Хандра - "Евгений Онегин" как "проблемный роман"

Итак -- что же произошло с молодым человеком по имени Евгений Онегин? Почему обрушилась на него хандра, почему опротивела ему жизнь -- бесценное сокровище, вручаемое человеку даром, ни за что? "Первая глава, -- поясняет Пушкин в своем предисловии к ней, -- представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека..." То есть автор предупреждает, что сейчас для него главное -- не сам этот молодой человек, не его личные качества, внутренняя жизнь, характер и т. п., а описание того, как живет этот человек. Говоря иначе, автор в первой главе романа занят не столько "образом героя", сколько образом его жизни. Как же он живет? Автор отвечает:

Среди блистательных побед, Среди вседневных наслаждений...

Жизнь Онегина описывается в первой главе как непрерывное пиршество за праздничным столом. Кстати, обозревая описанный в первой главе день Онегина (он начинается со слов: "Бывало, он еще в постеле...", а кончается словами: "Спокойно спит в тени блаженной Забав и роскоши дитя"), мы можем заметить: в этом описании главное место занимает как раз мотив стола. Вначале это обеденный стол:

Пред ним roast-beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым.

Еще бокалов жажда просит

Залить горячий жир котлет,

Но звон брегета им доносит,

Что новый начался балет...

Мы и не заметили, что балет тоже оказывается своего рода аппетитным блюдом -- наряду с ростбифом, страсбургским паштетом и котлетами... После балета -- еще один стол, на этот раз -- туалетный:

Янтарь на трубках Цареграда,

Фарфор и бронза на столе...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гребенки, пилочки стальные,

Прямые ножницы, кривые

И щетки тридцати родов

И для ногтей, и для зубов...

Все -- для удовольствия, наслаждения. Новое "блюдо" -- бал, развлечения, любовные похождения:

Как рано мог он лицемерить,

Таить надежду, ревновать,

Разуверять, заставить верить,

Казаться мрачным, изнывать...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как он умел казаться новым,

Шутя невинность изумлять,

Пугать отчаяньем готовым,

Приятной лестью забавлять...

Не правда ли, все это сильно похоже на меню, перечень лакомств и деликатесов? Это искусство наслаждения, гурманства, только несколько иного рода, чем удовольствие от жирных котлет и золотого ананаса, -- и называется это иначе: "наука страсти нежной"... Выходит, стол и в самом деле символ того образа жизни, что описывается в первой главе романа. Символ жизни-потребления. Потребляется весь мир:

Все, чем для прихоти обильной

Торгует Лондон щепетильный

И по балтическим волнам

За лес и сало возит нам,

Все, что в Париже вкус голодный,

Полезный промысел избрав,

Изобретает для забав,

Для роскоши, для неги модной... --

Вся "просвещенная Европа" на столе нашего героя.

Потребляется искусство: театр, балет; потребляется "нежная страсть", которую называют любовью; потребляются даже самые простые человеческие отношения. Вспомним здесь первую строфу романа ("Мой дядя самых честных правил..."), эту "визитную карточку" героя, его нравственный портрет: онегинский дядя "уважать себя заставил" только тем, что "не в шутку занемог" и, быть может, собирается умереть, оставив Евгению наследство. Из этого внутреннего монолога героя ясно, что Онегину нет ровно никакого дела до самого дяди -- важно лишь ожидаемое наследство (потому-то он и готов, как говорится позже, "денег ради, На вздохи, скуку и обман"). То есть -- другой человек, его жизнь (точнее, его смерть) -- тоже предмет потребления, повод для удовольствия, наслаждения, удобства. Не случайно ведь приезд Онегина в деревню описывается так:

Но, прискакав в деревню дяди,

Его нашел уж на столе,

Как дань готовую земле.

Стол (на который обычно ставят гроб) поминается не зря: на одном столе -- "трюфли, роскошь юных лет", на другом "фарфор и бронза", а вот на этом -- богатый дядя... Так завершается в главе тема стола, тема потребления всего на свете. В то же время этот последний стол -- мрачный символ конца жизни, который должен навести на мысль: так в чем же цель жизни? Неужели весь смысл человеческого бытия на земле -- это есть, пить, веселиться, получать удовольствие от этих занятий, не требующих от человека ничего, кроме физического здоровья и ненасытности?

Предвижу удивление, а может быть, и несогласие: и это -- Онегин?! Ведь сложилась традиция видеть в пушкинском герое человека сложного, глубокого, умного, благородного, страдающего, а тут -- примитивное, почти животное существование... Но ведь выше сказано: в первой главе описывается не столько сам Онегин, сколько его образ жизни; а ведь человек и его образ жизни -- часто вовсе не одно и то же. Более того, именно такой случай и взят Пушкиным: несовпадение личности и ее образа жизни -- это и есть основа романа.

При чтении первой главы у вдумчивого читателя не может не возникнуть вопрос: что же это за жизнь, в которой человек, "царь природы", "венец творения", складывается из того, что он ест и пьет, куда ходит развлекаться и как умеет обольщать, -- одним словом, из того, что он потребляет? И неужели такая жизнь и есть настоящая, достойная человека жизнь? Автор так прямо и ставит этот вопрос:

Но был ли счастлив мой Евгений,

Свободный, в цвете лучших лет,

Среди блистательных побед,

Среди вседневных наслаждений?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нет...

Вот здесь-то и проясняется, почему автор любит героя, ведущего столь бессмысленную жизнь, более того, почему он подружился с ним. Ведь подружился, надо заметить, не когда-нибудь, а именно тогда, когда Евгению такая жизнь опротивела, когда "ему наскучил света шум". Так и говорится:

Условий света свергнув бремя,

Как он, отстав от суеты,

С ним подружился я в то время...

Подружился потому, что увидел: Онегин больше той "сладкой жизни", которой он живет, она ему, в сущности, не по нутру, и это в нем основное. Ведь низкая натура купалась бы в онегинском существовании и ничего лучшего не желала бы. Онегин -- натура высокая, он постепенно начинает интуитивно чувствовать, что с ним происходит что-то не то, что в его жизни что-то не так. Тут и нападает на него тоска, хандра, равнодушие -- и, наконец, презрение к самой жизни, к этому дурному, неправильно устроенному миру. Но вот здесь он и ошибается. Дурен не мир -- дурно миропонимание, которое усвоил герой с детства и которое определило его образ жизни -- такой, как у множества образованных людей того времени.

Похожие статьи




Хандра - "Евгений Онегин" как "проблемный роман"

Предыдущая | Следующая