Стратегия устрашения - Агитационный предвыборный сверхтекст

Адресат стратегии страха - колеблющийся, политически не определившийся электорат, те избиратели, кто еще не определился со своим политическим выбором. Стратегия, реализуемая в агитационном предвыборном сверхтексте, призвана запугать избирателя неприемлемыми для него последствиями прихода к власти противников.

В литературе отмечается, что "история" - это поле схватки различных мифов" (Гуревич 2001: 374). То же самое можно сказать и об избирательной кампании. "Магия продолжает сохранять свои позиции", "когда маленькие группы пытаются навязать свои интересы и свои фантастические цели целым нациям и всей системе политических отношений в целом" (Кассирер 2001: 393). Позиционирующие себя в пространстве предвыборной кампании субъекты (лица, партии, общественные движения), как правило, не занимаются систематическим изложением своих программ. Положение дел, чтобы быть изложенным в агитационном тексте, упрощается, в нем акцентируются моменты, выгодные субъекту позиционирования, и моменты, позволяющие критиковать соперников, а точнее, объявить их виновными во всех негативных явлениях. Коротко говоря, картина действительности, рисуемая в агитационных текстах, мифологизирует положение дел. Мир поделен на "своих" и "врагов", причины трудностей коренятся в происках врагов, выход из трудностей прост и ясен, если этим займется субъект позиционирования.

"Миф имеет иррациональные корни. Его питают человеческие эмоции" (Цуладзе 2001: 134). Поэтому агитационный предвыборный текст должен быть эмоционально окрашен. Черно - белый предвыборный мир такими же полярными делает и эмоциональные посылы. Позиционируемого субъекта надо любить, а его соперника - ненавидеть. И эту ненависть проще всего вызвать, пробуждая в массах гнев и страх. Более ста лет назад, характеризуя "избирательную толпу", Гюстав Лебон иронично советовал: "...что же касается соперника-кандидата, то надо стараться уничтожить его, распространяя о нем посредством утверждения, повторения и заразы мнение, что он последний из негодяев, и что всем известно, как много он совершил преступлений. Незачем, конечно, искать в данном случае чего-нибудь даже похожего на доказательства" (Психология масс 1998: 109). Понятно, что когда подобные характеристики прилагаются к человеку, идущему во власть, они призваны возбудить у адресата страх за будущее, которое уготовано ему при таком правителе.

Стратегия страха широко использовалась в предвыборных кампаниях, которые рассмотрены в данной работе. Надо отметить, что современные "грязные" выборные технологии, обращаясь к самым низменным сторонам жизни кандидата-соперника, пожалуй, уже не способны вызвать страх. Они генерируют другие эмоции - брезгливость, презрение, отвращение. Например, в рамках предвыборной думской кампании 2002 года в Екатеринбурге одна из сторон затеяла собирать у жителей их письма президенту с жалобами на местные власти. Через некоторое время после начала акции в заброшенном доме в центре города были обнаружены мешки с клочками этих писем (или, вполне вероятно, их подделок). Вряд ли эта грязь вызовет у аудитории, сидящей перед экранами телевизоров, страх. Это не страшно, хотя и, безусловно, противно.

Три рассматриваемые кампании к страху еще относились серьезно. "Страшные" последствия неприхода позиционируемого субъекта к власти описывались в высоких тонах, с подъемом и вдохновением.

Итак, страх должен возникать от изображения картин будущего, в котором властвует соперник. План будущего определенным образом соотносится с прошлым или настоящим. Агитационный текст не может Изобразить будущее. Но он может спроецировать на него элементы прошлого и настоящего.

1906-1907 гг.

Агитационные тексты 1906-1907 годов (выборы состоялись 6 февраля 1907 года) приписывают будущему те характеристики, которые соперничающие субъекты проявили в настоящем. Поэтому основной источник запугивания сосредоточен в изображении врагов такими, каковы они в данный момент, в настоящее время. Для их характеристики используются все приемы манипулирования сознанием. Прежде всего - это приклеивание ярлыков. "Ярлык - средство создания образа врага, который, в свою очередь, является продуктом целенаправленного манипулирования сознанием" (Культура парламентской речи 1994: 90). С помощью этого приема личность дискредитируется, так как для ее обозначения без объективной, а то и без всякой аргументации используются слова с высокой степенью отрицательной оценочности (См.: Борисов 2001: 42; Шерковин 1973: 202), поэтому прием называется также "присвоением кличек" (См.: В лабиринтах буржуазного сознания 1978: 186, а также Мягких, Киуру 2002: 29). По смыслу близок к этому приему негативный вариант "трансфера", или "переноса", когда устанавливается связь изобличаемого предмета или личности с тем, что имеет общеизвестную отрицательную оценку (См.: Шерковин 1973: 202). Так, можно установить ассоциацию критикуемого лица с другим лицом, негативная оценка которого является общепринятой у данной социальной группы. Тот же эффект дает ассоциирование с отрицательным литературным героем.

