Русско-парижский дискурс романов Газданова, Русский Париж в романном корпусе Газданова - Париж как художественный феномен в романах Г. Газданова

Дискурс - многозначное понятие, используемое в ряде гуманитарных наук. Четкого и общепризнанного определения этого термина, охватывающего все случаи его употребления, не существует, и не исключено, что именно это способствовало широкой популярности, приобретенной этим термином за последние десятилетия.

Дискурс можно определить как "сцепление структур значения, обладающих собственными правилами комбинации и трансформации", иными словами, как группу высказываний, связанных между собой по смыслу.

Под русско_парижским дискурсом романов Газданова мы понимаем систему "высказываний" писателя, реализованных художественными средствами в тексте, смысловым ядром которых является ситуация "русские эмигранты в Париже".

Русский Париж в романном корпусе Газданова

"Русским Парижем" принято называть один из крупнейших центров русской эмиграции первой волны. Сложившиеся общественно-политические, научные, просветительские, религиозные структуры позволяют говорить о длительном и плодотворном существовании "русского Парижа" как особого явления, нашедшего художественное воплощение в произведениях писателей, бывших частью этого культурного феномена. Естественно, что русский Париж присутствует и в романах Газданова. Однако верно заметил В. Березин: "Газданов жил во Франции, а не в русском Париже". Эту меткую характеристику можно спроецировать и на творчество писателя. С одной стороны, присутствие русского Парижа в романах Газданова ожидаемо, однако, с другой стороны, как и многое в творчестве писателя, этот образ далек от культурных и художественных стереотипов, самобытен и даже в определенном смысле парадоксален. Прежде всего, необходимо указать на своеобразие рассматриваемого образа с позиции межкультурного дискурса: рискнем сказать, что это самый нерусский Париж из существующих в литературе эмиграции. Не раз уже отмечались уникальные поликультурные качества личности Газданова. Современники называли писателя "иностранцем" в русской литературе. Поликультурные особенности творческой личности Газданова во многом определили и своеобразие его художественного Парижа. Даже среди прозы младоэмигрантов русский Париж Газданова кажется максимально открытым вовне. Например, если сравнить его с Парижем Поплавского, то станет очевидным огромное различие в изображении города с точки зрения диалога культур. У Поплавского, несмотря на огромное влияние французской культуры на его творчество (В. Варшавский назвал его "самым эмигрантским из всех эмигрантских писателей"), это действительно во многом русский образ, по выражению самого автора, "незабвенная парижская Россия". Так, все главные герои романа "Аполлон Безобразов" - русские. Даже героиню с иностранным именем на самом деле зовут Вера-Тереза, "ибо русская ее мать, вопреки отцу, втайне называла ее Верой". Герои Поплавского, населяющие русский Париж, читают и рассуждают о русской литературе, декламируют русские стихи, поют русские песни. Автор "Аполлона Безобразова" избегает упоминать французские названия парижских улиц, употребляя их крайне редко, словно только по необходимости, в отличие от Газданова, проза которого изобилует парижской топонимикой. Б. Поплавский же, наоборот, стилизует Париж под Россию, обращаясь к таксисту: "Шуми, мотор, крути, Гаврила, по Достоевскому проспекту на Толстовскую площадь!". Апофеозом в изображении русского Парижа романе "Аполлон Безобразов" является сцена бала, когда "лихая Россия, зарубежная", истинно по-русски упивается праздником и, находясь на чужбине, в Париже, отчаянно провозглашает: "Мы - все та же Россия, Россия-дева, Россия-яблочко, Россия-молодость, Россия-весна!" (76). В целом, в романе Поплавского передается общее для того времени ощущение: как будто Россия переселилась в Париж, передается атмосфера русского Парижа.

