"Египетская марка" в критике и литературоведении - Интертекст в повести О. Э. Мандельштама "Египетская марка"

Проза в творчестве Осипа Мандельштама занимает отдельное место, представляя собой сложнейшее явление художественного языка. "Египетская марка" (далее - "ЕМ") остается одним из самых "закрытых" для нас текстов Мандельштама, даже несмотря на уже сложившиеся традиции его комментирования. Огромное количество аллюзий, реминисценций, интертектуальных связей не только с литературными произведениями, но и обращение к другим видам творчества, все это создает сложность для восприятия, не подготовленного читателя. Широкий пласт музыкальных, архитектурных, художественных и исторических отсылок, требует от читателя глубоких историко-культурных познаний.

""Египетская марка"- книга, составленная как будто из кусков, как будто нарочно разбитая и склеенная, обогащенная приклейками", - писал в 1933 г. Виктор Шкловский [Шкловский 1990, с. 476].

По наблюдению исследователей Мандельштама, он больше всего любил смешивать, переслаивать и выявлять различные культурно-исторические пласты, прослеживать и выявлять их глубинные связи и сложные взаимодействия [Л. Я. Гинзбург, К. Тарановский, О. Ронен].

О немалых трудностях, которые возникали при знакомстве с повестью Осипа Мандельштама у читателей - современников, красноречиво свидетельствуют отклики на "Египетскую марку", опубликованные после появления повести в печати.

"Вещью" "с громадной историко-культурной нагрузкой", "живущей каждым куском (нарочито разбитой на куски)" назвал "Египетскую марку" М. В. Друзин [Жизнь искусств. 1928. 7 октября. № 41. с. 4].

"Сюжет Мандельштама необычен. В нем нет ни завязки, ни развязки", - несколько обескуражено отмечал М. Зингер [Известия.1928. 27 сентября. с. 7].

"Разорванной сумбурной композицией" повести Осипа Мандельштама и его "импрессионистическими перескоками от действия к бесчисленным лирическим отступлениям" был недоволен А. Тарасенков (На литературном посту. 1929. № 3. с. 72).

Как причудливое "плетение словесных кружев" определил поэтику "Египетской марки" суровый пролетарский критик Б. Ольховый (Печать и революция. 1929. № 6. с. 8).

"...эстетской в самом дурном смысле линии литературы" - обозвал прозу О. М. Рапповец, Г. Горбачев (Горбачев Г. Полемика. Л.; М., 1931. с. 115).

Впрочем, и обозреватель из эмигрантского "Возрождения" Гулливер (общий псевдоним В. Ф. Ходасевича и Н. Н. Берберовой) отозвался о "ЕМ" как о "рассказе" "с той бредовой, отчасти капризной, но ничем не мотивированной неясностью, когда при всем желании невозможно понять: кто, зачем и почему сделал или не сделал того-то и того-то? о ком идет речь вообще и в данном абзаце в частности? и для чего все столь изысканные лирические отступления?" (Возрождение. Париж. 1928. 21 июня).

"Утомительным мельканием блестящих и слабых сравнений" показалась "Египетская марка" Николаю Оцупу (Последние новости. Париж. 1929. 6 июня. цит. по О. Лекманов).

"Вы погружаетесь при чтении в туманы поэтических образов, лирических воспоминаний о детстве, фантастических представлений о людях и вещах - и только изредка, сквозь туман, мелькают какие-то реальные осколки быта и будничной жизни", - констатировал критик, укрывшийся под псевдонимом "Z" (Воля России. 1929. Прага. № 2. с. 163 - 164).

В мемуарах Эммы Герштейн зафиксирована важная для нас реплика О. Мандельштама, относящаяся к 1929 г. и спровоцированная как раз читательскими недоумениями по поводу "ЕМ": "Вышло, что я... не понимаю "Египетской марки". Вернувшись в Москву, я призналась в этом Осипу Эмильевичу. Он объяснил мне очень добродушно: - Я мыслю опущенными звеньями". "Эти "звенья" объясняют вязку мотивов" [Герштейн,1998, с. 18].

