Сексуальность как предмет теоретизирования в XX веке, Психоанализ Фрейда и его политические импликации - Политизация Эроса: язык описания порно в философии и социальных науках

Психоанализ Фрейда и его политические импликации

Исследования сексуальности в ХХ веке обрели такие масштабы, какие были немыслимы для предыдущего столетия. Идеи XIX века с его верой в прогресс и наследием просвещенческого стремления к эмансипации мысли как умения "пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого" (Кант 1994: 29) подготовили почву в том числе для рефлексии о сексуальности как о составляющей части личности. Психоанализ Фрейда открыл дорогу рассуждениям о сексе как о важном феномене человеческой психики. Ценность секса в работах исследователей XX в. рассматривалась не в имманентном смысле, но в отношении общественно значимых структур и практик, в первую очередь, политики.

Наиболее прямо этот подход выразился в мысли одного из главных представителей критической теории общества Франкфуртской школы Герберта Маркузе. Концепция Маркузе, касающаяся взаимоотношения Эроса и цивилизации, потенциально дает пространство для огромного количества совершенно разных интерпретаций. Объединение марксизма с психоанализом -- это сочетание двух теоретических и методологических рамок, каждая из которых уже сама по себе позволяет широко применять принятую перспективу к множеству объектов исследования. Марксизм и психоанализ сами по себе оказались крупными теориями, по крайней мере, в том смысле, что каждая из них дожила не только до времен Маркузе, но и до наших дней. Более того, если сегодня актуальность этих больших нарративов или "метанарративов" (в терминах Лиотар 1998), некоторыми исследователями ставится под сомнение (что совсем не означает правоту этих исследователей), то во времена Маркузе -- времена левых студенческих бунтов и сексуальной революции -- обе эти теории были универсальными точками отсчета для политических активистов и многих мыслителей. Называя марксизм и психоанализ Фрейда "универсальными точками отсчета", мы имеем в виду, что любое теоретизирование в большинстве гуманитарных и социальных областей знания подразумевало необходимость соотнестись с марксистской или фрейдистской точкой зрения на проблему.

Герберт Маркузе публикует свою работу "Эрос и цивилизация" в 1955 году, когда студенческие бунты и сексуальная революция еще не начались. Чуткие и внимательные к современности мыслители с помощью тщательного анализа фактов нередко оказываются способны прогнозировать развитие культурно-политического ландшафта. Маркузе же не просто предвосхитил грядущие события, но и стал одним из идейных лидеров и вдохновителей революционных событий конца 60-х. Его идеи, будучи одновременно философскими, психологическими и политическими, можно рассматривать с разных точек зрения.

В целях реконструкции и интерпретации мысли Маркузе для начала мы обратимся и к самому Фрейду. Как известно, психоанализ Фрейда -- не единственная версия психоанализа, но мы ограничимся именно идеями отца-основателя. Более поздние версии фрейдизма, типа школы Жака Лакана, здесь рассматриваться не будут, так как на исследуемый нами дискурс политизации сексуальности в 50-60-х они не повлияли непосредственно, а полноценный исторический обзор всех вариантов психоанализа представляет собой отдельную исследовательскую задачу, выходящую за рамки нашего исследования. Марксистская мысль как политическая компонента концепции Маркузе нами будет рассмотрена лишь в той минимальной степени, в которой это необходимо для понимания ключевых идей работы "Эрос и цивилизация".

Идеи Зигмунда Фрейда стоят упоминания здесь в той мере, в какой они подразумевают социальные и политические импликации, которые активно развернет Маркузе.

Фрейд оставил внушительный по объему корпус текстов. Примечательно, что ни одна из его работ не связана с политикой напрямую. Однако к середине XX века многие исследователи левых взглядов стали рассматривать политику, начиная с микроуровня, так что теория личности стала релевантной в политизированном дискурсе. Марксистская оптика объяснения истории и общества как пространства постоянной борьбы (или в марксистской терминологии -- антагонизма) в сочетании с ницшеанской волей к власти, незавершенные наброски сочинения о которой под таким названием опубликовала сестра философа Элизабет Ферстер-Ницше (см. Ницше 2011), вдохновили последующих мыслителей. Культура (и наука) стали рассматриваться как пространство политического, понимаемого как борьба за власть, не только философами Франкфуртской школы, но и другими идейно близкими им мыслителями. Именно такой подход к культуре характеризовал, например, Бирмингемскую школу культурных исследований (см. Куренной 2012), работы французского социолога Пьера Бурдье (см. Филиппов 2002), исследования Мишеля Фуко -- в контексте политизирующего взгляда на психоанализ особенно интересны его работы по истории безумия (Фуко 2010) и становлению современной медицины (Фуко 2010 а), а также более поздние течения, типа медицинской антропологии (см. напр. Ричман 1999). Оптика политического как основополагающего различения друга и врага разрабатывается еще у правого философа Карла Шмитта (Шмитт 1992). Отбросив предубеждения, ее заимствуют для анализа культуры левые -- сначала франкфуртцы (Kennedy 1987), затем итальянские и французские левые, а также авторы, ассоциированные с журналом Telos (Strong 2007: xi). Учитывая эти тенденции, обнаружение в психоанализе, как и в любой крупной концепции, политических импликаций и следствий оказывается не просто возможным, но и необходимым. Соответствующие проекции позволили Маркузе привлечь учение Фрейда к целям политической борьбы.

