Гоголь как пророк - Николай Гоголь и социальная метафизика

Гоголь был пророком. У него был дар от бога - видеть грехи человеческие и бичевать их своим словом.

Пророк видит правду такой какая она есть. Это страшный дар. Он иссушает душу, в которой нет любви, нет терпения, смирения и надежды.

Пророк Моисей был косноязычен и ему требовался помощник, умевший разворачивать перед народом грубые и черствые знаки, подаваемые старцем в широкие, полные, подробные и четкие картины.

Поэтический дар, - дар слова, - может быть бесцельным. Слово будет поражать душу любого, о чем бы и кому бы ни было оно сказано. Таким был дар Пушкина. Сама сила слова, ясность звуковых сочетаний, чистота ритма - вот что вело его и стояло на первом месте. Пушкин, не менее чем Гоголь, чувствовал сокровенный народный дух, скрытый в сказках, баснях и былинах. И хотя некоторые сказки, собранные им и увековеченные как русские, пришли на Русь из Италии** - они прочно вошли в духовную плоть народа.

Однако талант Пушкина никогда не был обличительным. Он честно и подробно описывал то, что ясно видел своими глазами.

"Евгений Онегин" любят называть, наряду с "Войной и Миром" Толстого "энциклопедией русской жизни". Это не совсем так, вернее даже совсем не так: если у Толстого есть хотя бы Платон Каратаев, то в "Онегине" уже весь ход повествования сосредоточен на жизни дворянства, и в основном - высшего света. Именно благодаря Гоголю на сцену, перед собственным взором просвещенного (то есть пишущего и читающего) русского духа оказался "маленький человек": мелкопоместный дворянин Шпонька, мельчайший чиновник Акакий Акакиевич, и даже простые крепостные мужики**, которые для автора, будучи уже мертвыми, по своим характерам представляются перед читателем живее по всем медицинским признакам живых помещиков, у которых скупает их Чичиков.

Глупо думать, что пророк рождается пророком, и начинает свое служение с пеленок, пеняя мамке за то, что не так пеленает и подмывает его. Правда изучение обстоятельств рождения и детства такого человека всегда указывает на некоторые особые обстоятельства. И тут с очевидностью возникают два противоположных подхода: мистический, предполагающий всеобщее предопределение, и рациональный, ищущий объяснений наиболее простых и материальных. Первый подход указывает нам на то, что Николай Васильевич - вымоленный ребенок, названный в честь святого Николая Мирликийского**. Что обстоятельства женитьбы его отца и матери указывают на то, что это не был брак ни по естественной природной страсти, ни по расчету, но по неким духовным причинам, заставившим Василия Яновского с детства опекать и воспитывать свою будущую жену, не желая помышлять ни о какой другой невесте. Такие обстоятельства заставляют поневоле припоминать жития святых и даже некоторые обстоятельства предшествовавшие вочеловечению Христа, например при рождении Богородицы. Хотя все это можно назвать позднейшей фальсификацией или приписать чудачеству и воображению суеверных малороссийских деревенщин.

Другой подход указывает на то, что постоянное обожание избаловало маленького Мыколу, отчего, оказавшись среди сверстников отнюдь не постоянно в центре внимания, как это было дома, мальчик замкнулся в себе и стал вести себя экстравагантно. Его внешность, пренебрежение к опрятности и чистоплотности, непрерывные шутки, отпускаемые в сторону товарищей и учителей Нежинского училища**тавили его за рамки приличий и изобличали в нем глубокую страсть тщеславия и гордыню. Маленькому Гоголю мало было просто привлечь внимание (а ведь он мог бы этого достичь и прилежанием, если бы не был так ленив и рассеян), он желал сделать это по-своему, по своим правилам, так чтобы прочно занять исключительное положение.

Эти-то качества, в купе с унаследованным от родителей богатым воображением и артистическим складом натуры (и мать и отец годами играли в домашнем театре своего покровителя) и вели будущего писателя по жизни.

Но объясняется ли одной гордыней и тщеславием та беспощадная, сбивающая с ног сила, которой обладают произведения Гоголя? Свидетельства о его биографии показывают, что желание всеобщего вниманием не было основным движителем его творчества после провала "Ганса Кюхельгартена"**Из писем посторонних людей известно, как и из собственных признаний Н. В., что в годы написания первых нашумевших повестей "Вечера на хуторе..." он находился в затруднительном положении - после года безработицы, едва устроившись на весьма скромную должность, на которую едва можно прокормить себя, в глубокой депрессии, после того как надежды на блестящую карьеру, на успех произведения, писавшегося в течение всей юности, на близкое незамедлительное знакомство с кумиром детства - Пушкиным - с треском провалились.

Как пишет сам Гоголь**он собирал и записывал все смешное, что только могло придти ему в голову в грустные и унылые вечера с тем, чтобы хоть как-то развеселить самого себя. Легко представить себе эту картину: парубок-малорос, приехавший покорять столицу из украинской провинции, сидит в темной крошечной квартирке на пятом этаже доходного дома, за которую с него дерут три шкуры, видит в окно чахлый северный пейзаж, и под гул сквозняков мечтает о своей далекой родине, представляя что это свист ветра под хвостом чорта, на котором в Петербурхъ летит кузнец Вакула за черевичками самой царицы.

Нет, художественно оформляя этнографические материалы Малороссии, Н. В. еще не был пророком. Он станет им позже. Но не в этом, а в чем-то другом уже в нем есть задатки, которые позже развернутся во всю ширь.

