Взаимоотношения Эроса и цивилизации в синтетической теории Герберта Маркузе - Политизация Эроса: язык описания порно в философии и социальных науках

В 1950-х появляются работы Герберта Маркузе, соединяющие фрейдизм и марксизм. Ключевым трудом, придающим сексу политическое измерение, становится "Эрос и цивилизация" (Маркузе 2003). В этом тексте Маркузе провозглашает борьбу за освобожденную сексуальность. Психоанализ здесь рассматривается, прежде всего, как социальная теория. Идеи из "Неудовлетворенности культурой" Фрейда (Фрейд 2011) для Маркузе служат симптомом определенной исторически сложившейся ситуации. Он призывает не субстантивировать психоанализ, не придавать его тезисам онтологический статус, но рассматривать их как отражение временного среза режима господства, сконфигурированного определенным образом -- а именно, системы капитализма. Соединяя эротическое и политическое измерения, Маркузе предлагает повернуть агрессию политической машины, использующей механизмы культуры и образования, против самого агрессора. Этот поворот должно осуществить само тело, подвергающееся "цивилизующей" репрессии. Борьба за жизнь, по Маркузе, -- это борьба за Эрос. Тело, таким образом, нужно превратить в самоцель и сделать инструментом удовольствия, а не труда (Маркузе 2003: 241). Маркузе, оперируя терминами "Эрос" и "Танатос", ключевыми для работы Фрейда "По ту сторону принципа наслаждения" (Фрейд 2011 а), обличает цивилизацию, которая подавляет энергию Эроса и перераспределяет ее в область Танатоса.

Культура в исторической перспективе, как пишет Маркузе, оказалась неспособна удовлетворить инстинкты, с необходимостью составляющие структурную основу человеческой особи. По принципу дополнительности формируется цивилизация как механизм подавления Эроса и операционализации Танатоса. Изначально два этих инстинкта несут в себе разрушительное начало, которое в случае его освобождения способно уничтожить цивилизацию как таковую.

В конечном счете, развитие цивилизации приводит к закрепощающим эффектам, которые губят Эрос. Таков механизм техники.

Важной фигурой для Маркузе здесь оказывается Макс Вебер. В своей социологической теории действия Вебер описывает понятие формальной рациональности, через призму которой он предлагает рассматривать историю западного общества. У людей могут быть различные цели. Формальная рациональность не предлагает каких-либо целей, но предполагает наличие средств для их достижения. Ключевым здесь является механизм количественного подсчета, перевода любых задач на язык цифр, позволяющий решить проблему наиболее эффективно. При этом социолог критикует так называемую "субстантивную" рациональность, подразумевающую соответствие целей критерию некоторой конечной ценности. Вебер отмечает, что таких систем ценностей может быть множество, так что построение единой шкалы, с помощью которой можно было бы измерить эффективности каждой системы и сопоставить их между собой, невозможно. Рациональна, таким образом, исключительно формальная система калькуляции (Weber 1978: 85-86). Общество, по Веберу, тем более рационально, чем эффективнее достигает своих целей, тогда как на сами цели критерий рациональности не должен распространяться. Возможность перевести любую проблему в язык цифр означает и "что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Последнее в свою очередь означает, что мир расколдован" (Вебер 1990: 713-714). Последовательная секуляризация, таким образом, служит делу общей рационализации, а на смену религии приходит наука (подробнее о веберовской социологии религии и ее связи с теорией рационализации и расколдовывания см. Whimster 2007: 193-219).

Маркузе предположил, что у процессов, которые Макс Вебер в своей теории рационализации и расколдовывания мира ранее описывал как объективные и безоценочные, есть свои содержательные импликации. Ключевое утверждение Маркузе состоит в том, что тот феномен, который у Вебера называется "рациональностью", рациональностью как таковой не является. Прикрываясь таким претендующим на объективность наименованием, себя реализует определенная форма политического господства.

Важнейшим фактором здесь оказывается то, что такого рода рациональность диктует критерии выбора стратегии действия и достижения цели, которая уже поставлена в определенной ситуации и при определенных условиях. Таким образом, это решение лишено рефлексии, так как существует в рамках, которые определены раз и навсегда. Они не проблематизируются внутри самой системы, претендующей на статус рациональной.

Другим важным пунктом критической теории Маркузе оказывается посылка, согласно которой техника в силу своего внутреннего устройства изначально предполагает господство. Это закрепление иерархии, которая подразумевает возможность властного манипулирования природой или обществом. Структура господства не оказывается навязанной технике извне, это не идеология, которую надстраивают задним числом. Нет, сама по себе техника есть исторически-социальный проект, идеология per se, прямо подразумевающая определенный властный замысел по отношению к человеку и к вещи. Техника -- это материализированная форма осуществления власти.