Теперь вернемся к Фрейду и попробуем найти основания для реконструкции его собственных политических взглядов по основному корпусу работ. Специалист по психоаналитической теории кино Кристиан Метц условно делит исследования Фрейда на шесть различных групп (Метц 2013: 47-48).

Первая -- это крупные теоретические и метапсихологические работы, типа "Фетишизма", "Я и Оно", "Толкования сновидений" или "По ту сторону принципа удовольствия".

Во вторую группу Кристиан Метц включил клинические исследования, типа "Этюдов по истерии", написанных совместно с Йозефом Брейером, или "Пяти случаев психоанализа".

Отдельно в третью группу помещаются популяризаторские работы, самой известной из которых оказывается "Введение в психоанализ".

Четвертой группой, выделенной Метцем, становятся исследования искусства и литературы, типа работ о Микеланджело или Леонардо да Винчи.

В пятую группу входят антропологические и социоисторические исследования, наиболее известные среди которых -- "Тотем и Табу", "Неудовлетворенность культурой", "Коллективная психология и анализ человеческого Я".

Наконец, Кристиан Метц выделяет и менее отчетливую, по его признанию, группу, касающуюся исследований психологии предсознательного, в которых объект является культурно-социальным (но не в эстетическом и не в антропологическом смысле, как в предыдущих двух группах). Примеры, которые Метц приводит для этой группы, это работы Фрейда "Психопатология обыденной жизни" и "Остроумие в его отношении к бессознательному".

Очевидно, искать социальные и политические взгляды Фрейда целесообразнее в группе, которую Кристиан Метц выделил пятой -- она содержит взгляды Фрейда на общество. При этом непосредственная фактичность этих гипотез в данном случае не очень важна. Их скорее удобно было бы рассмотреть как те аспекты психоанализа, которые вытекают (или которые выводит Фрейд) из его концептуального ядра.

Как непосредственно политическую философию фрейдизм также рассматривает современный нидерландский исследователь Франклин Анкерсмит. Для него Фрейд предстает последним теоретиком естественного права, для которого единое первособытие определяет и даже заменяет историю (Анкерсмит 2012: 83-116).

Анкерсмит, будучи историком мысли, уделяет внимание тому социально-политическому контексту, в котором появилась теория Фрейда. Например, во Франции, господствовали в это время тревожные настроения, связанные с ощущением конца века как конца целой эпохи. Внешнее благополучие вступало в противоречивый контраст с социальной несправедливостью и невозможностью продолжительного существования системы, построенной на лицемерии. Фрейд метко описал это как своеобразную одержимость людей "тысячей демонов". Он сразу подметил конфликт между внешне привлекательной оболочкой и тем, что сокрыто на глубине. Несоответствие означает и несправедливость, политическую несправедливость, которую предстояло вывести на поверхность, обнажить с помощью методов науки, которые Фрейд особо ценил.

Та же тревога, по мнению Анкерсмита, заставляет теоретиков создавать труды по психологии масс. Самые известные из них -- Густав Лебон, Альфред Эспинас, Габриель Тард, Шипио Сигеле. Все они подмечали появление массового общества, но связывали его с демократией как таковой. Отсюда их взгляды, равно как и взгляды Фрейда, могут быть прочитаны как реакционные и направленные против демократии. Как будет отмечено дальше, Маркузе найдет во взглядах Фрейда тот остов, который позволит возвести целую систему критики -- не демократии, но ее подделки, каковой является капиталистическое общество в оптике Франкфуртской школы.

Анкерсмит показывает, как проблема политическая может быть сформулирована как проблема психологическая: "В толпе наблюдается (временное) исчезновение обычных барьеров между индивидом и обществом, поэтому основной вопрос в следующем: благодаря какому психологическому механизму толпа устраняет этот разрыв? Очевидно, что это Психологическая формулировка Политической проблемы, с которой сталкивается любая демократия" (Анкерсмит 2012: 87, курсив автора). Фрейд же в "Массовой психологии и анализе человеческого Я" отвергает оппозицию между психологией индивида и психологией масс, между индивидуальным и коллективным. Взамен этого Фрейд обнаружил внутри самого сознания механизмы, которые могли определять как инстинктивные импульсы и поведение, так и соответствие некоторому культурному идеалу. При этом сам мыслитель, как показывает Анкерсмит, прошел эволюцию от изначального положения на стороне культуры против разрушительных инстинктов к поддержке деструктивной, но примордиальной мощи Эроса и Танатоса, совокупно противостоящих репрессивному аппарату культуры.

Анкерсмит связывает взгляды Фрейда со специфическими проблемами буржуазии. Стоит отметить, что эта связь легитимирует политическую релятивизацию психоанализа, усилиями Маркузе превратившегося в теорию, посвященную проблемам капиталистического общества и его буржуазному аппарату цивилизационной репрессии.