У Газданова в совсем ином ключе развивается русско-парижский дискурс. С самого начала русский вектор в образе Парижа не является определяющим. Писатель начал с того, что в русское заглавие своего первого романа ("Вечер у Клэр") вынес женское французское имя. После выхода этой книги в свет современники заговорили о Газданове как о первом писателе эмиграции, написавшем о французах. Действительно, фигуры русского героя, Николая Соседова, и французской героини, Клэр, равновелики. Они равноправно для автора существуют в пространстве Парижа. Эта тенденция сохраняется у Газданова на протяжении всего творчества. Ни один роман Газданова не населяют только русские герои: всегда его парижское общество смешанно, русские в большей или меньшей степени, в зависимости от творческого этапа писателя, но вливаются во французское общество. Эмигранты в романах писателя не испытывают языкового барьера, свободно перемещаются в Париж и из Парижа, воспринимая его ни русским, ни французским, а как некую межнациональную столицу Европы. Таким образом, русский Париж Газданова активно встраивается во французское пространство, смешиваясь с ним. Вслед за особенностями межкультурного дискурса необходимо проанализировать и художественное своеобразие образа русского Парижа в романах Газданова. Данный образ на протяжении творчества писателя претерпел художественную эволюцию, которую можно представить следующим образом:

    - идеализация русского Парижа (ранние романы 20-30-х гг. ХХ в., прежде всего, "История одного путешествия" и "Полет"); - конкретно-реалистическое изображение русского Парижа (роман "Ночные дороги", 1941г.); - изображение русского Парижа как периферийного художественного пространства (романы второй половины 40-х гг. ХХ в.: "Призрак Александра Вольфа", "Возвращение Будды").

В первые годы своего пребывания за границей Газданов верил в благополучный жизненный сценарий русской эмиграции, поэтому в ранних романах идеализирует русский Париж. Русские герои Газданова в "Истории одного путешествия" и "Полете" существуют, действительно, в условиях, близких к идеальным. Их жизнь в Париже автор называет "спокойным и комфортабельным существованием". Никто из центральных русских героев Газданова того времени не испытывает нужды. Более того, например, Сергей Сергеевич в романе "Полет" широко занимается благотворительностью: "он субсидировал театры, поддерживал начинающие таланты" (1; 320). Обитатели газдановского раннего русского Парижа не просто где-то квартируют, а проживают в собственных домах. Так, герои романа "Полет" в Париже "поселились в новом громадном доме" (1; 348). Кроме того, отец Сережи еще имел дом в Лондоне, виллу на Лазурном берегу и квартиру в Париже для Лизы. Семья Николая Рогачева в "Истории одного путешествия" также проживает в своем парижском доме на rue Boissiere. У обеих семей есть прислуга. (Как известно, в реальности такие случаи были единичны; например, Д Мережковский и З. Гиппиус были наиредчайшим примером бытового благополучия: в Париже их ждала собственная квартира). Русские эмигранты в ранних романах Газданова свободно путешествуют: Англия, Италия, Австрия, Швейцария... Кроме того, автор наделяет своих героев историей жизненного успеха и необходимыми для этого личными качествами. Так, Сергей Сергеевич в романе "Полет" "принадлежал к числу немногих людей, которым по наследству досталось значительное богатство и которые не только не растратили, но еще и увеличили его" (1; 351). Он является владельцем предприятий в нескольких странах, на него работают тысячи людей. Этому способствовало то, что он был "в делах умен". Николай Рогачев в "Истории одного путешествия" - аккуратный, предприимчивый, успешный владелец бюро по продаже автомобилей. Таким образом, в раннем периоде творчества Газданова русский Париж характеризуется наличием особого типа центрального героя, обустраивающего пространство вокруг себя, - успешного предпринимателя, близкого по своей сути к европейскому типу (Николай Рогачев в "Истории одного путешествия", Сергей Сергеевич в "Полете"). Обычно с таким персонажем соседствует другой тип героя - "русского мечтателя", однако, классификации газдановских героев - отдельный вопрос. В рамках нашего исследования важно, что герой-предприниматель обустраивает жизненное пространство для всех окружающих его русских персонажей, включая их в сценарий "комфортабельного существования". Так, Лиза, Сережа в романе "Полет", относясь к разряду героев, более интересующихся внутренним миром, чем внешними заботами, благодаря Сергею Сергеевичу, существуют комфортно (образование, автомобиль, жилье, путешествия). Володя Рогачев в "Истории одного путешествия", типичный газдановский герой с рефлексирующей русской душой, ведет безоблачное в бытовом плане существование в парижской квартире брата, где "ровно в десять пьют чай", где есть горячая вода и прислуга (1; 216).

