Межкультурный диалог в романах писателя - Париж как художественный феномен в романах Г. Газданова

Как заметила исследователь Матвеева Ю. В., "Газданов...один из самых удавшихся "иностранцев" эмигрантской литературы, в творчестве которого явно ощущается вибрация чего-то истинно и закоренело русского, но и чего-то совсем иного, отчетливо не-русского, того, что пришло из литературного и философского пространства Европы, или же из культур Востока". Очевидно, что личность писателя смело можно назвать уникальной поликультурной. И не только в силу положения эмигранта, а в силу всей биографии писателя. Осетин по происхождению, он родился в Петербурге. В шестнадцать лет покинул Россию и более полувека прожил во Франции.

Однако сказать о Газданове "обрусевший осетин" или "офранцузившийся русский" было бы недопустимо. Газданов - цельная личность, талантливый писатель, в творчестве которого отразились сразу несколько культур: кавказская, русская, французская (шире - западноевропейская), некоторые исследователи, например, С. А. Кибальник, А. М. Мартынов, Ю. В. Матвеева, усматривают еще и индийскую (шире - восточную). Однако очевидно, что доминирующим в творчестве писателя является взаимодействие русской и французской культур.

Русско-французский культурный диалог в творчестве Газданова начался с самого первого романа - "Вечер у Клэр", вышедшего в Париже в 1929 году. На протяжении последующего времени русско-французские культурные "отношения" в его романах развивались эволюционно, и, исходя из этой художественной эволюции, творчество Газданова можно поделить на три периода:

    - 20 - 30-е г. г. ХХ в. - противопоставление русской и французской культур (романы "Вечер у Клэр", "История одного путешествия", "Полет"); - 40-е г. г. ХХ в. - синтез русской и французской культур (романы "Ночные дороги", "Призрак Александра Вольфа", "Возвращение Будды"); - 50 - 60-е г. г. ХХ в. - "универсальный", наднациональный период (романы "Пилигримы", "Пробуждение", "Эвелина и ее друзья").

Уже в названии первого романа - "Вечер у Клэр" - Россия и Франция оказались рядом: русскоязычный заголовок с французским женским именем обещал читателю межкультурный дискурс, который выразился в явном противопоставлении двух культур, продолжающемся на протяжении всего первого периода творчества писателя и реализующемся, прежде всего, через образы героев в художественных текстах писателя. Главные герои ранних романов Газданова остро ощущают себя эмигрантами, чужаками в инокультурной среде (таким было и реальное положение писателя в те годы, прожившего во Франции не так долго и не потерявшего еще надежду вернуться в Россию). Подобное самоощущение передается через сюжетную ситуацию въезда во Францию, типичную для первых романов Газданова, когда автор намеренно изображает "культурное перемещение" героя. Например, Николай Соседов в "Вечере у Клэр" покидает родину и плывет на пароходе в "страну Клэр", Володя Рогачев в "Истории одного путешествия" также путешествует пароходом, а затем поездом прибывает в Париж.

Наиболее ярко конфликт культур выразился в отношениях героев первого романа Газданова "Вечер у Клэр". Показательно, что это единственный роман писателя, где автор разделяет героев при помощи национальных языков: Клэр говорит преимущественно по-французски, а Николай, естественно, по-русски. С самых первых страниц романа Клэр противопоставляется Николаю Соседову как француженка русскому, что реализуется в столкновении антиномичных качеств стереотипных национальных характеров. Западная обывательская прагматичность и русская высокая духовность, быт и бытие сталкиваются в частной ситуации отношений легкомысленной, рациональной в поведении Клэр и иррационального, рефлексирующего, серьезного интроверта Николая.

Этнокультурные барьеры возникают между героями и в бытовых мелочах, и в сфере человеческих отношений. Так, например, у героев возникает спор о песенке, которая нравится Клэр, но которую Николай считает "пошлой и слишком французской". "Вот в этом главное отличие французской психологии от серьезных вещей - говорил я: это искусство, столь же непохожее на настоящее искусство, как поддельный жемчуг на неподдельный" (1; 41). Клэр упрекает Николая в том, что он "опять явился в рубашке с разными запонками", "что нельзя класть перчатки на ее постель и брать Клэр за плечи", как будто он здоровается "не за руку, а за плечи, чего вообще никогда на свете не бывает" (1; 40): в бытовом эпизоде очевиден конфликт западного характера с его сосредоточенностью на внешнем и русского характера, прежде всего концентрирующегося на "движениях души"; очевидно противоречие между педантичностью, "правильностью", шаблонностью в поведении Клэр и пренебрежение нормами этикета, формальностями в поведении Николая.