В повести "Египетская марка" сознание повествователя оказывается не только способом организации повествования, единственным стержнем которого являются причудливые ассоциативные связи, но и идеологическим центром, с активно выраженной этической и нравственной позицией художника.

В пояснении для читателей О. А. Лекманов отмечает такую особенность "Египетской марки", как наличие "опущенных звеньев": "серии и цепочки отступлений от фабулы в повести логически не мотивированы, они задаются сложными и причудливыми ассоциациями, порожденными авторским сознанием. От читателя эти ассоциации, как правило, скрыты" [Лекманов, 2012].

Жанр "Египетской марки" поистине трудно определим - повесть не повесть, а скорее впечатления и размышления, лишенные твердого костяка и изобилующие всяческими, иногда вполне неожиданными отступлениями. В "Египетской марке", пожалуй, одном из первых русских опытов сюрреалистической, а отчасти и "кафковской" прозы все двоится, все как бы пошатывается, - пишет А. Бахрах [Бахрах, [http://bahrah. pp. ua/].

"Египетская марка" чрезвычайно ритмична, ее куски кажутся просто недописанными стихами, случайно затерявшимися среди листков прозы". Об этом пишет Н. Я. Мандельштам: ""Египетская марка", по-моему, питается смешанным источником. Она писалась в период глубокой поэтической немоты, и в нее ворвался материал из поэтических заготовок, перемежаясь с чистыми прозаическими источниками. Я, вероятно, именно поэтому не люблю "Египетскую марку". Она кажется мне гибридной..." [Мандельштам Н. Я, 1987, с. 197].

"Однако и жанровое определение "роман" с трудом подходит к "Египетской марке": разорванность композиции, чередование ярких цветовых мазков, мелькание эпизодов петербургской улицы и домашней жизни, хаоса иудейства и гармонии европейской столицы, подчиненное ассоциативным связям воспринимающего сознания, - все эти непременные элементы импрессионистической поэтики, скорее, затрудняют проявление романического аспекта жанрового содержания, связанного с изображением частной судьбы личности, развернутой во временном потоке. И все же есть основания говорить о "Египетской марке" как о романе: предметом изображения здесь является воспринимающее сознание, что объясняет близость композиционной структуры романического текста к поэтическим принципам организации повествования: судьба личности, ее частная жизнь раскрывается не в сюжете, но в ассоциативных сцеплениях субъективной памяти повествователя - автора - главного героя" [Голубков, 2002, с. 213].

Личностная субъективность является важнейшим эстетическим принципом организации текста, причем подробно обосновывается необязательность и случайность композиционных сочленений фрагментов, лоскутность и мозаичность, обусловленная воспринимающим сознанием. Мировоззрение художника-импрессиониста, по мысли повествователя, основывается на принципиальном не различении жизни и литературы, на их свободном перетекании друг в друга; между тем и другим нет четкой границы.

Таким образом, история восприятия текста "Египетская марка" неоднозначна, отзывы современников на повесть Мандельштама расходятся. Одни исследователи называют повесть "бредовой", "не ясной", "не мотивированной", отмечается недовольство разрозненностью композиции, фрагментарностью, бесконечными переходами от автора к герою и лирическими отступлениями.

Однако другие исследователи находят и положительные черты. Они отмечают необычность композиции, оригинальность творческого подхода Мандельштама, автора свободно перемещаться по тексту и переходить из одной формы в другую. Также ценным становится то, что Мандельштам дает читателю возможность самостоятельно домыслить и собрать фрагменты текста в единое повествование.

Похожие статьи




"Египетская марка" в критике и литературоведении - Интертекст в повести О. Э. Мандельштама "Египетская марка"

Предыдущая | Следующая