Итак, очевидно, что авторская идеализация русского Парижа воплощается Газдановым, прежде всего, в образах русских героев, через которые, в частности, писатель реализует сквозной для его ранних романов мотив "слепой удачи" как вариацию магистрального для всего творчества мотива судьбы. Судьба, случайность - это определяющий закон ирреального мира в романах Газданова, который в ранний период творчества поворачивается к русским героям лицом. Так, например, Сергею Сергеевичу в романе "Полет" "всю жизнь сопутствовала слепая удача", "которая не изменяла ему нигде и выводила из самых безвыходных положений" (1; 339). В его биографию автор вводит счастливые случайности: два раза на него покушались, и оба раза ему удалось спастись, в Крыму пьяный революционный трибунал вынес ему смертный приговор, но Сергею Сергеевичу удалось бежать, благодаря невероятному счастливому случаю: "часовой плохо запертого сарая, в котором он сидел, был убит шальной пулей какого-то не в меру расстрелявшегося матроса" (1; 312). В целом жизнь этого героя, в том числе и парижскую, автор называет "стремительно-счастливой". Также и в романе "История одного путешествия" Володя Рогачев, рассуждая о том, как сложилась в Париже судьба его брата Николая, восклицает: "Какое удивительное счастье, какая удачная судьба!" (1; 165).

Кроме того, Газданов в образах русских героев реализует и мотив жизненной силы. Так, например, писатель наделяет героев безупречными физическими характеристиками, вписывая их в идеальное жизненное русско-парижское пространство. Неоднократно автор подчеркивает, что его русские герои в ранних романах "здоровы, молоды и счастливы" (1; 274). Автор настолько акцентирует на этом внимание, что подобная характеристика становится сквозной почти для всех русских героев рассматриваемого периода и символизирует радость жизни, открытость окружающему миру и будущему. Например, Николай Рогачев был сколочен "из совершенно несокрушимого матерьяла - он ничем не болел, все порезы и раны заживали у него с поразительной быстротой" (1; 337). Сережа Свистунов "был так здоров, и это было так очевидно" (1; 175). Даже Володя Рогачев, "фантазер и мечтатель", обычно сосредоточенный на душевном, а не на физическом, иногда вдруг вспоминает, "что молод и здоров и, в сущности, ничто не мешает ему быть счастливым, кроме отвлеченных и, в конце концов, может быть, несущественных вещей" (1; 238). Такое же впечатление обладателей необыкновенной жизненной силы производят и русские герои романа "Полет". В Ольге Александровне "текла неутомимая и обильная кровь, она не знала ни усталости, ни болезней, ни недомогания" (1; 343). Лиза, которая была старше Сережи на целых пятнадцать лет, тем не менее рядом с ним "не ощущала никакой физической разницы между той, какой была много лет назад, когда держала на руках маленького Сережу, и той, которой была теперь" (1; 321).

Также мотив жизненной силы выражается и в увлечениях русских героев: почти все занимаются спортом, находя в этом удовольствие и необходимость для поддержания жизненной энергии. Во всех первых трех романах Газданова герои играют в теннис. Автор, например, подробно, со знанием дела описывает в "Истории одного путешествия" партию в теннис между Николаем и Артуром, когда оба были "неутомимы и быстры в движениях", выдерживая "бешеный темп игры" (1; 144). Герой "Истории одного путешествия" Сергей Сергеевич в спорте чувствовал себя свободно, приучал к физической культуре сына Сережу, заставлял заниматься спортом Лизу и говорил ей: "Потом меня же благодарить будешь" (1; 212).