Маркузе обращает внимание на то, что потенциал производительных сил предполагает возможность проблематизации ограничений и запретов, налагаемых на индивидов, но индустриально развитые капиталистические сообщества умудряются произвести инверсию. Теперь существующая властная иерархия оказывается легитимирована за счет возрастающего господства над природой, которое в совокупности с возросшей производительностью делает жизнь людей более комфортабельной. Социальное оказывается здесь душителем политического, так как сама политическая машина господства остается на ходу (ср. с анализом противоречий социального и политического на примере Французской революции: Арендт 2011: 74-155). Основой легитимации власти и статус-кво оказывается "рациональная" потребность поддержания работы всей системы в целом. Аппарат техники должен сохраняться и развиваться любой ценой, и это задает новые, якобы "рациональные" критерии организации человеческого свободного времени. Таким образом, само свободное время по-прежнему остается деприватизированным. Общественная работа в такой системе больше не оценивается как конструктивная или деструктивная, существующие институты заданы вне самой системы. Рациональность оказывается маскировкой для работы на повышение показателей эффективности существующей схемы производства и распределения, тогда как вектор распределения и структура производства остаются неопределенными -- точнее, определенными заранее по критериям, которые скрыты в существующих рамках как само собой разумеющиеся.

Такое понимание рациональности, по мнению Маркузе, обновляет ситуацию связи между производственными силами и производственными отношениями. Подлинная рациональность позволяет провести анализ производственных сил и на основе этого анализа критиковать производственные отношения как запаздывающие или полностью неадекватные. Но веберовская рациональность проникает внутрь существующей системы, не проблематизируя основания этой системы. Теперь становится возможной лишь коррекция внутренних элементов для оптимизации, для количественного улучшения показателей при заданных целях. Новая ситуация больше не предполагает эмансипаторной политической функции за производственными силами, они становятся не основой критики наличных легитимаций, но их основаниями, выполняют апологетическую функцию.

Рациональность науки и техники при таком рассмотрении должна включать в себя историчное содержательное a priori, которое и будет определять ее ограниченность, а не сводить к логическим инвариантам. Эта позиция и содержится у Маркузе: он утверждает, что современная рациональность сконструирована таким образом, чтобы легитимировать господство человека над человеком посредством господства над природой. Понятия научного метода оказались в распоряжении системы, делающей возможной их использование в качестве апологии политической иерархии в обществе. Таким образом, техническая рациональность, будучи лишь одним ограниченным модусом рациональности, конструирует такой горизонт разума, который скорее помыслит рационально организованное тоталитарное общество, чем проблематизирует основания системы господства. Веберовская рациональность оказывается рациональностью в смысле Фрейда: обращение к техническому императиву скрывает подлинную интенцию, предполагающую сохранение устаревших властных отношений.

A priori науки и техники проектируют мироустройство определенным образом. Следовательно, эмансипация невозможна без революционизации науки и техники как таковых. В случае с теорией Маркузе речь идет об ином отношении к природе, о замене эксплуатации и объективации на коммуникацию и освобождение субъективности. А прежде всего (еще до появления самой возможности такого отношения в природе), изменения должны произойти в политической организации человеческого мира.

Юрген Хабермас ставит критику Маркузе в один ряд с идеями Гуссерля о кризисе европейской науки, хайдеггеровской деструкцией западной метафизики и тезисом Блоха о лишении современной техники девственности, искаженной капиталистической рациональностью наукой. Заслуга Маркузе же, по Хабермасу, в том, что он первым поставил политическое содержание технической рациональности в основу теории позднекапиталистического общества (Хабермас 2007).

Подведем предварительные итоги теоретической преамбулы. Тематизация секса как феномена важного не столько самого по себе, сколько в социально-политическом смысле интенсифицировалась во второй половине XX в. Феномен, описанный в его генеалогии Мишелем Фуко как scientia sexualis в европейской культуре, воплотился в идеях Герберта Маркузе. Активистские и исследовательские дискуссии о социальной и политической значимости человеческой сексуальности так или иначе соотносились с критической концепцией, выраженной Маркузе в его работе "Эрос и цивилизация".

Теория Маркузе изначально не предполагает изоляции этих идей и их консервации в академическом сообществе. Сама концепция "Эроса и цивилизации", тесно связанная с политическим активизмом и предполагает практическое применение.

Именно тематизация сексуальности, ставшая в середине XX века -- преимущественно для левых теоретиков -- новым топосом политического, обусловила возникновение дискурса порно и быструю эмансипацию сексуальности одновременно в публичной сфере и в поле философии и социальных наук.

Похожие статьи




Взаимоотношения Эроса и цивилизации в синтетической теории Герберта Маркузе - Политизация Эроса: язык описания порно в философии и социальных науках

Предыдущая | Следующая