Вещь и концепция мира: миромоделирующая функция вещей - Вещный фон в произведениях Н. В. Гоголя

Вещи могут быть интересны писателю сами по себе, независимо от их связей с конкретным персонажем. Они способны отразить уклад жизни в целом, как понимает его автор. Нет смысла говорить о том, что концепция мира художественного произведения - "вещь" штучная, и подход к ней неосуществим без понимания всего мировоззренческого "интерьера" автора. Иначе говоря, рассматривая авторскую концепцию мира, читатель должен проникнуться мироощущением автора, знать о его философских, религиозных, эстетических и прочих взглядах.

Вот как пишет о бытии вещи у Гоголя В. Н. Топоров в своей работе "Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина)": "... Бог окликает человека как Отец. Вещь окликает его как дитя, нуждающееся в отце. В русской литературе нет писателя, который в такой степени ощущал бы эту окликнутость вещью, как Гоголь. Она переживалась им как нечто универсальное, постоянное, настоятельно-требовательное и была для него почти маниакальным состоянием, привязанным к пространствам России и русской песне как образу или душе этих пространств" (Топоров В. Н., с.33). Так, по мысли В. Н.Топорова и Я. Абрамова, традиция истолкования Плюшкина как скряги упрощает саму концепцию гоголевского мира. Обращает на себя внимание то, что Плюшкин собирает вещи, среди которых, как мы помним, огромное множество старых предметов с отломанными частями. При этом идет прахом "дело" Плюшкина, который когда-то имел прядильни и суконные фабрики. Отломленная ручка кресла, кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога оказываются дороже вещи утилитарной, пущенной в дело. "... Что ему в этих бумажках и перышках? Какая бессмысленная и расточительная любовь? ... Только христианство сделало возможным Плюшкина, только самоотверженная любовь Спасителя к "малым сим". Плюшкин - эта такая бескорыстная скупость "для самих вещей", что в них попирается сама скупость, и кажется, вот-вот выступит из нее сущность подвига, преображающего вещи любовью к ним..." ( Я. Абрамов. цит по В. Н.Топорову., с.39) Гоголь строг к Плюшкину, но через Плюшкина и его бескорыстную отеческую любовь к вещам, он указывает на "особое положение человека в пространстве между Богом и вещью, на "лестнице" бытийственности" (Топоров В. Н., с.88).

Однако даже близость религиозных взглядов писателей не может гарантировать близость концепций мира. Оскар Уайльд был человеком верующим, но одновременно и апологетом эстетизма. В его знаменитом романе "Портрет Дориана Грея" вещный мир искусства диктует свои законы миру реальному. Напомним, что именно Уайльду принадлежит парадоксальное: "Жизнь подражает искусству". Бесконечные ряды изысканных предметов декора; книги, ценность которых в богато украшенных переплетах; редчайшие ткани и каменья - все это буйное излишество эстетизма - не просто декоративный стиль. Уайльд декларирует искусственный вещный мир, мир, созданной творцом красоты, как первичный. Так, образы природы даются лишь посредством ассоциаций с миром искусства: " ... на длинных шелковых занавесях громадного окна мелькали причудливые тени пролетавших мимо птиц, создавая на миг подобие японских рисунков...", шум Лондона напоминает "гудение далекого органа", а листва выглядит "отполированной". Искусственность вещного мира наделяется повышенной значимостью, даруя уайльдовскому "избраннику" саму Красоту (См. Предисловие О. Уайльда к "Портрету Дориана Грея").

Совершенно иначе, в сложном, всегда исторически обусловленном мире Бальзака, вещи знаменуют причастность ко времени, эпохе, культуре, тому, что позволяет видеть мир в системе связей. Именно поэтому лавка старьевщика в романе Бальзака "Шагреневая кожа", по словам М. Ямпольского, создает "странную временную амальгаму, сходную с "многогранным зеркалом, каждая грань которого отражает целый мир". "Руины" прошлого создают причудливый мир, позволяющий существовать как бы вне времени, проникая в иные временные пласты, идентифицируя себя с их обломками. Бальзак сравнивает лавку с машиной времени, вроде придуманной Кювье, который мог читать историю по отложениям геологических слоев" (Ямпольский М. Наблюдатель. М., 2000, с.37). Так, вещный ряд у Бальзака, прежде всего, связан с концепцией истории.

Противоположным образом, в романе французского философа-феноменолога Ж. П. Сартра "Тошнота" именно вещи провозглашают распад любых осмысленных связей в мире, его тотальную абсурдность. Герой романа, историк Антуан Рокантен пытается выделить в мире нечто значимое, осмысленное, не искаженное субъективизмом и умозрительностью, но единственное, что находит - вещи. Существует лишь мир вещей, вне прошлого и будущего. А человек обречен на смерть вместе со своими хвалеными ученостью, духовностью и прочими иллюзиями осмысленности. Поэтому "пивная кружка", "подтяжки" - весь материальный мир вещей, мир вопиюще вечный, опровергает самого человека, не может не вызывать у него "тошноту". Герой, рассматривающий себя в зеркале, пытается увидеть себя как "вещь" - так, багровые морщины, трещины на губах, покатости щек и волосы в носу напоминают ему карту горных пород. А традиционная "синекдоха" для души - глаза - описываются как нечто стеклянистое, подобное рыбьей чешуе.

Итак, авторская концепция мира включает вещный ряд, по-своему его интерпретирует, помещает в центр или на периферию, в зависимости от мировоззренческой позиции художника.

Завершая раздел, лишь упомянем название нашумевшего романа современного французского прозаика М. Уэльбека "Мир как супермаркет".

Похожие статьи




Вещь и концепция мира: миромоделирующая функция вещей - Вещный фон в произведениях Н. В. Гоголя

Предыдущая | Следующая