Важно отметить, что мотив жизненной силы воплощается Газдановым не только в физических характеристиках персонажей, но и в душевных, а именно: через наполненность чувствами. Русским героям Газданова жизненно необходимо любить и переживать. Их зачастую охватывает буря переживаний, которой они отдаются полностью. Лиза, полюбив Сережу, настолько была счастлива, что "ей иногда хотелось кричать полным голосом, драться, возиться, бегать" (1; 343). В жизни ее сестры, Ольги Александровны, любовь была самым важным и "единственным, что ее по-настоящему интересовало и занимало" (1; 351).

Важно отметить, что Газданов идеализирует русский Париж в ранних романах на разных художественных уровнях. Так, например, помимо образов русских героев, эта идея воплощается и в хронотопе, а именно: в расширении личного, а, значит, русского пространства героев, что символизирует размах их жизни, создает ощущение, что русским покорился чужой город. Так, герои романа "Полет" поселились в Париже не просто в новом доме, а в "новом громадном доме", внутри которого Сережа мог кататься на велосипеде и на лифте (1; 164). Или, например, бюро Николая Рогачева "было большое, прохладное, с кожаными креслами" (1; 150). Теннисную площадку, которую тоже можно считать жизненным пространством героев "Истории одного путешествия", так как они ее посещали регулярно, освещали "громадные электрические лампы", расширяя окружающую территорию, а окна были "высокие и открытые" (1; 202). Кроме того, городское пространство также служит идеализации раннего Парижа Газданова. Жизнь русских героев сосредоточена исключительно в благополучных районах. Их маршруты пролегают не по узким улицам окраин, а по широким центральным авеню, которые словно приветствуют от лица Парижа своих новых обитателей. "Длинное и широкое avenue Елисейских Полей поплыло как во сне навстречу автомобилю", когда Вирджиния везла Володю первый раз по Парижу в "Истории одного путешествия" (1; 115). Помещая важную жизненную встречу Володи и Аглаи в пространство площади Трокадеро, один из самых престижных районов Парижа, автор через героев передает ощущение гармоничности русско-парижской жизни: "Здесь хорошо в этом районе, правда? - Да, здесь свободно, широкие улицы, как в России" (1; 339). Широкое пространство русского Парижа в ранних романах Газданова передает ощущение внутренней свободы героев, открытости русско-парижской жизни.

Кроме того, если в целом для Парижского текста Газданова характерна осенняя дождливая погода и мутная ночь, то русско-парижское пространство ранних романов писателя отличается исключениями из этого правила. Например, во время важной в структуре романа "Полет" прогулки Сергея Сергеевича был уже конец октября, но стояла "удивительно мягкая, необычайная для этого месяца в Париже погода" (1; 399). Газданов таким образом гармонизирует отношения русских героев и Парижа, превращая город в зону комфортного существования. В ранних романах гораздо чаще автором вводится в Парижский текст Булонский лес, становясь устойчивым символом жизненной энергии русских героев. Так, Сережа в романе "Полет" всегда возвращался из Булонского леса возбужденным. Или в "Истории одного путешествия" Володя и Аглая свои лучшие дни провели именно в прогулках по Булонскому лесу, когда стояли "тихие зимние дни, и по холодной воде озер плавали лебеди" (1; 167). И совсем не похожим на типичный Парижский текст зрелого Газданова с мутной смесью фонарей и сумерек кажется описание "бесконечного сверкающего дня неустанного солнечного блеска", когда герои "Истории одного путешествия" отправились на пикник в парижское предместье Фонтебло. Володе даже показалось, что это слишком прекрасно и не может долго продолжаться, однако, автор, вопреки своему герою, продолжает выстраивать жизнеутверждающее русско-парижское пространство своих ранних романов: "...но солнце все так же скользило в далекой синеве, все так же летел ветер и шумели деревья, и все это бесконечно длилось и двигалось вокруг него (Володи)" (1; 162).

