Навязанный переход ("революция сверху") - смена режима в итоге конфронтации внутри правящей элиты или между правящей элитой контрэлитой. путем силовых стратегий без мобилизации масс. - Региональные политические системы

Исход перемен: от первой к последней изложенных моделей растет неопределенность. Для большинства российских регионов, как подчеркивает В. Я. Гельман, "навязанный переход" стал доминирующей моделью. Неопределенность сохранялась очень долго потому, что после распада СССР резко вырос статус всероссийских и регионатьных (краевых, областных, республиканских) органов власти. Страна, условно говоря, пошла экстенсивным путем трансформаций.

Следуя системному анализу Д. Истона, следует поместить региональный режим в контекст макросистемы, частью которой режим является, М. Бри проводит эту операцию с помощью причинно-следственной схемы.

Функция "входа" в систему обеспечивается политико-экономическими структурами управления. Эти структуры опосредуют связи политики с обществом. Функция "выхода" выражена в совокупности управленческих решений, в т. ч. правовых актов и неформальных действий факторов режима.

Внутренний цикл взаимодействий факторов в "черном ящике" режима представляет собой постоянный обмен ресурсами: политическими, административными и экономическими. М. Бри выделяет таких влиятельных факторов, как: федеральные политические элиты, федеральные финансово-промышленные группировки, глав регионов (условно для краткости - губернаторов), "партии власти", электорат, порознь - крупные и малые предприятия, преступные группировки. Между ними поддерживается система региональною обмена ресурсами (см. схему 2, разработанную М. Бри). Обмен проводится и по пространственной вертикали (зарубежные факторы - федеральные российские - региональные - местньк акторы), и по горизонтали (межрегиональные связи).

В более узком ракурсе обменов между политическими и экономическими элитами Н. Ю. Лапина выделяет 4 модели их взаимодействия: патронаж, партнерство, подавление и "приватизация власти". В. Я. Гельман использует эту классификацию для доказательства 4 сценариев выхода режимов из неопределенности. Сценарии (варианты) определяются по соотношениям факторов и их стратегиям взаимодействий.

1. "Война всех против всех", т. е. всеобщее противостояние. Возникает, если нет доминирующего фактора режима, а стратегии - силовые. Такой сценарий увеличивает неопределенность и может вести в тупик авторитаризма (Чечня). 2. "Победитель получает все". Доминирующий фактор есть. Используемые стратегии - силовые. В итоге один из факторов добивается полного превосходства и устанавливает контроль над всеми ресурсами (Калмыкия, Москва). Ведет к "авторитарной ситуации". 3. "Сообщество элит". Доминирующий актор есть. Используются стратегии компромисса. Достигается явное либо неявное соглашение акторов о примирении с новым режимом на условиях доминатора. Сохраняется статус-кво в контроле акторов над частью ресурсов ("кождо да держит вотчину свою"), (Омская, Томская области). Создает гибридный режим.

"Борьба по правилам". Нет доминирующего актора. Используются компромиссные стратегии. Достигается взаимовыгодный компромисс в рамках новых институтов (Ярославская, Свердловская область). Ведет к "демократической ситуации".

На деле возможно причудливое сочетание обрисованных сценариев, каждый из которых имеет множество причин упрочения. Каждый из сценариев выражает незавершенность преобразований, возможность нескольких альтернативных завершений. В. Я. Гельман выяснил, впрочем, ограниченность "процедурных" моделей перехода. Эти конструкции описывают, как происходят изменения, но не объясняют их. На эмпирическом материале 1990-х гг. выявлены несовпадения жизни с моделями: 1) основные акторы перехода - не сторонники и противники демократизации, а заинтересованные группы, стремящиеся, прежде всего, контролировать ресурсы; 2) основная модель краха старого режима - "навязанный переход", а не пакты; 3) главный способ взаимодействия акторов в пользу демократизации - конфликт акторов в рамках формальных институтов, а не внутриэлитные отношения.

На основе синтеза структурных и процедурных моделей В. Я. Гельман предложил модель "обусловленного пути" трансформации режимов. Ход и последствия развития объясняются 2 основными "точками отсчета":

1) советским наследием - состоянием позднесоветских режимов и м Управления; их различия зависят, прежде всего, от ресурсных баз хода модернизации; 2) характером перехода - своеобразным взаимодействием акторов членениями институтов.