Еще одним примером этнокультурных барьеров в отношениях героев является различие в выборе темы для разговоров: Николай большей частью говорит о серьезных вещах, а героиня в основном предпочитает легкомысленные беседы: "Затем разговор вернулся к Дон-Жуану, потом неизвестно как, перешел к подвижникам, к протопопу Аввакуму. Но, дойдя до искушения святого Антония, я остановился, так как вспомнил, что подобные разговоры не очень занимают Клэр; она предпочитала другие темы - о театре, о музыке; но больше всего она любила анекдоты, которых знала множество" (1; 41). И если даже Клэр под влиянием героя-рассказчика настраивается на его волну: "Я говорил обо всем печальном, что мне пришлось видеть, и Клэр становилась тихой и серьезной...", то у нее это скоро проходит: "Клэр гладила рукой одеяло то в одну, то в другую сторону; и печаль ее словно тратилась в этих движениях, которые сначала были бессознательными, потом привлекали ее внимание, и кончалось это тем, что она замечала на своем мизинце плохо срезанную кожу у ногтя и протягивала руку к ночному столику, на котором лежали ножницы" (1; 42). Кульминацией конфликта двух культур в романе "Вечер у Клэр" стали любовные отношения между Николаем и Клэр, которые так и не обрели счастья, поскольку понимают любовь по-разному. Как верно заметила О. С. Подуст, "согласие между героями практически невозможно именно и, может быть, прежде всего потому, что любовь понимается и чувствуется Николаем и Клэр несоизмеримо различно, причем за каждым из "пониманий" стоит определенная (русская и западноевропейская) культурная традиция". Для Николая любовь к Клэр - это, без преувеличения, главная часть его жизни, что подтверждает предпосланный роману недвусмысленный эпиграф из Пушкина: "Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой". Первая встреча с Клэр, которая происходит в России, подана как центральное событие жизни героя, что подчеркнуто соположением ее с главным историческим событием эпохи: "Был конец весны девятьсот семнадцатого года; революция произошла несколько месяцев тому назад; и, наконец, летом, в июне месяце, случилось то, к чему постепенно и медленно вела меня моя жизнь, к чему все прожитое и понятое мной, было только испытанием и подготовкой" (1; 83). Новой встречи с Клэр Николай ждал десять лет, все это время он мечтал о Клэр и "видел ее - сквозь снег, и метель, и безмолвный грохот величайшего потрясения в жизни" (1; 88). Герой воспринимает любовь как святое, драгоценное чувство, оберегает его и боится оскорбить: "Клэр, не надо на меня сердиться. Я ждал встречи с вами десять лет. И я ничего у вас не прошу" (1; 50).

Противоположным образом любовь понимает чувственная и ветреная Клэр. Она неспособна посвятить себя глубокому чувству и тем более навсегда связать себя узами любви. Во время случайной встречи в России, когда Клэр сообщает Николаю, что вышла замуж, показательно поведение обоих героев: Николаю "стало трудно дышать" и "трудно говорить", он впал в "состояние мгновенно наступившего оцепенения", а Клэр "не переставала смеяться", призывала Николая "примириться с тем, что она перестала быть девушкой и стала женщиной" и восприняла как оскорбление отказ Николая провести у нее ночь, пока муж в отъезде (1; 86, 87). Спустя десять лет, уже в Париже, Клэр так и не смогла оценить чувство Николая, бездушно высмеивая его, "просто забавляясь": "И она смотрела мне в глаза, смеясь и жалея меня, и я знал, что она прекрасно понимала, почему я встал и вышел из комнаты" (1; 42).

Схожее понимание любви демонстрирует еще один персонаж романа, представляющий западноевропейский характер - горничная в доме Клэр, тоже француженка, за месяц успевшая пережить два романа и "страдающая" от разрыва последних отношений, длившихся две недели. Если Клэр сочувствует своей горничной, то Николай называет ее "Дон-Жуаном в юбке".

