Тема любви в рассказе "Чистый понедельник" - Поэтика рассказа И. Бунина "Чистый понедельник"

Судьба героя в "Чистом понедельнике" отодвинута в сторону, как бы прикрыта чем-то более значительным, повеявшим на нас от судьбы героини. Мы явственно ощутили, что недаром и не случайно Бунин подготовил такой неожиданный для рассказов о любви финал -- отречение от "мирских" дел и уход в обитель. И еще одна особенность бросается в глаза при знакомстве с этим бунинским шедевром -- полное отсутствие вымышленных имен. Не имен вообще и не имен главных героев только, что свойственно большинству рассказов о любви, а именно вымышленных имен, что не может не произвести впечатления своеобразной демонстративности. Одно только вымышленное имя имеется в рассказе -- имя эпизодического лица, Федора, кучера главного героя. Все остальные имена принадлежат реальным лицам.

Это либо авторы модных произведений (Гофмансталь, Шницлер, Тетмайер, Пшибышевский); либо модные русские писатели начала века (А. Белый, Леонид Андреев, Брюсов); либо подлинные деятели Художественного театра (Станиславский, Москвин, Качалов, Сулержицкий); либо русские писатели прошлого столетия (Грибоедов, Эртель, Чехов, Л. Толстой); либо герои древней русской литературы (Пересвет и Ослябя, Юрий Долгорукий, Святослав Северский, Павел Муромский); упоминаются в рассказе персонажи "Войны и мира" -- Платон Каратаев и Пьер Безухов; однажды упомянуто имя Шаляпина; названо подлинное имя владельца трактира в Охотном ряду Егорова.

В таком окружении действуют нарочито безымянные герои, вдвинутые в определенную хронологическую рамку. В конце рассказа Бунин даже точно указывает год, в который происходит действие, хотя хронологическое несоответствие упомянутых в рассказе фактов сразу же бросается в глаза, (очевидно, хронологическая точность занимала его в последнюю очередь). Бунин называет временем действия своего рассказа весну тринадцатого года? подходя к концу повествования, герой как бы невзначай замечает: "Прошло почти два года с того чистого понедельника... В четырнадцатом году, под Новый год, был такой же тихий, солнечный вечер..." Чистый понедельник -- первый понедельник после масленицы, следовательно, действие происходит ранней весной (конец февраля -- март).

Последний день масленицы -- "прощеное воскресенье", в которое люди "прощают" друг другу обиды, несправедливости и т. д. Затем и наступает "чистый понедельник" -- первый день поста, когда человек, очистившийся от скверны, вступает в период строгого исполнения обрядов, когда кончаются масленичные гулянья и веселье сменяется строгостью жизненного распорядка и самососредоточенностью. В этот день героиня рассказа окончательно приняла решение уйти в монастырь, навсегда расставшись со своим прошлым. Но все это -- весенние обряды. Отсчитав от конца 1914 года "почти два года" назад, мы и получим весну 1913 года.

Рассказ был написан ровно через тридцать лет после описываемых событий, в 1944 году, за год до окончания второй мировой войны. Очевидно, по Бунину, Россия снова оказалась на каком-то важном историческом рубеже, и он занят мыслью о том, что теперь ожидает его родину на ее пути. Он обращается назад, пытаясь в границах небольшого рассказа воспроизвести не только разнообразие, но пестроту и "неприкаянность" русской жизни, общее ощущение надвигающейся катастрофы. Он объединяет факты, отделенные в действительности несколькими годами, чтобы еще более усилить впечатление пестроты тогдашней русской жизни, разнообразия лиц и людей, не подозревавших, какое великое испытание готовит им история.

1913 год -- последний предвоенный год России. Этот год и избирает Бунин временем действия рассказа, несмотря на явное несовпадение его с деталями описываемого московского быта. В сознании людей той эпохи, переживших ее, этот год вообще вырос в исторический рубеж огромного значения. Стоя у окна в квартире героини, герой размышляет о Москве, разглядывая открывающийся вид, центральной частью которого оказываются храм Христа Спасителя и кремлевская стена: "Странный город! -- говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. -- Василий Блаженный и Спас-на-Бору, итальянские соборы -- и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах..." Важное и о многом говорящее размышление. Это своеобразный итог, к которому приходит Бунин в результате многолетних наблюдений над "восточно-западными" чертами облика России.

От рассказа "Костер", написанного в 1902 году, до "Чистого понедельника" (1944) сопровождает Бунина мысль о том, что его родина, Россия, представляет собой странное, но явное сочетание двух пластов, двух культурных укладов -- "западного" и "восточного", европейского и азиатского. Мысль о том, что Россия по своему внешнему облику, как и по своей истории, располагается где-то на пересечении этих двух линий мирового исторического развития, -- эта мысль красной нитью проходит через все четырнадцать страниц бунинского рассказа, в основе которого, вопреки первоначальному впечатлению, лежит законченная историческая концепция, затрагивающая самые основные для Бунина и людей его эпохи моменты русской истории и характера русского человека.