Далее В. Я. Гельман составляет сравнительные таблицы развития регионов. "Советское наследие" оценивается по индикаторам:

-характер модернизации (аграрный либо индустриальный, время проведения); -особенности системы управления (степень централизации и местничества, уровень ведомственности); - автономия акторов (низкая-средняя-высокая); - структурные расколы (в таблице указан раскол "город-село", но М. Бри добавляет к ним расколы между экспорт - импортной вовлеченностью и системой жизнеобеспечения населения; между дотационными и успешными секторами экономики).

В итоге "советское наследие" создало разные предпосылки трансформации каждого из режимов. В пользу полицентризма и преобладания формальных институтов работали высокая автономия акторов (прежде всего - городских) и наличие раскола "центр-периферия" ("город-село"). Напротив, аграрность, низкая автономия акторов и отсутствие/слабость расколов содействовали моноцентризму и преобладанию неформальных институтов.

На стадии самого перехода к демократии, процедурные индикаторы оценки таковы:

- исчерпанность силовых стратегий акторов; - нет/есть преобладание ресурсов в руках одного из акторов; - значимость формальных институтов.

Полицентрический режим с преобладанием формальных институтов складывается в тех регионах, где исчерпаны силовые стратегии акторов и ни один из акторов не сосредотачивает основную часть ресурсов, а формальные институты успешно закрепляются. В противоположных условиях складывается моноцентрический режим.

В. Я. Гельман выявил также отличия пределов деятельности акторов в устойчивых и переходных режимах. Консолидированный режим ограничивает действия факторов либо позициями соперников (в недемократических случаях), либо формальными институтами (при демократии). Ситуация неопределенности перехода ограничивает действия акторов лишь их ресурсными базами и ожиданиями "на входе" системы.

Теоретическая модель региональных режимов, созданная В. Я. Гельманом, М. Бри и их соавторами, логически непротиворечива и репрезентативна. Однако она использует слабо формализуемые индикаторы и осмысливает эмпирические данные 1990-х гг., когда каждый режим мог с некоторыми оговорками рассматриваться как самостоятельный от федерального Мала и выборка "России регионов", в которую не вошли случаи северокавказских республик, субъектов РФ в Сибири и на Дальнем Востоке.

Методологию, методы и теории "среднего уровня" в познании региональных режимов предстоит развивать еще долго. Наиболее системные разработки в данной сфере созданы А. С. Кузьминым, Н. Дж. Мелвином и В. Д. Нечаевым, а также А. Н. Медушевским.

Авторы первого из этих исследований взяли за основу "градуированный" подход к демократии и демократизации (Л. Даймонд, С. Хантингтон). По нему демократия составляет спектр с широким разбросом вариаций и форм; число стран с "промежуточными" формами демократии растет. Значит, важно создать операциональные индикаторы уровня демократизации, корректные шкалы и единицы анализа. А. С. Кузьмин и его соавторы применили концепцию полиархии (Р. Даль), в центре внимания которой - политическая конкуренция между властью и оппозицией. Полиархия имеет измерения: возможности оппозиции (прежде всего - в форме регулярных, свободных и справедливых выборов), а также возможности политического участия граждан. Степень "полиархичности", т. е. демократизма режима операционально выражена в индикаторах:

1) формальное (правовое) разделение полномочий между законодательной и исполнительной ветвями власти: 2) степень конкурентности на выборах главы исполнительной власти региона; 3) уровень партийности регионального законодательного органа.

Исследователи осознают статичность выбранных индикаторов и поэтому проводят замеры по 4-летним электоральным циклам. Выводы А. С. Кузьмина и его коллег сделаны по итогам интервала 1993-2000 гг. Выборка включила в себя 31 регион РФ, выделенный по типам социально-экономической структуры к началу реформ 1990-х гг.

Формальное разделение властей изучалось по методике М. Шугарта и Дж. Кэри. Конституции либо уставы регионов исследовались с помощью шкалы полномочий законодательного органа, включающей в себя оценку участия в формировании исполнительной ветви власти, возможности досрочного прекращения полномочий последней, применения вето и т. д. Каждый из 31 региона ранжировался по дуальной шкале: как регион со "слабой" легислатурой (менее 10 набранных пунктов по шкале Шугарта-Кэри) либо регион с "сильной" легислатурой (свыше 10).

Конкурентность выборов Оценивалась по методу Р. Таагеперы-М. Щугарта в расчетах числа эффективных партий или кандидатов на выборах. Данный индикатор тоже измерялся по дуальной шкале низкой (менее 2) / высокой (более 2 чел. на место) конкуренции. Выборы главы исполнительной власти предпочтительнее парламентских, т. к. в большинстве регионов России упрочились "губернаторско-президентские" формы правления и роль легислатур сугубо подчиненная.