Межкультурный конфликт выразился в романе "Вечер у Клэр" и в антиномичных образах семьи. Клэр проявляет сугубо прагматичный подход к браку. Сообщая Николаю о своем новом статусе, она говорит, что "была занята делом" - выходила замуж - и что "замужем уже девять месяцев, но не хочет портить фигуры" (1; 87). К тому же Клэр совершенно не смущают парижские встречи с Николаем, пока муж на острове Цейлон. Восприятие героиней семьи, брака обусловлено отношениями между ее родителями. "Это была странная семья": матери Клэр никогда не бывало дома, отец забыл о существовании близких, свою жену он "изредка встречал в театре и очень любезно ей кланялся, а она с такой же любезностью, которая, однако, казалась более подчеркнутой и даже несколько насмешливой, отвечала ему" (1; 91). Две их дочери, в том числе Клэр, были предоставлены самим себе.

Антиподом французской семьи, существующей лишь формально, в романе выступает русская семья Николая с глубокими родовыми традициями, взаимоуважением и любовью. Воспоминания героя о детстве пронизаны теплотой семейных отношений. Жизнь своих родителей Николай называет "сказкой", поскольку "никаких размолвок или ссор в доме не бывало", родители любили друг друга "всеми своими силами, всей душой" (1; 96). Отец Николая в противоположность отцу Клэр "отдавал все свое время семье, отвлекаясь от нее только для охоты и научных работ" (1; 95). Много внимания родители уделяли детям, занимаясь и играя с ними: "За время моего детства я совершил несколько кругосветных путешествий, потом открыл новый остров, стал его правителем, построил через море железную дорогу и привез на свой остров маму прямо в вагоне - потому, что мама очень боится моря и даже не стыдится этого" (1; 101). Как образец истинной русской семейственности изображена Газдановым семья Николая Соседова.

Явившись результатом первых лет пребывания писателя в эмиграции, "Вечер у Клэр" явно и ярко отразил межкультурный конфликт: столкновение национальных характеров в быту и в духовной сфере.

В сущности, сходным образом построена и система персонажей романа Газданова "История одного путешествия". Русскому эмигранту Володе Рогачеву, человеку с богатым внутренним миром, с непрекращающейся рефлексией противопоставлены образы французов, порой даже нарисованные автором сниженно, иронично, как, например, образ "старательного француза" из конторы брата Володи, "совершенно безличного" человека (1; 154).

Наиболее масштабно этнокультурные противоречия разворачиваются в сфере отношений между мужчиной и женщиной. Русское восприятие и понимание любви в "Истории одного путешествия" олицетворяет главный герой Володя Рогачев, а западноевропейское - француженки Одетт, Жермена и русская по происхождению, но француженка по воспитанию и характеру (поскольку с детства проживала за границей и России почти не помнит) Аглая.

Володя Рогачев в восприятии любви родственен Николаю Соседову: он охвачен "далекой и слегка головокружительная мечтой о незнакомой женщине, - даже не мечтой, а чувством, даже не чувством, а предчувствием" (1; 165). Ожидание настоящей глубокой любви становится для героя частью смысла жизни. Встретив Аглаю, Володя решил, что, может быть, она и есть та самая "незнакомая женщина", открылся ей в любви, однако, в силу этнокультурных барьеров, согласия в любви героям также достичь не удалось. Аглая ветрена и легкомысленна. Отношения с Володей она жестоко и цинично прерывает письмом, в котором сообщает, что теперь "ее жизнь связана с другим человеком, что Володя должен это понять, не сердиться, "n'avoir pas de rancune" {"не таить зла" (фр.).} и что она, со своей стороны, желает ему счастья и успехов" (1; 149).

Показательно, что Газданов акцентирует внимание на невозможности компромисса и принятия чужих моделей любовных отношений у представителей двух разных культур. К примеру, когда Володя, которым овладело после разрыва с Аглаей "сознание смертельной, непоправимой потери" (1; 149), от отчаяния вступил в "любовную aventure" с Жерменой по чужеродному для него сценарию (непродолжительные отношения без обязательств), он почувствовал отвращение и даже на длительное время забросил свой недописанный роман, потому что "в последний вечер, когда он пытался писать, произошла его aventure с Жерменой, и это теперь было так тесно связано - Жермена и роман, - что Володе было неприятно прикасаться к рукописи; и нужен был особенный толчок, чтобы ему снова захотелось писать" (1; 188).

