Вопросы судопроизводства в публицистике Достоевского. - Социально-политические вопросы в творчестве Достоевского

Достоевский чрезвычайно интересовался вопросами судопроизводства, что подтверждает то внимание, с которым следил писатель за судебными процессами 60-70-х годов 19 века. На страницах журналов "Время" и "Эпоха" появлялись статьи, посвященные подготовке судебной реформы и новому суду, а "Дневник писателя" включает в себя множество разборов судебных дел, речей адвокатов и обвинителей. Во время пребывания за границей он, по словам Анны Григорьевны, регулярно просматривал отчеты о процессах в русских газетах. Для того, чтобы ознакомиться с принципами нового судоустройства Достоевский посещал судебные заседания в Петербурге и в Старой Руссе, что помогло ему реалистично и во всех подробностях описать судебный процесс в романе "Братья Карамазовы".

Федор Михайлович не только сам изучал интересующие его вопросы судопроизводства, но и обращался за помощью к известным юристам того времени, одним из них был Адриан Андреевич Штакеншнейдер. "С Адрианом Андреевичем как с талантливым юристом Федор Михайлович советовался во всех тех случаях, когда дело касалось порядков судебного мира, и ему Федор Михайлович обязан тем, что в "Братьях Карамазовых" все подробности процесса Мити Карамазова были до того точны, что самый злостный критик (а таких было немало) не смог бы найти каких либо упущений или неточностей", - пишет в "Воспоминаниях" вторая жена писателя. Достоевский был знаком и с одним из самых уважаемых юристов того времени Анатолием Федоровичем Кони. "Если окинуть умственным взором время перехода нашего суда от отживших старых норм к новым, - окинуть его во всей широте различных его проявлений,- нельзя не заметить, что на границах этого перехода, как выразитель его необходимости, как нравственный наставник, стоит Достоевский... Заступник за униженных и оскорбленных, друг падших и слабых, он выдвигает их вперед, он является борцом за живого человека, которого так не доставало старому порядку и, которого, он нам так изобразил во всех его душевных движениях, подлежавших изучению подготовлявшегося тогда нового суда. И в этом его великая заслуга пред русским судебным делом, пред русскими юристами!" - так говорил А. Ф. Кони о писателе. Юрист назвал Федора Михайловича нравственным наставником реформы.

Журнал "Время" печатался во время подготовки судебной реформы, на его страницах авторы издания высказывали свои ожидания и прогнозы относительно будущих преобразований. Во "Времени" публиковалась хроника выдающихся судебных процессов и рецензии на юридические книги, политические обозрения, соединенные с изложением философии права, и воспоминания людей, причастных тюремному быту, подробные сведения о ходе судебной реформы. Материалы, выбранные для публикации в журнале, свидетельствуют о том, что редакция принадлежала к группе сторонников полного обновления судебного строя. От реформы ожидалось многое, предполагалось, что она сможет изменить политическое лицо государства. Однако замечала редакция и недостатки будущего судоустройства, предупреждала о неизбежных в связи с введением суда присяжных судебных ошибках, о возможной жестокости и несправедливости присяжных заседателей. В редакции полагали, что суд присяжных основан на внутреннем убеждении и потому причина ошибок лежит в подмене убеждения предубеждением. В таком случае судья не может однозначно решить, где правда, а где субъективное мнение, и тогда не факты формируют убеждение, а предубеждение избирает факты. Избежать ошибки, по мнению редакции, можно при помощи улик и вещественных доказательств.

Журнал "Эпоха" зафиксировал появление указа о новом суде: "Судебная реформа уже не иллюзия, а факт, готовящийся перейти от мертвых форм к живой действительности"

Сам Достоевский о вопросах судопроизводства во "Времени" и "Эпохе" не писал. Юридической проблематикой занимались А. И. Порецкий и А. Е. Разин, П. Н. Ткачев и Р. Штрандман, О. Филиппов и В. Попов. Однако Федор Михайлович разделял позицию авторов своих изданий.

Статьи Достоевского, посвященные пореформенному суду, мы находим в "Дневнике писателя". В "Дневнике писателя" Достоевский не раз обращался к судебной хронике, в подробностях рассказывал о наиболее показательных процессах, характеризующих общество того времени. Особенно интересовала Достоевского в период его работы в издании Мещерского деятельность присяжных заседателей. "Запомнила также,- пишет Анна Григорьевна,- что в зиму 1867 года Федор Михайлович чрезвычайно интересовался деятельностью суда присяжных заседателей, незадолго пред тем приведенным в жизнь. Иногда он даже приходил в восторг и умиление от их справедливых и разумных приговоров и всегда сообщал мне все выдающееся, вычитанное им из газет и относящееся суда". Юрист Федор Кони также, вспоминая о своей первой встрече с писателем в начале семидесятых годов, отмечал его увлеченность этим вопросом: " <...> он вел довольно долгую беседу, очень интересуясь судом присяжных и разницею в оценке преступления со стороны городских и уездных присяжных". В "Братьях Карамазовых" писатель обращает особое внимание на состав присяжных, решавших судьбу Дмитрия Карамазова. Среди них оказались представители почти всех сословий: дворяне, купцы, крестьяне и мещане. Однако это были самые незначительные люди, которых хроникер в романе называет "наши мужички", и именно им пришлось выносить приговор обвиняемому.