Уровень партийности Регионального законодательного органа меряется как дробь. В ее числителе - количество партийных депутатов парламента (состоящих в партиях или официально выдвинутых ими). В знаменателе - полный состав парламента. Учитывалось и количество эффективных партии в легислатуре. Грань между низким и высоким уровнями партийности ведена А. С. Кузьминым и соавторами в 50% состава депутатов. Различались варианты высокой партийности с принадлежностью к 1 партии / устойчивому блоку или с многопартийной идентичностью.

В среднем по всем регионам России уровень партийности парламентов составлял 13% для цикла выборов 1993 - 1994 гг., 16,9% для выборов 1996 г. и около 20% для выборов 1998 - 2000 гг.

В итоге комбинирования трех важных признаков полиархии при заданной дуальной шкале 31 регион подразделен на 12 разновидностей режимов.

Позволим себе огрубить и укрупнить типы режимов, выделенных по названной методике. Образуется 6 типов с внутренними вариациями. Очередность - по росту полиархичности.

Тип 1. Признаки; слабый парламент, сильный лидер на низкоконкурентных выборах, низкая партийность легислатуры. Приморский и Хабаровский край в цикле 1993-1994 гг.; к ним прибавляются Астраханская Новгородская и Томская области в 1996-2000 гг.

Тип 2. Слабый парламент, высокая конкуренция на губернаторских выборах, очень низкая партийность парламента. В первом цикле Астраханская, Ивановская, Костромская, Курская, Новгородская, Омска и Ростовская области. Во втором цикле к ним добавились Владимирская Самарская области, Приморский край. Убыла Астраханская область.

Тип 3. Слабый парламент, умеренная конкуренция за пост глав региона, высокий уровень партийности (с подтипами: депутаты от КПО и партии "региональной власти" либо от многих конкурентных партий В первом цикле - Краснодарский край, Владимирская, Самарская и Ток екая области. Во втором цикле тип исчез.

Тип Сильный по правовым полномочиям парламент, низкая конкуренция за пост главы региона, невысокая партийность парламента. Реально роль легислатуры снижена. В 1993-1996 гг. - Республики Карелии Коми, Татарстан, Тыва, Саха-Якутия. Четырьмя годами позже добавляют; Орловская и Мурманская области. "Уходят" Карелия и Саха-Якутия.

Тип 5. Важные формальные полномочия парламента, высок; конкуренция на выборах главы региона, весомая реальная роль парламента. Первый цикл: Республики Карачаево-Черкесия и Удмуртия, облает! Белгородская, Воронежская, Курганская, Мурманская, Орловская, Псковская и Смоленская. Второй цикл: добавились Саха-Якутия, Челябинска область. Выбыли Удмуртия, Мурманская и Орловская области.

Тип 6. Формально сильный парламент, серьезная конкуренция на выборах главы региона, высокая партийность депутатов. Два подтипа первом цикле: партийные депутаты состоят в КПСС и одном блоке (Адыгея. Амурская и Кемеровская область) или партийные депутаты рассеян по многим политическим силам (Челябинская область). Во втором цикле Кемеровская область уходит из этого типа.

Только для 1996 - 2000 гг. А. С. Кузьмин и соавторы выделяют новые типы режимов:

7) формальная слабость легислатуры, среднеконкурентные выборы, контроль парламента со стороны губернаторской "партии власти харизматический лидер (Краснодарский край при Н. И. Кондратенко); 8) формальная сила парламента, низкая конкуренция на губернаторских выборах, высокая партийность, за счет принадлежности депутатов к "блоку власти" (Кемеровская область при А. М. Тулееве).

Проведенная авторами кластерная группировка регионов позволила сравнивать взаимовлияние отдельных признаков и системы в целом, выйти на уровень первичной типологизации паттернов политического развития регионов. Кузьмин, Мелвин и Нечаев установили достаточно высокую устойчивость режимов (20 из 31 рассмотренного случая). Выявлено, что форма правления регионов сильно зависит от вида субъекта федерации для республик (парламентская) и краев (губернаторская). Для областей зависимость типа правления от вида субъекта РФ неопределенна (50:50). Устойчивость личного состава глав регионов выше при слабом парламенте, что логично: слабая оппозиция не может продвигать нового лидера и достигать смены правителя.

Индикатор "уровень партийности парламента" усовершенствован с учетом качественных методов А. Ю. Глубоцким и А. В. Кыневым. Они предложили различать заявленный и реальный уровни партийности, выявили эффекты избирательных систем для характера режимов.