Еще один женский образ в "Истории одного путешествия" - француженки Одетт - создан Газдановым в том же ключе, что и предыдущие. Совпадают и оценки французскими героинями русских героев. Так, например, "ясная", рациональная Клэр считает Николая Соседова неисправимым "мечтателем", отмеченным русской медлительностью и созерцательностью, а Одетт в одном из эпизодов, намекая второстепенному герою Сереже Свистунову на возможность между ними интрижки, в ответ на его непонимание искренне удивляется Сережиной наивности, "медленности его рефлексов" и приписывает это "его славянской лени" (1; 258).

Противопоставление русской и французской культур через образы героев продолжается и в романе "Полет", однако смещается из сферы любовных отношений в духовную сферу в целом. Русским героям, которым "жизненно необходимо думать, переживать, любить" (1; 304), противопоставлен, например, образ "деревянной" Лолы Энэ, стареющей французской актрисы, жизненной целью которой было "не изгладиться вдруг из памяти теперешнего общества" (1; 347). Если при создании образов русских героев в романе "Полет" (Сергея Сергеевича, Сережи, Лизы) Газданов уделяет особое внимание подробнейшему описанию внутренней жизни, "движений души", то в образе Лолы автор отмечает внешние признаки. Ключевую роль играет детальный портрет героини с отталкивающими физиологическими подробностями: "мертвенно неподвижная кожа лица" (1; 314), искусственные челюсти с "ослепительной" улыбкой, гримасы на лице вследствие геморроидальной боли и т. п.

Таким образом, ранний период творчества Газданова характеризуется противопоставлением русской культуры как символа высокой духовности и западной культуры с ее прагматизмом, филистерством, рациональностью, формализмом, преобладанием внешнего над внутренним.

Однако нельзя не отметить, что Газданов с самого начала не восхваляет и не порицает безраздельно героев по одному внешнему национальному признаку, следуя традиционным мифологемам. В героях-европейцах писатель акцентирует разные качества западного человека, в том числе и те, которые ему импонируют: это внутренняя цельность, душевное здоровье, отсутствие разъедающей рефлексии в образах Вирджинии, Артура Томсона из "Истории одного путешествия". В романе "Полет" автор все-таки смягчает образ Лолы Энэ, которая перед смертью переоцинила жизненные ценности.

Логично, что следующим этапом в развитии диалога русской и французской культур в романах Газданова стало движение к синтезу, проявившееся, прежде всего, в неоднозначности образов героев и усложнении позиции автора.

Роман "Ночные дороги" - важный, переходный этап в этом процессе. Русские и французские герои здесь равновелики и органично сосуществуют в общем художественном пространстве. Герои разных национальностей не "сидят по своим углам", а пересекаются в одних и тех же парижских местах, даже заключают интернациональные браки (Сюзанна и Федорченко).

Наиболее масштабно синтез культур в "Ночных дорогах" воплотился в образе героя-рассказчика. С одной стороны, он все еще отчетливо ощущает себя русским эмигрантом в Париже, называет его "чужим городом далекой и чужой страны" (1; 657) и отказывается полностью принять западную модель существования. Так, например, жизнь мадам Дюваль он считает совершенно бесполезной, поскольку своему кафе она посвятила себя так, "как другие посвящают благотворительности, или служению Богу, или государственной карьере" (1; 625). "Еще более печальным" герой-рассказчик считает признание гарсона Мишеля из дешевого, грязного кафе в том, что он "совершенно счастливый человек", поскольку у него "всегда была одна мечта: зарабатывать на жизнь" и он ее осуществил (1; 627). Решение одной из героинь поправить финансовые дела семьи, подавшись в проститутки, кажется повествователю чудовищным. В целом к подобным проявлениям жизни ночного Парижа он испытывает "отвращение и презрение" (1; 631).