Реально тот или иной вариант будущего могли определить кадеты и черносотенцы. Поэтому их устремленные в будущее характеристики подаются как устрашающие.

Поскольку кадеты квалифицируются как либерально - монархические демократы, отрицательные стороны либерализма и монархии запечатлеваются в "пугающих" ярлыках.

Вот образец характеристики кадетов. "Кадет - типичный буржуазный интеллигент и частью даже либеральный помещик. Сделка с монархией, прекращение революции - его основное стремление. Неспособный совершенно к борьбе, кадет - настоящий маклер. Его идеал - увековечение буржуазной эксплуатации в упорядоченных, цивилизованных, парламентарных формах" (I-11). Таким образом, избирателя устрашают перспективой продолжения эксплуатации. Есть в сверхтексте и более сильные для обывателя угрозы, связанные с возможным пришествием кадетов к власти: "Кадет - это октябрист, мечтающий в свободные от грабежа рабочих и крестьян часы об идеальном буржуазном обществе" (I-11).

Кадеты через прием Трансфера Связываются со Столыпиным: "Столыпин и кадеты расходятся в размерах уступок, в способе (грубо или тоньше) проведения реформы. Но и Столыпин, и к.-д. за реформу, т. е. за сохранение преобладания помещиков путем уступок крестьянину" (I-14); "Не пошлые соображения о том, как бы притаиться, притихнуть и не дать разогнать Думу, не рассердить Столыпина и компанию - не эти пошлые кадетские соображения должны занимать демократа" (I-14).

В технике манипулирования сознанием существует такой эффективный прием, как "дозирование объемов правды". "Это тонкий процесс, специфика которого заключается в том, что событие освещается по принципу "информационной Драпировки", то есть наиболее рельефного высвечивания части "складок" и полного сокрытия части других" (Борисов 2001: 43). Поэтому и о кадетах в агитационных материалах сообщается только то, что можно использовать для их дискредитации, хотя сегодня эта партия оценивается далеко не так однозначно: Сверхтекст утверждает: "Кадеты предлагали в Думе каторжные вопросы против печати и против собраний... Кадеты - это либеральные помещики, которые боятся того, как бы крестьяне сами не решили вопроса о земле по - своему. Кто не хочет, чтобы народных депутатов могла разгонять полицейская власть, кто не хочет, чтобы крестьянам навязали столь же разорительный выкуп, как в 1861 году, - тот пусть позаботится о том, чтобы вторая Дума не могла быть опять кадетской Думой" (I-8). А между тем сами кадеты характеризуют свои политические намерения несколько иначе: "Суть конституционной демократии состоит в том, чтобы помочь русскому народу найти свой, исконно русский путь к обновлению государственного устройства. Суть этого обновления состоит в том, чтобы дать народу свободу слова и право избирать" (I-24).

Арсенал потенциальных угроз стране, которые якобы исходят от черносотенцев, в первом сверхтексте особенно велик. Вот пример, характеризующий некоторые из них. "Черносотенцы образуют последний тип наших политических партий... В их интересах - вся та грязь, темнота и продажность, которые процветают при всевластии обожаемого монарха. Их сплачивает бешеная борьба за привилегии камарильи, за возможность по - прежнему грабить, насильничать и затыкать рот всей России" (I-11). Однако, например, в статье "Чем характеризовалась система политических партий в России начала ХХ века?" Н. В. Старикова пишет о черносотенцах "Союза русского народа" следующее: "Объединяющим центром консервативного течения являлся "Союз русского народа", партия монархическая, националистическая, основная сила крайне правых сил. Это была массовая организация численностью до 400 тыс. членов. Социальный состав отличался разнородностью: помещики, духовенство, мелкая буржуазия, рабочие и др. Среди руководителей Союза были преподаватели, врачи, юристы, инженеры, ученые. В основе идеологии лежала формула "православие - самодержавие - народность". В политическом плане характерно выдвижение принципов абсолютной единоличной власти, национализм, антисемитизм. В аграрном вопросе крайне правые ограничивались требованием продажи крестьянам пустующих государственных земель, развития аренды и улучшения кредита" (Старикова 1997:182).