Оговоримся, что мы не считаем оптимальным столь сильное раздробление единиц анализа (12 типов на 31 случай). Ведь речь идет о формально-институциональных признаках. А в России никогда правовые полномочия, процедуры, гласно заявленная партийная принадлежность не совпадали с реальными и куда более весомыми факторами. Но А. С. Кузьмин, Н. Дж. Мелвин и В. Д. Нечаев ограничились прежде всего формально-выражаемыми индикаторами. И еще надо доказать, что они имеют высокую положительную корреляцию с качественными признаками режимов, проявляющимися в повседневных практиках деятельности.

На наш взгляд, нельзя избегать качественных характеристик сложившихся режимов. При всем многообразии отдельных разновидностей режимов их можно свести к базовой дихотомии "демократия-авторитаризм", а затем уж на этой оси выделять промежуточные состояния. Из выявленных по методике А. С. Кузьмина и соавторов 8 макротипов только 2 (пятый и шестой) можно оценить как последовательно демократические, то лишь в формально-нормативном аспекте.

Нельзя игнорировать влияние общероссийского режима на нижестоящие территориальные сообщества. Данный режим, что стало общим местом в современной политической науке, не считается зрелым демократическим, а в лучшем случае - "гибридным", сочетающим признаки авторитаризма и демократии (мнения Л. Ф. Шевцовой, В. Я. Гельмана, В. А. Ковалева и мн. др.).

Для весомого большинства российских регионов постсоветский выбор свелся к дилемме "жесткий авторитаризм или ограниченная демократия" (А. Н. Медушевский).

Первый вариант впервые был теоретически осмыслен к середине 90-х гг. в концепции "регионального авторитаризма" (О. О. Сенатова, С. В. Борисов). Он имеет такие признаки: ограничения публичной сферы политики, прав и свобод человека; господство политико-экономических группировок клиентелистского типа; определение этими группами курса выборных институтов; подавление оппозиции на уровне партий, СМИ и культуры. В. Я. Гельман добавляет ряд основных признаков данного режима: доминирование исполнительной "ветви" в системе разделения властей; договор о взаимной лояльности между главой региона и федеральной властью; патронаж органов власти над общественными объединениями в обмен на поддержку. Жесткий авторитаризм означает в историческом аспекте мимикрию позднесоветского режима в интересах монопольно правящих элит. Политический процесс сводится в таком случае к внутриэлитному конфликту из-за власти и собственности. Роль выборов нескрываемо имитационна (Татарстан, Башкортостан, Калмыкия, Кабардино-Балкария, Мордовия, Саратовская, Кемеровская области и др.)

Промежуточные состояния режимов между авторитаризмом и консолидированной плюралистической демократией могут определяться как "гибридные режимы" (В. А. Ковалев), "ограниченная / имитационная демократия" (А. Н. Медушевский), "управляемая демократия" (А. П. Коняки на, Н. В. Шинковская).

В зарубежной сравнительной политологии разработаны достаточно глубоко модели "делегативной демократии" (Г. ОДоннелл), "дефектных демократий" (В. Меркель, А. Круассан).

По В. Я. Гельману, "делегативная демократия" означает концентрацию власти в одном институте, ее персонификацию в главе исполнительной власти, снижение роли законодательных органов и политически объединений. Взамен власть подключает внеинституциальные механизм кризисного управления. Г. О Доннелл раскрывает динамические последствия режима: он не создает гарантий перехода к прочной демократии, может застойно сохраняться в качестве преграды на пути к институционализированной демократии. Такой режим может также деградировать до полного авторитаризма.

На наш взгляд, особенно важно, что подобные режимы возникав на полуперифирии глобализации (в Латинской Америке, на Балканах и постсоветском пространстве СНГ). Они самим фактом своего бытия во производят периферийность и политико-культурную зависимость своих регионов, являясь формой адаптации этих территорий к новшествам.

Таким образом, следует четко различать регионы с авторитарным режимами и регионы "делегативной демократии" - авторитарной ситуации. В. А. Ковалев отмечает, что в первых регионах трансформация режима путем свободных выборов вряд ли возможна, т. к. слишком слаба внутренняя оппозиция. При "делегативной демократии" преобразования вполне реальны, возможно законное поражение авторитарного лидера его клиентелы - "партии власти" регионального свойства. Думается, политическая интеграция России, начатая осенью 1999 г., должна подключать методы федеральною вмешательства именно для преодоления регионального авторитаризма, а не закреплять его.