С другой стороны, герой-рассказчик уже успел освоиться во французской действительностьи, изучил "Париж лучше, чем любой город родины" (1; 562), много лет проработал ночным парижским таксистом, прекрасно овладел французским языком и даже неоднократно и очень правдоподобно выдает себя за сына мясника с улицы Белльвилль. Он свободно вводит в свой круг общения французов, не испытывая языкового барьера, поддерживает дружеские отношения с некоторыми из них. В частности, Платона рассказчик называет своим "всегдашним собеседником", "другом" и признается: "он был одним из тех пяти или шести человек - за всю мою жизнь, - с которыми я мог подолгу разговаривать, и, во всяком случае, единственным французом, не казавшимся мне идеально чуждым и далеким собеседником" (1; 620). Дружеские отношения связывают главного героя также с Жанной Ральди, с которой ему также приятно проводить время в беседах: "На этот раз мы долго говорили с ней; и впоследствии я неоднократно проводил целые часы в этих разговорах" (1; 542). И даже среди "профессиональных воров" рассказчику попадались "неплохие люди и верные товарищи" (1; 597).

Таким образом, главный герой "Ночных дорог" оказывается "застрявшим" между двух миров.

Культурный синтез выразился в романе "Ночные дороги" и в неоднозначности других образов русских и французских героев. Например, целая вереница образов русских эмигрантов во многом изображена снижено, например, герои Федорченко, Васильев, Куликов. Газданов называет их "офранцузившимися русскими", которые подменили утраченную родную культуру "убогой иностранной действительностью", увидели в ней "чуть ли не идеал своего существования", стали примерами "душевного и умственного обнищания" (1; 577). Так, Федорченко, переделал свою фамилию на французский манер - м-р Федор - и избегал в присутствии французов говорить по-русски: "если бы не акцент и ошибки в глаголах, временах и родах, его речь можно было бы принять за речь французского крестьянина" (1; 584). Герой-рассказчик отделяет себя от подобных явлений в русской эмиграции, сожалеет об утрате такими людьми родной культуры и признается, что, например, "испытывал неловкость за Федорченко, точно в чем-то был ответственен за него" (1; 599).

Центральные образы французов в романе "Ночные дороги" - Платона и Жанны Ральди - также выглядят далеко не однозначно. Несмотря на то, что первый - опустившийся алкоголик, а вторая - проститутка, автор наделяет их значительными положительными чертами. Обоим героям присущи зрелый интеллект, гибкий диалектическим ум, способность понимать и ценить искусство, в частности театр, трезвый взгляд на жизнь, критическое отношение к отталкивающей реальности ночного Парижа. Кроме того, Платона автор называет одним из немногих "по-настоящему думающих людей" и дает ему отличную характеристику: "Это был милый и вежливый человек; он был довольно образован, он знал два иностранных языка, литературу и в свое время готовил даже философскую тезу, не помню точно какую, чуть ли не о Беме" (1; 584). В образе Ральди автор неоднократно подчеркивает трагическое сосуществование трепетной, живой души и мрачного отпечатка от принадлежности к ночному Парижу: "несравненное, трагическое очарование", "усталое сердце", "наполовину мертвое лицо с нежными глазами" (1; 564), "морщинистое и старое лицо с удивительными и нежными глазами" (1; 627). Тем не менее светлого в образе больше: "Она была действительно по-настоящему умна - особенным, снисходительным и ленивым умом, в котором совершенно отсутствовало озлобление или резкое осуждение, и это казалось вначале удивительным" (1; 513). Герой-рассказчик, выражающий в романе позицию автора, скорбит после смерти Ральди, испытывая "тяжелую печаль", замечает, что она "заслужила лучшего" и даже оправдывает самую известную в прошлом парижскую проститутку: причиной ее судьбы была среда, в которую она попала, "и в убожестве этой грошовой эстетики и этой среды у нее не было никаких других возможностей" (1; 665).

Неоднозначность авторской позиции в "Ночных дорогах" также свидетельствует о синтезе двух культур. Несмотря на очевидное неприятие западной модели существования, автору удается рассмотреть во французской действительности также и то, что ему импонирует. Именно поэтому автор призывает не отождествлять "зловещий и убогий" ночной Париж со всей Францией. Отношение большинства эмигрантов к Франции писатель характеризует как "в лучшем случае - пренебрежение и насмешку" (1; 613). Причину подобного отношения он видит в неустроенности эмигрантского мира, вынужденном существовании на самом парижском дне: "эти люди не проводили различия между всей страной, - которой они не знали, - и отвратительной поверхностью ночного Парижа, которую они знали слишком хорошо" (1; 587). Однако свое отношение к Франции автор противопоставляет такой "невольной и несправедливой" позиции и призывает соотечественников взглянуть на приютившую их страну шире. Таким образом, роман "Ночные дороги" стал ключевым, переломным этапом в процессе взаимодействия двух культур в творчестве Газданова.