Итак, в ранних романах Газданова очевидна идеализация русского Парижа, которая выражается, прежде всего, в:

    - "спокойном и комфортабельном существовании" русских героев в Париже; - присутствии особого типа русского героя - предпринимателя; - мотивах "слепой удачи" и жизненной силы; - расширении личного пространства русских героев; - гармонизации русско-парижского пространства; - "теплых" и "светлых" интонациях Парижского текста.

Вторым этапом художественной эволюции образа русского Парижа у Газданова стал роман "Ночные дороги", в котором рассматриваемый образ предстал полной противоположностью ранней вариации. От идеализации образа не осталось и следа, наоборот, писатель максимально приближает его к реальной жизни русской эмиграции в Париже. Прежде всего, это выразилось в резком снижении социального статуса героев и смене жизненного сценария с благоприятного на негативный. Авторитетный исследователь русского зарубежья Е. Менегальдо в своей известной книге "Русские в Париже" замечает, что "на самом деле большинство русских эмигрантов были рабочими на заводе Рено и жили в рабочих кварталах для бедняков". В романе Газданова "Ночные дороги" изображена именно такая реалистичная картина русского Парижа, которую автор выразил в краткой формуле: "гостиница в шести километрах от Парижа, заводская сирена, красное вино и ежедневное хождение на фабрику" (1; 665). Итак, прежде всего, по сравнению с ранними романами писателя резко меняется концепция жизненной русско-парижской ситуации: место "спокойной и комфортабельной жизни" занимает "трагическая нелепость существования" (1; 662). Жизнь русских преподносится автором как трагедия, как насмешка судьбы, которая забросила целое поколение на чужбину и превратила "красавиц в старух, богатых в нищих, почтенных людей в профессиональных попрошаек" (1; 530). Вместо собственных домов - комнаты в дешевых гостиницах, вместо уважения - унижения, вместо путешествий - скитания по парижским улицам. Рисуя эмигрантские портреты, автор даже в описании одежды вводит трагическую ноту: "плохо одетые, в потрепанных пиджаках, в рубашках не первой свежести, в штанах с трагической бахромой внизу" (1; 498). Газданов неоднократно акцентирует внимание на несправедливости, абсурдности жизненной ситуации, в которой оказались русские эмигранты, делая мотив "трагической нелепости" сквозным для русского Парижа в "Ночных дорогах" и противопоставляя его мотиву "слепой удачи" в ранних романах. Так, например, лирический герой "Ночных дорог" замечает, что именно в силу "нелепой случайности" ему пришлось стать шофером такси; из-за изматывающего ночного графика работы в выходные, чтобы восстановиться, герою приходилось спать от шестнадцати до двадцати часов подряд, теряя целый день драгоценного свободного времени, "и в этом была раздражающая нелепость, с которой он не мог примириться" (1; 634). Опять же по нелепой случайности герой снимал комнату в еврейском районе, на севере Парижа возле улицы Маркадэ. В целом русско-парижскую жизнь в "Ночных дорогах" автор называет "ненужным и неутишительным опытом" и представляет в виде мозаики "случаев,.. досадных по их несомненной нелепости" (1; 547, 663).

Стремясь к максимальной достоверности в изображении русско-парижской жизни в "Ночных дорогах", Газданов кладет в основу образа свой личный жизненный опыт как типичный для эмиграции. Не случайно Матвеева Ю. В. замечает, что "художники-младоэмигранты, исторически и объективно принадлежа одному поколению, в созданных ими литературных произведениях воспроизвели главные события своей биографии, причем не только индивидуальной, но и общей (типичной) для всей генерации". Орлова О. М. в диссертации "Проблема автобиографичности в творческой эволюции Гайто Газданова" называет период, в который были написаны "Ночные дороги", "периодом подлинной автобиографичности, когда писатель старается максимально использовать свой личный опыт для воплощения его в художественном тексте".

Это в полной мере можно отнести к образу русского Парижа, в частности к образу героя-рассказчика.