В многочисленных намеках и полунамеках, которыми изобилует рассказ, Бунин подчеркивает двойственность, противоречивость уклада русской жизни, сочетание несочетаемого. В квартире героини стоит "широкий турецкий диван", рядом с ним -- "дорогое пианино", а над диваном, подчеркивает писатель, "зачем-то висел портрет босого Толстого". Турецкий диван и дорогое пианино -- это Восток и Запад, босой Толстой -- это Россия, Русь в ее необычном, "корявом" и чудаковатом, не укладывающемся ни в какие рамки облике. Герой рассказа, "будучи родом из Пензенской губернии", то есть из самого сердца провинциальной России, красив, как он сам говорит о себе, "южной, горячей красотой", даже "неприлично красив", -- так выразился "один знаменитый актер", прибавивший при этом: "Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то".

Сицилианец родом из Пензенской губернии! Сочетание невероятное, необычное, но вряд ли в контексте рассказа случайное. Попав вечером в "прощеное воскресенье" в славившийся своими блинами трактир Егорова, героиня говорит, показывая на висящую в углу икону богородицы-троеручицы: "Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и богородица-троеручица. Три руки! Ведь это Индия!" Та же самая двойственность подчеркивается здесь Буниным: "дикие мужики" -- с одной стороны, "блины с шампанским" -- с другой, а рядом -- Русь, но опять же необычайная, как бы соотносимая с обликом христианской богородицы, напоминающей буддийского Шиву.

Словно маятник, отклоняется повествование в "Чистом понедельнике" то в сторону Европы, то в сторону Азии, то к Западу, то к Востоку, где-то в середине, в самом центре, обозначая трудноуловимую черту, линию, точку России. Услышав бой часов на Спасской башне Кремля, героиня отмечает: "Какой древний звук, что-то жестяное и чугунное. И вот так же, тем же звуком било три часа ночи и в пятнадцатом веке. И вот во Флоренции совсем такой же бой, он там напоминал мне Москву..." И все в Москве -- то как в Европе, то как в Азии, то как в Италии, то как в Индии.

До чего же густо все переплетено и насыщено в этом рассказе! Здесь рассчитано каждое слово, учтена и несет смысловую нагрузку каждая незначащая деталь. Грибоедов, потому и введенный в рассказ, что он, русский по происхождению, но европеец по образованию и культуре, погиб в Азии -- в Персии, в тот самый момент, когда занят был разработкой проекта, по которому можно было бы связать Европу с Азией через Россию и Закавказье. И погиб страшно, зверски убитый рассвирепевшей толпой персов. Персия же, постоянно подчеркиваемая персидская красота героини имеют в рассказе совершенно особое символическое значение чего-то грозного, стихийно-страстного. Затем сама Ордынка, где отыскивается дом Грибоедова, есть не что иное, как бывшее татарское поселение (Ордынка -- орда -- ордынец). И, наконец, трактир Егорова в Охотном ряду (чисто русское заведение!), где, однако, подают не просто блины, а с шампанским, а в углу висит икона богородицы с тремя руками...

Наиболее значительным и глубоким показателем этой двусторонности (или, вернее, раздвоенности) исторического процесса, во власти которой, как считает Бунин, оказалась Россия, выступает в рассказе сама героиня. Двойственность ее облика так настойчиво подчеркивается писателем, что в конце концов возникает вопрос: а не скрывается ли тут какая-то не высказанная прямо, но может быть, главная мысль рассказа? Отец героини -- "просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в Твери". Дома героиня носит шелковый архалук отороченный соболем: "Наследство моей астраханской бабушки", -- объясняет она (хотя, заметим в скобках, никто ее об этом не спрашивает).

Итак, отец -- тверской купец, бабушка -- из Астрахани. Русская и татарская кровь слились в жилах этой молодой женщины. Глядя на ее губы, "на темный пушок над ними, на гранатовый бархат платья, на скат плеч и овал грудей, обоняя какой-то слегка пряный запах ее волос", герой думает: "Москва, Астрахань, Персия, Индия!". Причем распределение оттенков здесь таково, что русское, тверское запрятано внутрь, растворено в душевной организации, внешность же целиком отдана во власть восточной наследственности.

И сам герой, от лица которого ведется повествование, не устает подчеркивать, что красота его возлюбленной "была какая-то индийская, персидская": "... смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками..."

Это восточная красавица во всем блеске своей нерусской, неславянской красоты. И когда она "в черном бархатном платье" явилась на капустник Художественного театра и "бледный от хмеля" Качалов с бокалом вина подошел к ней и, "с деланной мрачной жадностью глядя на нее", сказал ей: "Царь-девица, Шамаханская царица, твое здоровье!" -- мы понимаем, что это Бунин вложил в его уста собственную концепцию двойственности: героиня как бы одновременно и "царь-девица" и "шамаханская царица". У Пушкина в "Сказке о золотом петушке", на которую ориентируется Бунин, сказано по-другому: "девица, шамаханская царица". Просто "девица" или "царь-девица" -- разные вещи; в первом случае смысловая и стилистическая нейтральность, во втором -- явная ориентация на славянский фольклор. Но в бунинской героине, во всяком случае в ее внешнем облике, нет ничего от "царь-девицы", то есть от русского, славянского, фольклорного корня.

Очень важный диалог, и важен он прежде всего своей скрытой иносказательностью. Действительно, откуда взялась здесь восточная мудрость? Ведь ничего специфически восточного ни в облике Платона Каратаева, ни в содержании речей, ни в приведенной пословице нет. Мы можем считать восточной -- татарской -- его фамилию Каратаев, которая действительно татарского происхождения.

Похожие статьи




Тема любви в рассказе "Чистый понедельник" - Поэтика рассказа И. Бунина "Чистый понедельник"

Предыдущая | Следующая