Совокупность признаков "делегативной демократии" по-российски наиболее системно и конкретно сформулировал А. Н. Медушевский,5. Такой гибридный режим дает парламенту второстепенные функции представительства элит и одобрения законопроектов; лидер режима поддерживает свою власть путем консолидации фрагментированной элиты и создания "партии власти"; оппозиционные партии и СМИ находятся под административным прессингом властей. Режимы такого рода сложились во многих регионах (Москва, Ульяновская, Ростовская области, Чувашия, Краснодарский край к 2001 г.).

Авторитарные режимы в логике рассуждений А. Н. Медушевского делятся на формы, способные к демократизации в силу внутреннего состояния, и формы застойно-традиционалистские. К первой группе относятся режим ограниченной демократии и авторитарно-бюрократический режим. Они допускают плюрализм элит и оппозиционные партии, независимые СМИ, формальное разделение власти и собственности при всем жестком давлении на негосударственный сектор политической системы. Неокорпоративистский и неопатримониалистический режимы не допускают даже ограниченной свободы общества критиковать власть, выхолащивают разделение властей и правовые нормы, сращивают власть и собственность на деле, персонифицируют институт главы региона вплоть до его монократического культа.

Наконец, в нескольких регионах России смогли окрепнуть режимы плюралистической демократии относительно более близкие к консолидированной демократии. Они имеют черты: совпадение политической легитимности с формальной законностью; реальное разделение властей; открытый характер элит и их развитие на основе компромиссных стратегий взаимодействия; институциональное закрепление реальной многопартийности, свободных СМИ, отделенности собственности от власти. Конечно, такие режимы - в начале своего стабильного закрепления и совсем не гарантированы от авторитарного "срыва" в прошлое. Полагаем, эта группа режимов формируется в Свердловской, Пермской, Ярославской, Томской, Нижегородской областях. Ряд режимов подтверждает частоту сползания к делегативным моделям (Санкт-Петербург, Самарская и Калининградская, Челябинская и Новосибирская области, Красноярский и Приморский края).

Конечно, векторы движения регионов в координатах развития режимов не фатальны и складываются не изолированно от общероссийских тенденций. Мы пытаемся доказать рост взаимовлияний федерального и региональных политических процессов.

Коллектив авторов под руководством К. Мацузато в ходе "плотного описания" 7 региональных траекторий характеризует модель межполитических отношении "Центр-субъекты федерации". К. Мацузато на основе элитистского подхода доказывает, что в России территориальные уровни власти, взаимодействуя, образуют систему "касикизма". Она означает: лидеры и элиты каждого нижестоящего уровня мобилизуют электоральную поддержку для вышестоящих лидера и элит. Те, в свою, очередь, оказывают поддержку регионалам и муниципалам в соответствии с ценностью затраченных ресурсов. К. Мацузато полагает, что в рамках элитистского подхода главные условия стабильности режимов именно эксклюзивный статус глав регионов и сохранение пакта элит.

Со своей стороны общероссийская исполнительная власть требует от региональных режимов прежде всего лояльности на выборах и в иных проявлениях общенационального политического процесса. К. Мацузато приходит к выводу: федеральные институты готовы признать и поддержать моноцентристические режимы в регионах, если те проявляют лояльность.

Если региональные правящие / влиятельные факторы имеют ценные для федеральных властей ресурсы и политически лояльны, то они могу достигать статуса "эксклюзивного партнера" центра. В противном случае тем более если нижестоящие факторы расколоты, российские инстанции могут стимулировать конкуренцию на уровне региона, выявляя сильнейшего фактора. Тогда вступают в силу сценарии: смены региональной правящей элиты под нажимом общероссийских институтов власти или идеологического "дрейфа" существующей элиты региона под нажимом извне Первый вариант реализовался в Смоленской, Воронежской, Тверская областях, Санкт-Петербурге, Приморском крае, Якутии и др. Второй - Краснодарском и Ставропольском краях, республиках Северного Кавказ (кроме Ингушетии и Адыгеи) и Поволжья.

Мы вовсе не намерены клеймить и обличать региональные режимы. Любая политическая система существует потому, что сложивший режим наиболее эффективен при конкретной внутренней и внешней политической среде, соотношении факторов и их ресурсов. Больше того, попытки стремительно установить идеальную консолидированную демократию утопичны, как и хорошо знакомое нам "строительство коммунизма". Режим должен вызреть, быть укорененным в обществе и его политических практиках. Только тогда он станет прочным.

Похожие статьи