Быстрая езда и мелькание - Концепт дорога в произведениях Гоголя

Еще один, важнейший мотив гоголевского лирического отступления - скорость, стремительное движенье России-тройки: не то скаканье по земле, не то уже полет над землею. Вот это знаменитое место из "Мертвых душ":

"И какой же русской не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: "черт побери все!" - его ли душе не любить ее? Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе... Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал?...".

Здесь впервые в "патриотическом месте" поэмы прямо поминается черт. Хотя Гоголь прячет своего давнишнего персонажа под маской стершегося выражения, фразеологического оборота ("черт побери все"), сам контекст этого упоминания выпячивает прямой, демонический смысл данного образа, поскольку рядом говорится о "неведомой силе", которая подхватывает автора-лирического героя на крыло к себе. Топика других произведений Гоголя подсказывает, что та сила, которая неизменно подхватывает его героев "на крыло", как птица тройка подхватила Чичикова, - это вполне "вгдомая", нечистая сила. В "Ночи перед Рождеством" черт несет Вакулу по воздуху, в "Вии" ведьма-панночка увлекает Хому в ночной полет. Таково же значение птицы тройки, подхватившей и закружившей Чичикова.
Знаменательно, что само сравнение тройки с птицей предваряется у раннего Гоголя сравнением черта с птицей. "Вези меня сей же час на себе, слышишь, неси, как птица!" - приказывает Вакула черту, и тот покорно подымает его в воздух, "на такую высоту, что ничего уже не мог видеть внизу...". Так что у Гоголя соединение снижающего образа "черта" и возвышающего образа "птицы" уже задано в ранней повести. Вокруг мотива быстрой езды выстраивается устойчивый образный треугольник: тройка - птица - черт.

Само движение Вакулы на черте и Чичикова на тройке у Гоголя описано сходно. Характерно, что черт, приземлившись вместе с Вакулой, "оборотился в коня" и стал "лихим бегуном". И дальше вихревое движение этого черта-скакуна совершенно совпадает по пластике изображения с бегом коней, олицетворяющих Русь. "Боже мой! стук, гром, блеск...: стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон...; мосты дрожали; кареты летали... огромные тени их мелькали..." ("Ночь перед Рождеством"). "...И сам летишь, и все летит; летят версты..., летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль... Гремят мосты, все отстает и остается позади... Что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? ...Гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли..." ("Мертвые души") Одно и то же "наводящее ужас движение" изображено в полете на черте и в полете на тройке: "мосты дрожали" - "гремят мосты"; "кареты летали" - "летит вся дорога"; "отзывались громом" - "гремит воздух"; "пешеходы жались и теснились" - "постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства".
Гоголевское величание Руси-тройки достигает, по-видимому, мистического апофеоза в словах "и мчится вся вдохновенная Богом". Это выражение, однако, тоже не лишено амбивалентного смысла. В ранней повести Гоголь как бы заведомо придает юмористическое звучание этому патетическому образу. Вакула, принесенный в Петербург чертом, засовывает его в карман и входит к запорожцам, которые приветствуют его: "Здорово, земляк, зачем тебя Бог принес?". Мимоходом, для непосвященных людей, черт назван Богом. И такое же головокружительное превращение - словно незаметно для автора - происходит в лирическом отступлении. "Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: "черт побери все!" - "мчится вся вдохновенная Богом". То черт кружит эту тройку, то Бог ее мчит - в данной образной системе антонимы выступают как синонимы.

Еще разительней перекличка этого отрывка о быстрой езде с "Вием", где Хома скачет на панночке. Здесь еще сохраняются сказочные атрибуты "Ночи перед Рождеством" - ведьма ударяет Хому метлой, но уже гораздо ближе не юмористически-фольклорная, а восторженно-лирическая, сладостно-патетическая поэтика "Мертвых душ". Интонация "Вия" как бы сама переходит в интонацию лирических отступлений, подхватывается и несется дальше. В нижеследующей сборной цитате трудно различить фрагменты двух произведений, настолько плавно они перетекают друг в друга, демонстрируя стилевое единство демонического хронотопа:

"А ночь! небесные силы какая ночь совершается в вышине! А воздух, а небо, далекое, высокое, там, в недоступной глубине своей, так необъятно, звучно и ясно раскинувшееся!.." ("Мертвые души"). "Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине. Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. Земля чуть мелькала под ним. Все было ясно при месячном, хоть и неполном свете. Долины были гладки, но все от быстроты мелькало неясно и сбивчиво в его глазах" ("Вий"). "...Что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет..." ("Мертвые души").

Образ мельканья в колдовских сценах соответствует мерцающему свету луны или переливчатому звону колокольчиков - во всем ощущается зыбкость и колебательность, предметы тут же пропадают, едва показываются на глаза, их вихрем уносит в какую-то неведомую даль или пропасть. Разреживается сама ткань действительности, пропуская через эту стремительную скачку, через мгновенные промельки - мнимость, небытие. И сама тройка, подобно своему демоническому прототипу, то и дело рассыпается прахом и пылью, уносится в никуда. "И, как призрак, исчезнула с громом и пылью тройка" (5, 208).

Отсюда и характерное для колдовских сцен постоянное колебание между сном и явью, стирание грани между ними: то ли существует эта страна, то ли только чудится. В ней смыты черты реальности, эта какая-то восторженно-чудная греза, неизвестно кем навеянная.

"Видит ли он это, или не видит? Наяву ли это, или снится?" ("Вий").

"...Как соблазнительно крадется дремота и смежаются очи... Проснулся - и уже опять пред тобою поля и степи, нигде ничего... ...Какой чудный, вновь обнимающий тебя сон!" ("Мертвые души") - так описана в лирическом отступлении знаменитая дорога, "странное, и манящее, и несущее, и чудесное". То, что в "Вии" предстает как вопрос: "Наяву ли это, или снится?" - в "Мертвых душах" превращается в принцип изображения самой дороги: сон и явь чередуются, размываясь друг в друге. На одну страницу описания дороги приходится три засыпания и три пробуждения; "уже сквозь сон слышатся... проснулся; пять станций убежало... убаюкивает тебя, и вот уже дремлешь и забываешься, и храпишь... проснулся - и уже опять перед тобою поля и степи... какой чудный, вновь обнимающий тебя сон! Толчок - и опять проснулся". Таково это мельканье уже не пространства в окнах проносящегося экипажа, а всего мирозданья перед взором человека, закружившегося в вихре сновидений. Эта зыбкость восприятия характеризует психологический аспект демонического хронотопа, его миражные свойства.

Похожие статьи




Быстрая езда и мелькание - Концепт дорога в произведениях Гоголя

Предыдущая | Следующая