При этом концепция цивилизации у Фрейда не является историцистской. Рассматривать психоаналитическую теорию генезиса современной социальной репрессивности как историцистскую -- большой соблазн. На такую возможность намекает уже то, что само возникновение цивилизации, по Фрейду, связано с историческими обстоятельствами. Но сам способ рассмотрения этих обстоятельств, скорее, схож со старой теоретической рамкой, которая все больше доживала свои дни к рубежу XIX-XX вв., -- теорией естественного права. Сама теория естественного права создает основания для понимания политической философии как дисциплины абсолютной, порождающей универсальные предписания. Естественное право подразумевает универсальность -- из этого условия вытекает возможность унифицированного рассмотрения человеческого опыта. Противоположностью такому мышлению оказывается мышление историцистское. Это не просто понимание самого факта существования истории и, следовательно, различия социальных и политических контекстов человеческого существования. Историцистское мышление подразумевает методологическую перспективу тотальной релятивизации любой идеи, в том числе и политической. Во многом именно в историцистском мышлении становится возможной экспертная оценка, которая в узком политическом смысле означает политическую технологию. Такой метод мышления определил почти всю методологию политической философии ХХ века за редким исключением, типа консервативного мыслителя Лео Штрауса, который выступил с резкой критикой всякого релятивизма в пользу абсолютистских идей. Теория Фрейда, как показывает Франклин Анкерсмит, была, скорее, последней теорией естественного права, нежели типической историцистской концепцией.

Теоретики естественного права мыслили в схожей методологической манере, которая позволяет их концепциям конкурировать друг с другом и находить общую почву для споров. Первым шагом для них должно быть рассмотрение человека в естественном состоянии. Само состояние может мыслиться как некогда реально существовавшее или даже (и часто) как гипотетическое -- методологическое преимущество, полученное от постулирования естественного состояния даже в абстрактном теоретическом ключе, не давало мыслителям удержаться от соблазна разработки такой концепции. Второй шаг, в таком случае, -- момент договора. Договор может быть необходим по разным причинам. У Гоббса это неизбежный шаг, который должен последовать для прекращения "войны всех против всех", происходившей в естественном состоянии в силу эгоистической и агрессивной человеческой природы (Гоббс 2001: 116-119). У Локка естественное состояние уже доброго (в отличие от концепции Гоббса) человека само по себе не плохо, но общественный договор становится логическим шагом для того, чтоб с помощью социальной кооперации улучшить условия человеческого существования (Локк 1988: 317-337). У Руссо добрым (как у Локка) людям в естественном состоянии живется очень хорошо, но в какой-то момент один хитрец огораживает кусок земли. Тогда появляется великое зло -- частная собственность, и это нарушает гармоническое равновесие мира благородного дикаря, приводит к войне -- и теперь уже общественный договор, как у Гоббса, необходим (Руссо 1969: 69-72). Если обратиться к концепции Фрейда, то можно увидеть схожую схему размышления над становлением цивилизации из некоторого преисторического общества.

Фрейд, как и Гоббс, Локк и Руссо, видит некоторое первособытие, вследствие которого возникает цивилизация, невероятно масштабным. Настолько масштабным, что все социальные институты и политические механизмы могут быть логическим (по-фрейдовски научным) образом выведены из мифического первособытия. Мифическое здесь выступает в том смысле, которым наделяют его культурные антропологи, типа Мирчи Элиаде, то есть не как прагматическое искажение объективной истины, но как идеал, масштаб которого задает необходимость постоянного соотнесения с ним в любой исторический момент времени (Элиаде 2010: 15-16), вплоть до уничтожения этого времени в ритуальных практиках, нередко связанных с празднествами. Фрейдовское первособытие, становящееся основанием цивилизации, -- убийство примитивным племенем своего отца, узурпировавшего власть. Его съедение как ритуальная попытка получения силы тотемного существа становится мифологическим основанием будущих ритуалов, характерных для цивилизации -- в том числе и христианской с ее практиками причастия. Память об этом событии интериоризируется в психике и передается следующим поколениям в рамках цивилизации, постоянно дополняясь социальными практиками. Масштаб первособытия таков, что по сравнению с ним вся история оказывается суетой, а плодотворность теоретических обобщений прямо пропорциональна их соотнесению с реконструированным актом учреждения цивилизации..

Такой подход к теории Фрейда, предпринятый Франклином Анкерсмитом, помогает увидеть консервативную сторону классического психоанализа. Этот консерватизм нисколько не обязан быть конечным, так как сам по себе обусловлен определенным социально-политическим контекстом -- а именно, положением буржуазного общества на рубеже XIX и XX вв. И как пограничный случай применения методологии теории естественного права (Анкерсмит, хоть и называет Фрейда теоретиком естественного права, все же подчеркивает, что это последний теоретик естественного права) классический психоанализ все же оставляет возможность для исторической релятивизации и обращения его инструментария в оружие политической критики. Именно этим потенциалом учения Зигмунда Фрейда и воспользуется классик критической теории франкфуртской школы Герберт Маркузе.

Психоанализ Фрейда и его политические импликации

Похожие статьи