В агитационных предвыборных текстах обо всем этом не говорят. В результате, когда впрямую приходится набрасывать картину возможного будущего, обеспеченного черносотенцами, получается следующее: "Черносотенцы защищают теперешнее царское правительство, стоят за помещиков, за чиновников, за власть полиции, за военно-полевые суды, за погромы" (I-16). Черносотенцы также ассоциируются с заведомо отрицательными и неприемлемыми для избирателя личностями или литературными персонажами. Например: "Вот крестьяне "бегут от народного производства". "Мало привязаны!" - угрожающе рычит черносотенец Собакевич. - "Недостаточно обеспечены идеалом", - вежливо поправляет его кадет Манилов" (I-12). Про черносотенца Пуришкевича сообщается: "Устами Пуришкевича говорил дикий помещик и старый держиморда" (I-22). Таким образом, реализуя стратегию устрашения, сверхтекст заведомо сужает политические лозунги своих соперников до "страшного будущего" - "погромов", "засилья помещиков", "несправедливой земельной реформы", "царизма", "военно-полевых судов" и т. д. Левые, таким образом, формируют временной план сверхтекста за счет сопоставления настоящего и будущего. Если у власти окажется противник, будет то же самое, что сейчас (в момент речи) и еще хуже.

1937 г.

Агитационные тексты 1937 года обслуживали избирательную кампанию в условиях однопартийности. Кроме компартии, никаких реальных сил, претендующих на власть и ведущих агитацию в том же политическом пространстве, не существовало. Оппозиция, даже в рамках внутрипартийной дискуссии, была полностью разгромлена. За любое несогласие с генеральным курсом подвергали жесточайшим репрессиям.

Но драматургия ситуации требует оппонента, и мифотворчество позволяет его создать. Картина страшного будущего, разумеется, тоже создается. Но отношения ее с планами прошлого и настоящего иные по сравнению с предыдущей кампанией. Настоящее объявляется социалистическим раем, в котором реализованы все мыслимые блага (свободный труд, доступность образования, равноправие, отсутствие эксплуатации и т. д.). Враг угрожает все это отнять и ввергнуть страну в мрачное прошлое, в мир угнетения, эксплуатации, нищеты, безграмотности и т. п. Кроме того, ликвидация замечательного настоящего может быть осуществлена с помощью мировой войны, если внутренний враг откроет дорогу фашизму.

В текстах нельзя было сказать, что к власти рвутся Троцкий, Бухарин, Зиновьев или Рыков, поскольку уже прокатилась волна процессов над этими политическими лидерами и их ближайшими соратниками. Но можно было говорить о безымянных троцкистах, бухаринцах, зиновьевцах, и именно к ним приклеивались ярлыки: "Собрание выдвигает кандидатом в состав депутатов Верховного Совета по Свердловскому городскому избирательному округу того, кто славно стоит на защите завоеваний Великого Октября от посягательств презренных предателей Родины - троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, наемных псов фашизма, пытавшихся отнять у нас радостную и счастливую жизнь" (II-9); "Мы идем к выборам в Верховный Совет СССР с полной уверенностью в своей мощи, с полной уверенностью в завтрашнем, еще более счастливом дне. Никаким гадам из банды троцкистско-бухаринских вредителей и шпионам - наймитам фашизма, никаким врагам не удастся сбить с пути" (II-6).

Надо отметить своеобразие ярлыков в этой кампании. Никто не ведет контрагитацию, никто не выдвигает никаких соперников выдвиженцам компартии, никто не покушается на авторитет лидера - Сталина. Но тысячи людей находятся под арестом, в тюрьмах и лагерях именно как сила, якобы противостоящая позиционируемому субъекту. И именно к ним, никак не участвующим в предвыборной борьбе, и к тем несуществующим, кому можно приписать вообще все что угодно, приклеиваются устрашающие ярлыки.

Такими средствами обозначенные противники пытаются в мифологизированной картине действительности вернуть "страшное прошлое" и превратить его в "страшное будущее": "Вражеские элементы, понимая всю политическую значимость избирательных комиссий, стремятся, и кое-где небезуспешно, протащить в их состав своих людей. К чему это приведет, если парткомы будут и дальше проявлять политическую близорукость, понятно - они будут вредить, жалить из-за угла, делать все, чтобы вернуть страну в капиталистический кошмар" (II-1); "В буржуазные парламенты баллотируются банкиры, фабриканты, завотчики, землевладельцы. С помощью туго набитого кошелька они развивают тлетворную деятельность, одаривают подачками продажную прессу... А заняв парламентские кресла, эти "избранники" употребляют свое влияние в корыстных целях правящего класса, всемерно укрепляя власть капиталистов и помещиков, усиливая угнетение трудового народа. В фашистских странах, где уничтожено всякое подобие парламентаризма, где господствуют безгранично кнут, дубина и виселица, там буржуазия "правит" народом оголенными рабовладельческими методами" (II-5); "Враги не дремлют. Пользуясь нашей нерасторопностью, они пытаются расшатать веру советского крестьянина в социалистическое будущее, агитируют его голосовать за людей, цель жизни которых вернуть крестьянина в рабство, в безземелье, в тьму необразованности" (II-13).

