Августин Блаженный. Современная оценка - Августин Блаженный

Нет необходимости доказывать присутствие Августина в культуре последних поколений, считая и наше. Он остается одним из тех немногих христианских мыслителей, о котором нехристиане знают и помнят, и кому они как минимум отводят место в истории развития человеческого духа. Августин более чем какой бы то ни было иной мыслитель, повлиял на западную теологию и веру -- он стал творцом средневековой парадигмы -- и более чем какой бы то ни было иной отец церкви отвергнут восточным христианством. Какими бы далекими ни представлялись научные и церковные взгляды Августина, особенно в эпоху триумфа либерализма, протестантизм не переставал интересоваться им и, некоторым образом, оспаривать его принадлежность только к католицизму. Католики же не перестают почитать его как одного из самых великих Учителей. И это несмотря на парадоксальный характер августинианства, приносившего не только полезные плоды, но также ереси и заблуждения.

"Августин -- единственный из отцов церкви, сохраняющий влияние до сего дня. Язычники и христиане, философы и теологи вне зависимости от направления или конфессии, к которым они принадлежат, испытывают неодолимое стремление к тому, чтобы изучать его труды, спорить с его взглядами и противостоять его личности. Одновременно Августин продолжает оказывать опосредованное воздействие -- в качестве осознанной или неосознанной традиции -- на западные церкви, а через них в более или менее измененном виде и на общее культурное сознание... Августин -- гений. Он единственный из отцов церкви, кто может безоговорочно претендовать на этот выспренний титул, который для наших современников означает наивысшую оценку". -- Так пишет историк-протестант Ганс фон Кампенхаузен вполне в русле западной традиции, согласно которой никакая похвала Августину не является чрезмерной.

Несомненно, большая заслуга Августина состоит в том, что он энергично указал западной теологии, склоняющейся к концепции оправдания делами, на паулинистскую весть об оправдании, которая с исчезновением иудео-христианства перестала интересовать эллинистических христиан, и таким образом обратил ее внимание на значение благодати. В то время как восточная теология по-прежнему находилась под сильным влиянием взглядов Иоанна и во многом игнорировала паулинистскую проблематику оправдания с ее антитезами, уделяя большее внимание рассуждениям об обожествлении человека, Августин напротив, основываясь на собственном жизненном опыте и на плодах своего глубокого изучения творений Павла, сделал проблему благодати центральной темой западной теологии и в этой сфере нашел бесчисленные доступные латинские формулировки. Вопреки широко распространенному в древней латинской церкви морализму, всецело основывавшемуся на заслугах человека, он показал всеобщую обусловленность божественной благодатью:

"Что ты имеешь, чего бы не получил? "

Итак, согласно Августину, христианство должно быть религией не дел и закона, а благодати. Это великое достижение Августина превозносили весьма часто. Но по мнению швейцарского теолога Ганса Кюнса нет ни малейшего сомнения, что тот самый Августин,|который в противовес греческому тезису о примате интеллекта совершенно правомерно выступал за примат воли и любви, который написал такую потрясающую фразу, как "Dilige, et quod vis fac" ("Люби -- и делай, что хочешь"), который умел столь блестяще писать о милости Божьей, -- что именно он несет ответственность и за в высшей степени сомнительные пути развития латинской церкви, а именно, в следующих основополагающих пунктах.

1. Подавление сексуальности в западной теологии и церкви. По сравнению с другими латинскими теологами (например, с Иеронимом) Августин более явно подчеркивал равенство мужчины и женщины -- по крайней мере на духовном уровне (относительно рационального мышления), -- обусловленное богоподобием обоих полов. Но в то же время он разделял общепринятое в те годы мнение о том, что в телесном отношении женщина находится на более низкой ступени, чем мужчина, -- ведь согласно книге Бытия, она была создана из мужчины и для мужчины (Быт. 2). Теория сексуальности и греха была столь важна для Августина, что даже в семьдесят лет он испытывал необходимость в том, чтобы написать письмо преемнику Иоанна Хризостома, константинопольскому патриарху Аттику с изложением своей весьма сомнительной позиции (это письмо было найдено лишь недавно). Августин писал:

"Влечение (имеется в виду злой "зов плоти"), пламя которого совершенно без разбору направляется на дозволенные и недозволенные объекты, которое удается обуздать стремлением к браку, призванному служить его удовлетворению и в то же время удерживающему его от всего недозволенного... Против этого влечения, противостоящего закону природы, должны бороться все виды целомудрия: и целомудрие супружеских пар -- с тем чтобы зов плоти мог быть использован надлежащим образом, -- и целомудрие соблюдающих воздержание мужчин и дев -- с тем чтобы оно вообще не возымело действия, что еще лучше и такая борьба овеяна большей славой. Если бы подобное влечение существовало в раю, то благодаря достойной удивления степени свободы оно никогда не преходило бы заповеди воли... Никогда не вынуждало бы оно дух к мыслям о неподобающих и непозволительных радостях. Не требовалось бы держать его в узде с помощью супружеской умеренности или вести с ним борьбу с непредсказуемым результатом посредством аскетических усилий..."