По приезде в Париж Газданов работает чернорабочим на окраине, в районе Сен-Дени, разгружает баржи и моет паровозы, затем устраивается работать сверлильщиком на автомобильный завод "Рено", и, наконец, в 1929 году устраивается работать таксистом. Так, Е. Менегальдо писала: "Русские таксисты в мирные годы между двумя войнами становятся такими же парижскими "типами", как уличные художники, облюбовавшие Монмартр, и непременные консьержки, без которых немыслим Париж".

Именно таксистом работает герой-рассказчик "Ночных дорог", своих коллег он называет товарищами по несчастью, а самым печальным в их ремесле - неизбежное соприкосновение с "человеческой мерзостью" (1; 579).

Следуя тенденции документализма, свойственной в целом для романа "Ночные дороги" (о чем писалось выше), Газданов выделяет среди русских таксистов два основных типа:

    - "ничтожное меньшинство" - таксисты "ненужного героизма", которые находили в себе силы "сопротивляться влиянию среды и их теперешних условий существования", находили возможность в свободное время заниматься "отвлеченными работами или историческими изысканиями" (1; 645). Герой-рассказчик, русский шофер со стоянки в Пасси и сам Газданов, совмещавший работу ночного таксиста и литературу); - второй тип составляли "остальные, которые спивались или делались профессиональными шоферами" (1; 645).

Русский таксист у Газданова, как и в реальности тех лет, становится символом русского Парижа, олицетворяет трагическую судьбу изгнанного и униженного поколения. Подобную концепцию автор выражает и через отношение французов к русским таксистам: "Ты их видишь и не понимаешь, насколько они несчастны. Они, брат, были адвокатами, докторами, офицерами, имели слуг и все, что полагается богатым людям, и вот теперь они ездят на такси, как ты или я. Это, брат, тяжело. Я думаю, что для этого надо иметь мужество" (1; 672). Введенная автором в текст история о француженке, служившей до войны горничной у какого-то русского в Париже и теперь встретившей этого же русского, но уже в качестве шофера, подтверждает бытовавший среди французов миф о русском князе-таксисте, но в то же время указывает и на реальную жизненную основу этого мифа.

Кроме того, в "Ночных дорогах" автор добивается реалистичности в образе русского Парижа и при помощи панорамности изображения. Не только свою судьбу, но и судьбу всего поколения писатель отражает в романе. Говоря в целом о романном творчестве Газданова, исследователь Проскурина Е. Н. замечает, что "мир персонажей организован Газдановым по бальзаковской модели: писателю удалось создать собственную "человеческую комедию", представляющую в сценах современной ему жизни объемную картину нравов своей эпохи". Это наблюдение с уверенностью можно отнести и к русскому Парижу "Ночных дорог". Целая вереница эмигрантских типов складывает общий образ. В русле документального текста "Ночных дорог" Газданов "классифицирует" и всех обитателей русского Парижа:

    - "лучшие из них становились мечтателями, избегавшими думать о действительности, так как она им мешала" (1; 646): русский рабочий в костюме, Иван Петрович и Иван Николаевич; - "худшие говорили о своей жизни со слезами в голосе и постепенно спивались": Куликов, бывший "свирепый, усатый генерал", русские "стрелки" (1; 646); - немногочисленные эмигранты составляли группу преуспевающих людей - "дельцов", "но они были наименее интересными и наименее русскими и о них мечтатели говорили обычно с презрением и завистью" (1; 647): Федорченко, русские рестораторы.

Таким образом, можно утверждать, что в "Ночных дорогах" Газданов создает собирательный образ русского Парижа.

Важно отметить, что в противовес мотиву жизненной силы, характерному для русского Парижа ранних романов Газданова, в "Ночных дорогах" через собирательный образ русского Парижа реализуется мотив угасания жизни. Лучше всего это писатель воплотил в метафорическом определении эмигрантов - "бывшие люди". Русский Париж полностью состоит из бывших студентов, бывших профессоров, бывших генералов, бывших князей и т. д. Эпитет "бывший" звучит как приговор: в Париже Газданова русские живут с ощущением, что их "личная жизнь кончена" и в совершенно другом статусе они в Париже "дотягивают последние годы" (1; 651).