Эти отношения двух планов (прошлое в будущее) постоянно манифестируются смыслом "вернуть": вернуть капиталистический кошмар", "вернуть страшное прошлое", "вернуть времена угнетения народных масс", "вернуть засилье капитала", "вернуть эксплуатацию".

1995г.:

Стратегия устрашения в предвыборной кампании 1995 года применялась обеими сторонами, но картина "страшного будущего" по-разному соотносилась с планами прошлого и настоящего.

"Демократы" проецировали в будущее недалекое социалистическое прошлое, а также вообще преступления коммунистического режима. То есть будущее под властью победивших "зюгановцев" включало в себя все самое плохое из эпохи 20-х, 30-х, 50-, 70-х и 80-х годов. Вот пример такого проецирования: "Коммунисты непривлекательны несимпатичны нам вне зависимости от того, коррумпированы и связаны они с олигархами или нет. Они несимпатичны, прежде всего, патологической тягой к обману и глубокой уверенностью, что они имеют право на этот обман. Они врали нам почти сто лет и полагают, что смогут и дальше рисовать народу картины про молочные реки и кисельные берега, при том, что в магазинах есть только "завтрак туриста" (III-45).

Таким образом, в будущее переносилось все самое плохое из ближайшего прошлого, из его отрезка, непосредственно примыкающего к настоящему.

Коммунисты рисовали будущее, в котором правят "демократы", во-первых, как ухудшенное и без того неважное настоящее, а во-вторых, как капиталистическое прошлое, причем такое, каким оно изображалось советской пропагандой: "...Нет ничего подлее, чем врать обезумевшему от лишений народу. Провалившиеся гайдары, чубайсы и немцовы, пританцовывающие вокруг все более дряхлеющего Шерхана, обещают избирателю райские кущи, хорошо зная, что все идет к краху, голоду и гражданской войне, русскому бунту, бессмысленному и беспощадному. Максимум, что они могут, - это выпросить у их заокеанского друга еще один кредит, отдавать который будут наши дети, которых "демократы" уже сделали несчастными. После их очередного и, надо думать, последнего прихода во власть будет новая ложь, новая волна грабежа России, новое унижение русских. Но конец этому предопределен историей..." (III-38).

Ярлыки и трансферы позволяют эмоционально окрасить это "страшное будущее". Например, коммунисты именовались наследниками Ленина и Сталина, а демократы - фарисеями - эксплуататорами: "Подпольный горком КПРФ в самом центре Архангельска - в здании областного собрания депутатов. На двери, очевидно для конспирации, привинчена табличка "Приемная депутата Госдумы". В кабинете - огромный портрет Ленина В. И., огромный бюст Ленина В. И., охапка кумачовых транспарантов, груда коммунистических газет и мужчина с прокуренным голосом" (III-18); "Соратники вечно пьяного Ельцина сплотились вокруг него, стали в каре как французы под Ватерлоо, обставились лозунгами о либерализме и свободе, как щитами, и думают, ледащие, что и на этот раз проскочат, оттанцуются, открутятся, охмурят всех подряд..." (III-22).

Следовательно, две борющиеся стороны для характеристики "страшного будущего" разбили прошлое на два периода: левым понадобилось далекое, дистантное прошлое, отделенное от настоящего "социалистическим раем", а правые использовали ближайшее прошлое, непосредственно примыкающее к настоящему - тот же "социалистический рай", который они по закону "дозирования объемов правды" превратили в "социалистический ад". Левые, кроме того, имели полную возможность то же дозирование применить к настоящему и проецировать его в "страшное будущее" Таким образом, прошлое было поделено между "демократами" и коммунистами, и каждая сторона проецировала в будущее свой отрезок прошлого.

Анализ показывает, что стратегия устрашения была и остается острым и эффективным оружием предвыборных кампаний, а за последние почти сто лет тактики, применяемые в рамках этой стратегии, не претерпели значительных изменений.

Похожие статьи




Стратегия устрашения - Агитационный предвыборный сверхтекст

Предыдущая | Следующая