2. "Овещвление" благодати в западной теологии и благочестии. На Востоке представление о "сотворенной благодати" ("gratia creata"), соответствующее западному латинскому учению о благодати, вообще не получило развития; там интересовались исключительно вожделенным "обожением" человека, его "бессмертием" и "нетленностью". В противоположность этому на Западе уже Тертуллиан понимал благодать не столько по-библейски -- как образ мыслей Бога и отпущение грехов, -- сколько в русле стоицизма -- как имеющуюся в человеке "vis", как некую "силу", более могущественную, чем природа ("natura"); именно у Тертуллиана мы впервые находим противопоставление природы и благодати. И для Августина также " благодать прощения " служит лишь приуготовлением к "благодати вдохновения", которая входит в человека как некая динамичная субстанция благодати, спасающая и преобразующая его. Это -- "gratia infusa", нечто вроде сверхприродного топлива, приводящего в движение изначально недееспособную волю. В таком случае, говоря о благодати, Августин уже подразумевает не милостивого к нам живого Бога, но отличную от Бога, ставшую самостоятельной, зависимую преимущественно от таинства "сотворенную благодать", о которой ничего не говорится в Новом Завете. Но именно на такой благодати было в средние века сосредоточено внимание латинской теологии и церкви (церкви, построенной на благодати и таинствах), что в корне отличало ее от греческого богословия. 3. Страх перед предопределением, характерный для западного благочестия. Греческие отцы церкви придерживались мнения о свободе выбора человека и до и после грехопадения. У них не было представления о неизбежном божественном предопределении к блаженству или проклятию, а иногда они -- как, например, Ориген и его последователи -- склонялись к идее всеобщего прощения грешников. В отличие от них состарившийся Августин, чрезмерно увлекшийся полемикой с пелагианами, принялся отстаивать манихейские мифологемы. Это привело к нивелированию универсального значения Христа в деле спасения и -- совершенно вразрез с позицией Павла -- к индивидуалистически ограниченному пониманию высказываний Послания к римлянам об Израиле и церкви. Что же это за Бог, который, руководствуясь своей "справедливостью", изначально приговаривает несметное число людей, в том числе даже несчетное множество некрещеных младенцев, к вечному проклятию (даже если, быть может, в более мягкой форме)?

Современник Августина Иоанн Златоуст настойчиво подчеркивал невиновность малых детей, поскольку многие в его общине верили в то, что младенцы могут быть умерщвлены с помощью колдовства и что их душами владеют демоны. Кстати, Августин внес немалый вклад в распространение страха перед демонами в западной церкви. Хотя его учение о предопределении уже Винцентом из Лерина было отвергнуто как новшество, противоречащее принципу кафоличности ("то, во что веруют везде, всегда, все"), и никогда не получило полного признания средневековой церкви, тем не менее многих людей вплоть до Мартина Лютера терзал страх по поводу того, будут ли спасены их души, -- страх, совершенно не соответствующий благой вести Иисуса и противоречащий воле Бога к всеобщему спасению. Даже французский специалист по патрологии Анри Марру, обычно благожелательно относящийся к Августину, вынужден прийти к следующему заключению:

"Как показывает история влияния учения Августина, за то, что его идеи часто извращались, большую часть ответственности несет он сам "2!.

-- Мысль греков отталкивалась от идеи об одном Боге и Отце; Отец и есть Бог, единый и единственный принцип ("arche") Божественности, которую Он дарует Сыну (" Бог от Бога и свет от света "), а в конце концов и Святому Духу. Наглядно это можно представить так: есть три расположенные в ряд звезды, и одна из них дает свет двум другим, но в нашем восприятии все они сливаются в одну звезду.

Августин же выступает за единую божественную природу, или субстанцию, за общую для всех трех ипостасей божественную сущность, великолепие, величие. Исходным пунктом и основоположением его учения о Троице служит именно эта божественная природа, которую он рассматривает как принцип единства Отца, Сына и Святого Духа, причем эти три ипостаси различаются лишь как стороны вечной взаимосвязи, лежащей в основании внутрибожественной жизни. Отец узнает себя в Сыне, а Сын -- в Отце, и в результате этого узнавания происходит истечение Духа как персонифицированной любви. Таким образом, Августин утверждает принцип двойственного исхождения Духа. Это -- то самое знаменитое латинское добавление к никейскому Символу веры "Дух, исходящий от Отца и Сына" ("filioque"), которое греки и по сей день отвергают как абсурдное.

-- Таким образом, вместо изначально простых триадических исповедальных положений Нового Завета об Отце, Сыне и Духе было выстроено претенциозное в интеллектуальном отношении спекулятивное тринитарное учение о том, что три равно одному. Все усилия этой едва ли не высшей тринитаристской математики достичь понятийной ясности не привели к каким-либо решениям, способным выдержать испытание временем. Возникает вопрос: не подобна ли эта греко-латинская спекуляция, оторвавшаяся от библейской почвы и отважно пытающаяся выведать тайну Бога в головокружительных высотах, не подобна ли она сыну родоначальника афинского художественного промысла Дедала Икару, слишком близко подлетевшему к солнцу на самодельных крыльях из перьев и воска?

Исследуя произведения Августина и то влияние, которое они оказывали на умы людей на протяжении столетий, Ганс Кюнг считает, что речь следует вести не о неисчерпаемом богатстве его теологических тезисов, а скорее об эпохальном значении Августина для выработки новой латинской, католической парадигмы, разительно отличающейся от греческо-эллинистической! Августина нельзя просто старательно игнорировать, как это принято в восточной теологии, но нельзя считать, как некоторые западные интерпретаторы, что он вообще вне всякой критики. К его оценке нужно подходить дифференцированно, в первую очередь обращая внимание на то, что он был творцом новой парадигмы. Ведь каждая смена парадигм -- это не только шаг вперед, напротив, любая такая смена связана как с завоеваниями, так и с потерями. И на самом деле, новая теологическая парадигма возникла тогда, когда этот изначально внешне светский человек, глубокий диалектик, одаренный психолог, блестящий стилист и, наконец, неистовый христианин пришел к необходимости теологически переработать свой разнообразный опыт, создав великий синтез, -- подобно тому как это доброе столетие назад сделал Ориген.

Августин Блаженный. Современная оценка - Августин Блаженный

Похожие статьи