Остальные романы Газданова 40-х г. г. ХХ в. - этап очевидного русско-французского культурного синтеза. И в "Призраке Александра Вольфа", и в "Возвращении Будды" исчезает конфликт культур как один из центральных конфликтов произведения. Газданов больше не пишет о проблемах эмигрантской жизни. Освободившись от частных вопросов "вживания" во французскую среду, он посвящает романы философским, метафизическим проблемам. Французская действительность становится миром повседневности автора и его героев, формируется привыкание, "приживание". Появляются теплые нотки в описании Парижа. Это уже не отталкивающий "изнаночный" Париж "Ночных дорог", а город, в котором русские герои живут, работают, в котором, что важно, они могут быть счастливы: взаимную любовь обретают герой-повествователь и Елена Николаевна в "Призраке Александра Вольфа", душевную гармонию в финале романа "Возвращение Будды" обретает главный герой. В образах героев исчезает маргинальность, они обретают социальный статус, закрепляются во французском обществе. Главные герои романов этих лет (герой-рассказчик, Елена Николаевна, Александр Вольф в "Призраке..."; герой-рассказчик, Павел Щербаков в "Возвращении Будды"), конечно, русские эмигранты, но "эмигрантского" в них ничего не осталось, кроме русских имен и "русской души" (то есть не рациональной, а иррациональной).

Следующим и финальным шагом в эволюции русско-французского культурного диалога в творчестве Газданова стал "наднациональный", универсальный период, включающий в себя поздние романы писателя. Исследователи любят называть этот период "французским", потому что романы написаны на "французском материале". В позднем творчестве Газданова сложился парадокс: два романа - "Пилигримы" и "Пробуждение" - написаны о французах, о французской действительности, но на русском языке. Сохранение Газдановым родного языка - это мощный культурный маркер, означающий, что писатель внутренне продолжал себя идентифицировать с русской культурой (в противовес писателям, перешедшим во французское языковое пространство: например, Льву Тарасову, ставшему Анри Труайя, и Зинаиде Шаховской, ставшей Жаком Круазе). Однако, пожалуй, русский язык - это единственное (но очень значимое!), что очевидно осталось от русской культуры в позднем творчестве Газданова. Вряд ли можно говорить вслед за некоторыми исследователями "о пересаживании русской души во французское тело", имея в виду героев-французов поздних романов писателя. Но и французами герои являются только формально, это всего лишь внешняя оболочка из французской среды, к тому времени уже более знакомой Газданову, чем забытая русская действительность (трудно писать о России, когда не был там почти полвека). Поэтому в конце творческого пути Газданов пишет о людях вообще, оставляя за пределами своих романов национально-культурные ориентиры. Поздний Газданов задается философскими, общекультурными, общечеловеческими вопросами: добра и зла, жизни и смерти, духовного возрождения, судьбы, самопожертвования, помощи ближнему, справедливости... Наиболее показателен в этом отношении роман "Пробуждение", где писатель разрабатывает проблему "среднего человека" и "обычного существования". Воплощением этих явлений является образ Пьера Форэ, который назван автором "средним французом", но от француза в стереотипном понимании в нем мало что есть, по сути это как раз просто "средний человек". Не случайно писатель использует и жанр романа-притчи. Как верно заметила Матвеева Ю. В., в этот период у Газданова "на первый план выходит общечеловеческое, экзистенциальное - не то, что разделяет и, следовательно, создает колорит, а, напротив, то, что сближает, создавая при этом, увы, ощущение дистилляции. Но такова философская проза - чем эксперимент чище, тем нагляднее его идейная конструкция, его результат".

Таким образом, русско-французский культурный диалог развивался на протяжении всего романного творчества Газданова, пройдя путь от резкого противопоставления двух культур в ранних романах через культурный синтез романов 40-х гг. ХХ в. и в итоге переродившись в утверждение наднациональных, общечеловеческих ценностей, воплощенных в поздних романах писателя.

Похожие статьи




Межкультурный диалог в романах писателя - Париж как художественный феномен в романах Г. Газданова

Предыдущая | Следующая