Несмотря на неоднозначные оценки деятельности присяжных, Достоевский вовсе не был противником этого института новой судебной системы. В "Дневнике писателя" за 1873-й год в главе "Среда" писатель приводит свои размышления о суде присяжных. "Мне в мечтаниях мерещились заседания, где почти сплошь будут заседать, например, крестьяне, вчерашние крепостные. Прокурор, адвокаты будут к ним обращаться, заискивая и заглядывая, а наши мужички будут сидеть и про себя помалчивать: " Вон оно как теперь, захочу, значит, оправдаю, не захочу - в самое Сибирь" - писал Достоевский.

В этой же главе Достоевский отмечает, что с введением суда присяжных количество оправдательных приговоров возросло. Это факт писатель объясняет в "Дневнике" с нравственной точки зрения, основываясь на знании психологии русского человека. По его мнению, присяжные, обвиняя подсудимого, сами чувствуют себя отчасти виноватыми в его преступлении. "А как бы я поступил на месте несчастного?" - спрашивает себя присяжный заседатель. "А не поступил бы я хуже, чем он? Не убил бы? Не ограбил?" - продолжает он задавать себе вопросы. "Убил бы и ограбил, а если бы и нет, то подумал"- так, наконец, отвечает он себе. "В самом деле, если уж мы считаем, что сами иной раз еще хуже преступника, то тем самым признаемся и в том, что наполовину и виноваты в его преступлении. Если он преступил закон, который земля ему написала, то сами мы виноваты в том, что он стоит теперь перед нами. Ведь если бы мы все были лучше, то и он был лучше и не стоял бы теперь перед нами". В романе "Братья Карамазовы" прокурор Ипполит Кириллович, подтверждая эту мысль, в обвинительной речи говорит: "Другой и не зарежет, но подумает и почувствует точно также, как он, в душе своей бесчестен точно также как он". Об этом писал автор статьи "По поводу будущего суда присяжных" в журнале Аксакова "День": "Не отличая преступлений юридических от нравственных... русский человек считает себя в глубине души таким же виновником или даже еще больше, чем тот, кого приходится судить. При таких воззрениях, естественно, не поворачивается язык произнести слово осуждения, а тем менее положить наказание".

Мысль о том, что каждый за всех виноват, проводится Достоевским особенно отчетливо в романе "Братья Карамазовы". "Помни особенно, что не можешь ничьим судьею быти. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам судья не познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий перед ним, и что он-то за преступление стоящего перед ним, может прежде всех и виноват. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судьею. Как не безумно на вид, но правда сие" - говорил старец Зосима. Дмитрий Карамазов тоже высказывает эту идею: "Все мы жестоки, все мы изверги, все плакать заставляем людей, матерей и грудных детей, но из всех - пусть уж так будет решено теперь - из всех я самый подлый гад".

Говорит Достоевский в своих публицистических работах и о наказании. Он не сторонник суровых и несправедливых приговоров. До тех пор, пока неизвестны "законы духа человеческого", был убежден Достоевский, не может быть суда окончательного, и нужно исходить из "единственного выхода" милосердия и любви. Но не соглашается писатель и с теми многочисленными оправданиями, которые последовали после введения суда присяжных. Он верит в то, что человек может очиститься страданием, что именно оно приведет его к новой жизни. Так в "Преступлении и наказании" выход из изоляции, преодоление черты, отделяющей его, совершившего преступление, от всего остального мира - это принятие страдания.