Кроме того, жизненное угасание писатель выражает и через внешний, и через внутренний облик русских героев. Как антитеза бодрым и здоровым эмигрантам ранних романов в "Ночных дорогах" появляются "потрепанные жизнью" люди "с болью в ревматических суставах" и "перерождением печени" (вновь в общем русле документализма "Ночных дорог" Газданов описывает физиологические подробности). Большинство героев подвержены алкоголизму (в отличие от спортивных героев "Истории одного путешествия" и "Полета"), чем и объясняются их недуги.

Внутренне, духовно, русский Париж "Ночных дорог" далек от высоких переживаний русских эмигрантов ранних романов Газданова. Так, например, герой-рассказчик признается, что "не мог позволить себе роскоши предаваться каким бы то ни было чувствам". Вся жизнь большинства русских в Париже состояла в ожидании гудка сирены, возвещающего конец рабочего дня. Духовному обнищанию русской эмиграции Газданов дает почти научное объяснение, связывая его с "проявлением многообразнейшего инстинкта самосохранения, вызвавшего постепенную атрофию некоторых способностей, ставших не только ненужными, но даже вредными для той жизни, которую эти люди теперь вели" (1; 560).

Мотив угасания жизни выражается и в русско-парижском хронотопе. Газданов создает ощущение водораздела: исход из России стал точкой отсчета, после которой уже в Париже время жизни эмигрантов пошло в другую сторону. Они не знали "ни одного утешения с той самой минуты, когда дымным осенним вечером нагруженный до отказа пароход вышел в бурное море, оставляя навсегда берега побежденного Крыма" (1; 580). Текст "Ночных дорог" изобилует отсылками в прошлое: в далекие времена, в прежние времена, в дореволюционной России. Прошлое время - наполнено, а вот время настоящего, то есть время русского Парижа бесперспективно, не связано с надеждами на будущее, оно словно отсчитывает годы, дни, минуты, оставшиеся до конца. Не случайно автор заканчивает рассказ о наиболее художественно разработанных русских персонажах - Федорченке и Васильеве - их смертью.

Мотиву угасания жизни подчинено и русско-парижское пространство "Ночных дорог". Вместо благополучных районов ранних романов русский Париж сместился на рабочие окраины: Сен-Дени, Биянкур, Беллвилль, Менилмонтан, характеризующиеся "безотраднейшим", печальным, грязным пространством. Парижские авеню сменили маленькие улицы предместий. К тому же максимально сужается и личное пространство русских героев: до "маленькой комнаты в гостинице", до четырех стен русского ресторана, до кабины такси. Или, например, работу на фабрике герой-рассказчик сравнивает с "постоянным заключением в мастерской, как в тюрьме" (1; 499). Кроме того, окружающее пространство всегда тускло освещено, что делает область, в которой существует герой, минимальной по размеру. Существование в подобном хронотопе автор характеризует как невыносимое, гнетущее, тяготящее: "Мне трудно было дышать, как почти всем нам, в этом европейском воздухе, где не было ни ледяной чистоты зимы, ни бесконечных запахов и звуков северной весны, ни огромных пространств моей родины" (1; 618).

Еще одним мотивом, родственным предыдущему и реализующимся в образе русского Парижа в романе "Ночные дороги", является мотив отсутствующего существования. Газданов в тексте создает ощущение того, что у русских героев настоящая жизнь осталась в России, а в Париже - лишь подобие жизни. Так, например, русские, работающие на фабриках механически проживают день за днем в однообразной работе от гудка до гудка. Или русский интеллигент, ставший шофером такси, до сих пор находился во власти "высоких вопросов", и все остальное, то есть реальный окружавший его Париж, для него почти не существовал и, во всяком случае, не имел никакого значения. "Он ездил на автомобиле...и оставался совершенно чужд этому делу, которого он, в сущности, не понимал и в котором участвовал только механически" (1; 584). Другим примером реализации мотива отсутствующего существования являются образы русских, живущих в воображаемом мире. Например, образы Ивана Петровича и Ивана Николаевича, которых Европа, где они жили, совершенно не интересовала, они даже не знали, что в ней происходит. Они жили исключительно прошлым: "спорили о государстве, гражданами которого они не состояли, о деньгах, которых у них не было, об оружии, которого у них не было, о правах, которых они не имели, и о баррикадах, которых они не построили бы" (1; 669). Газданов делает обобщающий вывод, что почти все русские в Париже "в конце концов жили так же, как Иван Петрович или Иван Николаевич, в воображаемых мирах" (1; 672).

