Введение - Нравственные искания в рассказе А. П. Чехова "Ионыч"

Заслоненный на время титаническими фигурами Достоевского и Льва Толстого, скромный Антон Павлович Чехов (1860-1904) сегодня снова приковывает к себе наше внимание. Нисколько не умаляя значения Толстого, Достоевского, Гончарова и Тургенева, заметим, что положение Чехова в нашей литературе поистине уникально. Ведь он пришел в нее после всех этих титанов и, в сущности, был одинок, как бы отделен от них, и даже от стоявшего рядом Толстого, неким пространством. Эта дистанция была для писателя весьма ощутимой реальностью. Потом это повторилось с Горьким, Буниным, Куприным, писателями-символистами. Никто не мог протянуть Чехову руку, понять, помочь в его уединенной литературной работе. Поэтому пришлось ему самому стать целой литературой, чтобы в новую историческую эпоху быть достойным наследником великих писателей -- творцов русского классического реализма.

Понятно, что это заставляет нас иначе взглянуть на вечную проблему литературной преемственности, традиции, творческих взаимосвязей. Мало сказать, что Чехов учился у Толстого, Тургенева и даже у Гончарова, которого именовал "устарелым и скучным писателем". Да, он учился у них всех, но всюду брал свое, чеховское, и у него получалось совсем другое, не толстовское или тургеневское. У Чехова совсем другая задача - художественное подведение итогов русской жизни и классической литературы. С этой точки зрения проблема "влияния" на Чехова его предшественников видится более сложной, нежели ее иногда представляют. Его интерес к ним очевиден, но существенно сложен, чрезвычайно серьезен и порожден особым положением Чехова-художника в русской литературе конца XIX -- начала XX веков, которое так было охарактеризовано Львом Толстым: "Чехова как художника нельзя даже сравнивать с прежними русскими писателями -- с Тургеневым, с Достоевским или со мною". Литературная работа Чехова в том и заключалась, что он в трудное для русского реализма время защищал классическую традицию, поднял художественный образ на недосягаемую для "размывателей" высоту, обновил и утвердил среди разброда и декадентских шатаний "конца века" реалистический творческий метод, сделав его панорамным, охватившим всю изменившуюся многоликую Россию. Для этого ему пришлось не просто продолжить дело Льва Толстого и Тургенева, а отойти в сторону и начать все сначала, то есть с новых оценок и переоценок, памятуя при этом об ориентирах русской классики.

Значит, Чехов не только глубоко понимал и оценил все эти явления, но имел о каждом из них свое мнение, то есть обладал оригинальным мировоззрением, которое прямо нигде не высказывал, предоставляя это своим персонажам и самому жизненному материалу. Таков его чуждый навязчивому философствованию, тенденциозной риторике и публицистике метод реалистического изображения тогдашних русских людей и их неидеального бытия. Иногда Чехова принимали за сурового сатирика Щедрина, уверяли, что он беспощадно бичует грубого унтера Пришибеева и подловатого чиновника Беликова, гневно обличает "затолстевшего" доктора Ионыча.

Тонкий юмор Чехова был печален, его мягкий, ненавязчивый, но до конца идущий в своем творческом анализе жизни реализм показал тогдашнюю "пореформенную" русскую жизнь в ее разобщенности, потере силы, воли, высокого пафоса и красоты, основы, размывании и опошлении всех подлинных чувств, снижении общественных и личных идеалов: "У нас много медиков, фармацевтов, юристов, стало много грамотных, но совсем нет биологов, математиков, философов, поэтов. Весь ум, вся душевная энергия ушли на удовлетворение временных, преходящих нужд... Деревня, какая была при Рюрике, такая и осталась до сих пор... Крепостного права нет, зато растет капитализм. И в самый разгар освободительных идей, так же, как во времена Батыя, большинство кормит, одевает и защищает меньшинство, оставаясь само голодным, раздетым и беззащитным". Это говорит не сам Чехов, а его герои, но общее настроение и впечатление неблагополучия, серости, гнетущей скуки, щемящей тоски, неудавшейся жизни, множества тяжелых несообразностей, недоразумений и нелепых ошибок возникает при чтении чеховской прозы и обладает скрытой силой художественной убедительности, читатель вдруг понимает, что это и есть реальная правда и что она, к сожалению, далеко не во всем устарела, иначе пьесы Чехова не шли бы сегодня с таким успехом в наших и зарубежных театрах. И в то же время этот писатель увидел и оценил в жизни забавное, смешное, комизм обыденного.

"Ионыч" (1898) относится к так называемым "большим", приближающимся по своим размерам и теме к повести рассказам Чехова и значительно отличается от выросших из ранних юмористических миниатюр "Человека в футляре" и "Крыжовника". Здесь сами характеры другие, они не резко и быстро очерчены, как Беликов, а глубоки, разработаны в точных красноречивых деталях, даны в развитии, иначе строится сюжет, в рассказ вмещается целая жизнь. "Ионыч" традиционно воспринимается как прямолинейная сатира, но на самом деле рассказ этот сложен в своих художественных оценках, лиричен, полон печальной философии. Берковский Н. Я. "Статьи о литературе" М.-Л., 1962..

Похожие статьи




Введение - Нравственные искания в рассказе А. П. Чехова "Ионыч"

Предыдущая | Следующая