В романе "Братья Карамазовы" адвокат Фетюкович в заключительной части своей речи в защиту Дмитрия Карамазова призывает присяжных заседателей подавить душу обвиняемого милосердием. "Но хотите ли вы наказать его страшно, грозно, самым ужасным наказанием, какое только можно вообразить, но с тем, чтобы спасти и возродить его душу на веки? Если так,- говорит защитник,- то подавите его вашим милосердием! Вы увидите, вы услышите, как вздрогнет и ужаснется душа его: "Мне ли снести эту милость, мне ли столько любви, я ли достоин ее",- вот что он воскликнет! О, я знаю, я знаю это сердце, это дикое, но благородное сердце, господа присяжные. Оно преклонится перед вашим подвигом, оно жаждет великого акта любви, оно загорится и воскреснет на веки". Достоевский думает иначе. "Прямо скажу,- пишет он в "Дневнике" строгим наказанием, острогом и каторгой вы, может быть, половину спасли бы из них. Самоочищение страданием легче,- легче, говорю вам, чем та участь, которую вы делаете многим из них сплошным оправданием их на суде. Вы только вселяете в его душу цинизм, оставляете в нем соблазнительный вопрос и насмешку над вами же. Вы не верите? Над вами же над судом вашим, над судом всей страны! Вы вливаете в и душу безверие в правду народную, в правду Божию; оставляете его смущенного... Он уходит и думает: "Э, да вот как теперь, нету строгости. Поумнели, знать. Боятся, может. Значит оно можно и в другой раз так же. Понятно, коли я был в такой нужде - как же было не своровать". <...> И неужто вы думаете, что отпуская всех сплошь невиновными или "достойными всякого снисхождения", вы тем даете им шанс исправиться? Станет он вам исправляться! Какая ему беда? "Значит, пожалуй, я и не виновен был вовсе"- вот, что он скажет в конце концов". Достоевскому было важно, чтобы суд нес воспитательную функцию. Так пишет Достоевский об оправдании крестьянки Корниловой, о деле которой будет сказано позже, " <...> она счастливая вошла опять в свой дом с впечатлением огромного вынесенного ею урока на всю жизнь". Оправдание Веры Засулич, стрелявшей в градоначальника Петербурга Ф. Ф. Трепова, писатель встретил следующими словами: "Следовало бы выразить: Иди ты свободна, но не делай этого в другой раз". Достоевский называл трибуны новых судов нравственной школой для общества и народа. "Наша трибуна, господа присяжные, должна быть школой истины и здравых понятий" - говорит в "Братьях Карамазовых" защитник Мити, но произнесенные лживым Фетюковичем, они теряют всякий смысл.

Писатель не оставался равнодушным к судьбе несправедливо осужденных и старался по мере возможности оказать им помощь. Так во многом благодаря Федору Михайловичу была оправдана крестьянка Екатерина Корнилова. Эта женщина, на четвертом месяце беременности, раздраженная упреками мужа, выбросила из окна четвертого этажа свою 6-летнюю падчерицу. Девочка чудом осталась жива. Достоевский выразил сомнение во вменяемости Корниловой "ввиду частых ненормальностей в душевных движениях и порывах беременных". Он стал часто бывать в министерстве юстиции и просить о смягчении наказания. При повторном рассмотрении дела, с вызовом врачей-экспертов, она была оправдана. "Строки, которыми Достоевский приветствовал оправдание Корниловой в своем "Дневнике писателя", дышат самой горячей и захватывающей радостью и справедливостью гордостью человека, одиноко поднявшего голос против совершившейся ошибки" - вспоминал А. Ф. Кони.

Многие из читателей Достоевского желали узнать его мнение о том или ином судебном процессе. В "Дневнике писателя" за май 1876 года Федор Михайлович приводит письмо, автор которого просит писателя выразить свое отношение к делу г-жи Каировой. "Неужели вы обойдете это молчанием?"- спрашивает написавший письмо. Достоевский выполнил просьбу, в "Дневнике", хотя и с опозданием, были напечатаны комментарии к нашумевшему в России делу. Упоминание об этом деле встречается и в "Братьях Карамазовых". "Помилуйте, господа, ведь оправдали же у нас Великим постом актрису, которая законной жене своего любовника горло перерезала" - вспоминает кто-то, из приехавших на судебное разбирательство по делу Дмитрия Карамазова, в перерыве судебного заседания.

Горячо отозвался Достоевский и на одно из самых громких дел 70-х годов - дело Кроненберга. Банкир дворянин Станислав Леопольдович Кроненберг был предан суду с участием присяжных заседателей по обвинению в том, что он летом 1875 года сознательно подвергал свою 7-летнюю дочь Марию истязаниям: бил до синяков, продолжительно сек розгами. Благодаря талантливой защите адвоката Спасовича обвиняемый был оправдан. В "Дневнике писателя" за февраль 1876 года делу Кроненберга посвящена целая глава. "Подобные дела,- пишет Достоевский,- выпрыгивают как-то нечаянно и только смущают общество и, кажется, даже судей". Писатель приводит речь г-на Спасовича, особенно выделяя те ловкие приемы при помощи, которых адвокату удалось спасти подсудимого. Заметим, что г-н Спасович является одним из прототипов адвоката Фетюковича. Неслучайно созвучны эти фамилии. Речь защитника Мити Карамазова имеет схожие черты с выступлением на суде адвоката Кроненберга.