Итак, очевидно, что образ русского Парижа в романе "Ночные дороги" подчинен авторской установке реалистичности и правдоподобности, что укладывается в общую концепцию документализма романа в целом. Кроме того, образ русского Парижа в "Ночных дорогах" построен как антитеза русскому Парижу ранних романов Газданова и выражается в:

    - в определении жизненной русско-парижской ситуации как "трагической нелепости существования"; - резком снижении социального статуса русских героев; - в панорамном изображении эмигрантских типов; - мотиве угасания жизни; - сужении личного пространства русских героев; - смещении парижского пространства на окраины; - мотиве отсутствующего существования.

Третий этап художественной эволюции образа русского Парижа у Газданова является переломным, поскольку образ меняет статус с центрального на периферийный в общем художественном пространстве романов писателя. Это связано с особенностями межкультурного диалога, развивающегося в творчестве Газданова, а именно: с утверждением французского пространства как основного к середине 40-х гг. ХХ в. Все, что связано с Россией, уходит на второй план, в том числе и русский Париж.

Периферийность образа в романах Газданова второй половины 40-х гг. ХХ в. проявляется, прежде всего, в изображении русского Парижа как скрытой части города. Это значит, что в этот период Париж у Газданова мыслится в первую очередь как столица Франции, а русский Париж существует как бы не на виду, скрытый от посторонних глаз. Подобная концепция реализуется автором через особый хронотоп. Создается крайне обособленное и очень замкнутое русское пространство внутри Парижа. Оно больше не рассеянно по Парижу, а ограничено стенами русского ресторана или квартиры героев. Газданов максимально сгущает это пространство, чтобы показать, насколько оно компактно. Так, например, в русском ресторане, куда зашел герой-рассказчик в "Призраке Александра Вольфа", были заняты все столики и оставалось как раз только одно место возле Вознесенского. Ограниченность русского внутрипарижского пространства передается автором и через ощущение, что в русском Париже все друг друга знают. Например, герою-повествователю из "Возвращения Будды" не составило никакого труда разузнать подробную информацию о семье Лиды. Русские герои, а, значит, и русский Париж в рассматриваемый период творчества Газданова существуют только в пределах собственного компактного пространства. За его пределами, на парижских улицах, герои перестают быть русскими: разговаривают по-французски, живут среди французов. Герои романов "Призрак Александра Вольфа" и "Возвращение Будды" при встрече в Париже не узнают друг в друге русских! Они начинают разговор по-французски, и только русская газета в кармане и русская книга в руках позволяют определить в собеседнике соотечественника.

Как следствие затрудненной идентифицикации русского Парижа у Газданова начинается его символизация. В структуру образа автор вводит "опознавательные знаки" - русские символы. В ресторане герои пьют не красное вино, как раньше, а русскую водку, из граммофона звучат русские романсы, в русском ресторане сидит русский шофер такси (к тому времени русские таксисты действительно стали русско-парижским мифом), русские нищие собираются возле русской церкви.

Таким образом, очевидно, что художественная эволюция образа русского Парижа в романах Газданова явилась результатом исторически-культурной судьбы автора. Русский Париж перестал существовать в художественном пространстве Газданова, начиная с 50-х гг. ХХ в., когда автор посвятил свое искусство вопросам общечеловеческого бытия.

Похожие статьи




Русско-парижский дискурс романов Газданова, Русский Париж в романном корпусе Газданова - Париж как художественный феномен в романах Г. Газданова

Предыдущая | Следующая