Как важен для всякой души, чтобы ей на пути ее становления, когда в целом путь жизни еще не выбран, и не выработаны приемы к достижению успеха на этом пути, чтобы попался ей хороший учитель, наставник. Таким был профессор Белоусов, преподававший в Нежинском лицее естественное право. Помимо прочего, в качестве введения в курс он прочитал лицеистам краткую историю философии, в том числе изложение практической и нравственной философии Канта. Во втором томе мертвых душ проглядывает это благородное лицо в образе **. Именно отсюда скорее всего растут ноги главной идеи, которой в различных ее формах посвятил всю свою жизнь Н. В. Гоголь. Служение Отечеству.

Гоголь мечтал, по приезде в Петербург служить по юридической части, дабы посредством законов исправлять нравы людей. И хотя он не стал в конце концов чиновником, вершащим судьбы людей - он всю жизнь стремился и добивался того же самого: власти над душами, с тем чтобы повернуть эти души к чему-то лучшему.

Гоголь не сразу осознал, что вышел к тому, с чего начал. Его служение музам было долгое время подчинено эстетическим идеалам. Представления Дельвига, Жуковского, Пушкина, на которых он равнялся в своем творчестве выставляли перед ним искусство как некое самостоятельное божество, способное спасать души людей своею красотой, если усердно до самозабвения служить ему.

Пушкин чрезвычайно уважал Гоголя за его оригинальный юмор, его способность высмеивать пошлость. Гоголь признавался, что все пороки, высмеиваемые им, он прежде обнаруживал в себе, и чтобы избавиться от них, приписывал их вымышленным персонажам, с тем чтобы выставить последних как можно смешнее и тем самым совершенно уничтожить. Он не знал еще как следует, что смех хоть и ослабляет и как будто обезоруживает на первых порах зло, но не уничтожает его; что настоящий подлец продолжает свое черное дело, даже и под насмешками, более того - посмеиваясь над собой вместе со всеми, прикрывая этим смехом свою подлость. Что смех - стихия, обуздать которую трудно, которая поселившись в другой душе уже не подвластна автору, ее вызвавшему и может обернуться против него уже и всего что ему дорого.

Гоголь желал защитить Россию от подлости, пошлости, от неправды - но справился ли он со своей задачей? И подлость и пошлость и неправда обрадовались смеху и спрятались за Россией, объявив себя родовыми чертами ее.

И множество недалеких борцов за правду и все самое лучшее ополчились против России, против ее государственного устройства, против помещиков, против православия, против самодержавия и бюрократического аппарата, на который оно опиралось. Все эти слова стали ругательными, они стали звучать в устах "прогрессивной молодежи" в интонациях оскорбительных. И все это не в последнюю очередь благодаря Гоголю, хотя вернее в той интерпретации, которую давал его произведениям "неистовый Виссарион".

Роль В. Н. Белинского в судьбе Гоголя и всей России трудно переоценить, также как роль Пушкина и Жуковского. Как Гоголь робел поначалу перед Пушкиным, так Белинский робел перед Гоголем; но если Пушкин остался в сердце друга могучим кумиром, то Белинскому тем легче было порвать со своим божеством, что Н. В. не подпустил его в конце концов так же близко, встав в позу недоступного публике гения по мере приобретения известности. Нельзя представить себе большего контраста чем эти две личности. Гоголь - малообразованный, но тщательный в отделке своих поэм. Сибарит, любитель обильных возлияний, в особенности итальянской кухни. Писавший по предложению в день, а то и в целый месяц. Белинский напротив: неутомимо строчивший статьи, любой повод в культурной жизни страны превращавший в политический манифест или обличение очередного чудовищного преступления перед человечеством. Умирающий от чахотки. Злой, непримиримый, нелицеприятный (угодничество Чичикова со всяким собеседником высокого общественного положения Гоголь тоже списал с себя), не признающий никаких авторитетов, кроме своей возлюбленной либеральной демократии.

Когда случился болезненный перелом Н. В.Гоголя в его творческой судьбе? Что заставило его оставить служение эстетическому идеалу и перейти вновь к служению идеалу нравственности, причем нравственности христианской? Хотя ипохондрия и желудочные проблемы, на которые любил жаловаться Н. В. своим друзьям и даже знакомым, были по большей частью произведением его воображения, но проблемы со здоровьем у него были. Но они были не причиной его в целом болезненного состояния, особенности сложения и характера указывают на то, что Гоголь сильно зависел от душевных состояний и переживаемых им впечатлений, настолько, что мог действительно заболеть от участия в неприятном ему событии.

Таким переломом следует скорее всего считать постановку комедии "Ревизор" в императорском театре в Петербурге. Здесь сатирический талант Гоголя раскрылся как никогда полно. Но разочарование автора от постановки собственной пьесы было бесконечным. Он чувствовал себя абсолютно непонятым. Он писал Хлестакова с себя. Ревизор был его первой в ряду его исповедей, в которых он пытался (еще только бессознательно) дать бой самому страшному своему врагу - самому себе.

Публика раскололась. Одни люди узнавали в нелепых персонажах себя и оскорблялись за свою личность. Другие узнавали во всей пьесе пасквиль на все государство и весь строй в целом и оскорблялись за свое служение им. Третьи узнавали не себя, но тех, кого презирали и ненавидели, считая себя умнее, лучше, благороднее и т. д. - и злорадно смеялись, хвалили автора за способность выразить ярко и выпукло их собственные мелкие, гаденькие мыслишки.

И никто не понял, что все произведение - не более, но и не менее чем, прежде всего, образ единой человеческой души, гибнущей в пучине самообмана.

Похожие статьи




Гоголь как пророк - Николай Гоголь и социальная метафизика

Предыдущая | Следующая