В этой же главе в части II рассуждает Достоевский и об адвокатах вообще. Писатель полагает, что им невозможно избежать фальши и быть честными в суде, так как они должны, во что бы то ни стало, даже если они уверены в виновности своего клиента защитить его, спасти от наказания, а если это невозможно, добиться смягчения приговора. "Избежать фальши и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, вообще говоря, как и всякому человеку достигнуть райского состояния" - пишет Достоевский. По мнению писателя, адвокат не может действовать по совести, "не может не играть со своею совестью", даже если бы и захотел. Это уже "обреченный на бессовестность человек". Вспомним героя романа "Преступление и наказание" адвоката Петра Петровича Лужина. Этот человек, живущий по принципу "люби прежде всего себя", совершает подлые поступки. Он изворотлив и лжив, что, вероятно, помогает ему добиться успеха в его адвокатских делах. Достоевский был крайне расстроен тем, что такой порядок вещей стал восприниматься нормальным и даже правильным.

На писателя произвел большое впечатление один случай, произошедший во французском суде. Адвокат, в ходе дела убедившийся в виновности своего клиента, когда пришло время речи защиты, встал, поклонился суду и, не произнеся ни слова, сел на свое место. Достоевский уверен, что в нашей стране такого произойти не может. Не стал бы наш адвокат ставить под сомнение свой талант и портить себе репутацию. "Таким образом, не одни деньги страшны адвокату, как соблазн (тем более, что и не боится он их иногда), а собственная сила таланта".

Но писатель не выступает окончательно против адвокатов. "Что бы стал делать у нас невинный без адвоката?" - спрашивает он. Достоевский называет тех адвокатов, которые помогают несчастным и униженным, невиновным людям, друзьями человечества. Ему самому однажды пришлось быть на месте подсудимого и пользоваться, хотя и против своей воли, услугами адвоката. "Но все-таки чрезвычайно приятно иметь адвоката. - пишет Достоевский в "Дневнике писателя",- Я сам испытывал это ощущение, когда однажды, редактируя одну газету нечаянно, по недосмотру ( что со всеми случается) пропустил одно известие, которое не мог напечатать иначе, как с разрешения г-на министра двора. И вот мне вдруг объявили, что я под судом. Я и защищаться то не хотел; "вина" моя была даже и мне очевидна: я преступил ясно начертанный закон, и юридического спору быть не могло. Но суд мне назначил адвоката".Но, не взирая на все старания адвоката, Федора Михайловича осудили, и он был вынужден заплатить штраф и провести два дня на абвахте на Сенной.

Достоевский болезненно относился к противоречию между моралью и правом. Он мечтал о том, чтобы оно исчезло. Ему представлялись такие формы суда, в которых не было бы строго разделения на обвинителей и защитников. Суд, работал бы руководствуясь правдой и прокурор мог бы даже защищать подсудимого. Так в романе "Братья Карамазовы" в своей речи обвинитель Ипполит Кириллович говорит: "Нет, я не хочу уступать защиту подсудимого высокоталантливому защитнику, прибывшему из Петербурга. Я и сам скажу правду...".

В публицистике Достоевского вопросам судопроизводства отведено немало места. В журналах "Время" и "Эпоха" печатались материалы о подготовке и ходе судебной реформы; "Дневник писателя" включает в себя размышления самого Достоевского о новых судах, разборы судебных дел, с подробными комментариями к речам обвинителей и защитников. Особенно интересовала писателя деятельность суда присяжных. Он отмечал с его появлением рост числа оправдательных приговоров, вынесенных не только невиновным, но и преступникам. Это явление Достоевский, с одной стороны, объясняет психологией русского человека, который чувствует и свою вину в чужом преступлении, с другой стороны, тем, что общество охватили часто извращенные идеи либерализма. "Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш",- говорит герой романа "Бесы" Петр Верховенский. С недоверием относится писатель и к институту присяжных поверенных. Достоевский не раз называет адвокатов, пытающихся любыми способами спасти своих клиентов, людьми, лишенными совести. Однако, несмотря на критику некоторых судебных порядков, писатель не выступает противником нового судебного устройства. "Что ж, неужто я посягаю на адвокатуру, на новый суд?. Сохрани меня, Боже, я всего только хотел, чтобы мы все стали немного получше. Желание самое скромное, но увы и самое идеальное", - пишет Достоевский.

Похожие статьи




Вопросы судопроизводства в публицистике Достоевского. - Социально-политические вопросы в творчестве Достоевского

Предыдущая | Следующая