Людмила Разумовская: "Я просто выпадаю из времени" - Людмила Николаевна Разумовская

Имя Разумовской впервые оказалось связанным с Казанью в начале 80-х: высокопоставленная цензурная комиссия во главе с тогдашним обкомовским функционером Ренатом Харисом запретила постановку в Качаловском ее пьесы "Дорогая Елена Сергеевна".

С тех пор многое изменилось: цензор оказался поэтом, "запрещенный" драматург - популярным автором, а мальчик, тайно смотревший прогон несостоявшегося качаловского спектакля, - инициатором этой беседы.

Людмила Разумовская, приняв приглашение "Вечерней Казани", приехала на дипломную декаду Казанского театрального училища, на сцене которого шла ее пьеса - "Ваша сестра и пленница..."

    - Современный провинциальный город со своими проблемами. Зима, сугробы, грязь. На стекле такси дворники размазывают жижу. На сцене - королевы, высокий слог, английские лорды. И все это несколько напоминает самодеятельность. Не по уровню пьесы или театра, а человеческую самодеятельность: люди придумывают себе иную жизнь. - У меня нет такого ощущения. Как перед Христом, все равны - нет ни иудея, ни эллина, ни богатого, ни бедного - так и перед человеческой природой равны все времена. В каком бы времени мы ни существовали - мы одинаковы в переживании главного - любви, ненависти, страха, смерти, одиночества. Пьеса - не об истории, а о людях, чья любовь не удалась. Одна из моих героинь не может найти, другая не способна полюбить. Эти проблемы едины для всех, каждая женщина - английская королева или прачка - переживает их. - То есть для вас нет порога между проблемами сцены и проблемами гардероба? - Я думаю, что нет, иначе театр мог бы существовать только в рамках своего времени, страны, сегодняшних реальностей. А нам понятен Шекспир. По-моему, возникновение такого порога - недостаток театра, драматурга, режиссера или актера, но не темы. Тема всегда найдет сопереживание. - На курсе, который играл "Вашу сестру и пленницу...", несколько человек ушли в то, что сегодня именуется бизнесом. Новое и уже типичное явление. И все же кто-то остается: молодые люди идут на полуголодное, нищенское существование в провинциальных театрах, играют пьесы, так непохожие на это существование. Зачем такая пьеса, как ваша, нужна сейчас актерам? - Все это так. Искусство вообще переживает трудные времена. Впрочем, легких времен никогда и не было, но трудности были иного рода. Свирепствовала цензура, была полная зависимость от чиновников, от идеологии - и это было плохо. Сейчас появилась другая зависимость, может быть, еще более жесткая - от денег...

Естественное желание освободиться - уход в бизнес - воспринимается напряженно. Мы воспитаны в отстранении от этих проблем, в общем-то естественных для всего мира и для жизни. В нас сидит чистоплюйское отношение к бизнесу, врывающемуся в искусство. А между тем многие устали от нищеты, от состояния вечной материальной безнадежности. Разумеется, существует и тяга к чистому от денег искусству, но людей, готовых поступиться ради него материальным благополучием, пожертвовать синицей в руке ради журавля в небе, ожидает трудный путь. Хотя мне кажется, что когда-нибудь он принесет свои плоды. Во всяком случае, хорошо, что существует такой жесткий выбор. То разделение, которое сейчас происходит, - естественно и нормально...

Зачем эта пьеса актерам? Она дает им повод для максимального выражения своей души и ее багажа. Зритель же устал и не хочет, не может видеть всю современную "порнуху". Если раньше она воспринималась как луч правды, то сейчас просто не воспринимается, человеческий организм переполнен констатацией ужасов. Порог.

    - Сейчас вы бы не стали делать "Дорогую Елену Сергеевну"? - Не знаю. То, что написано, - написано в свое время. Но сегодня это перебор. - Очевидно, в массовом сознании ваше имя связано с фильмом "Дорогая Елена Сергеевна". - Мне всегда было немного жалко, что так происходит, имя ассоциируется с пьесой, быть может, наименее интересной из всех. Но так случилось - у каждой пьесы своя судьба, - что именно она завоевала если не всемирную популярность, то что-то близкое к этому. Сейчас идет она на подмостках многих стран и круг этих стран все расширяется и расширяется. Очевидно, в "Елене Сергеевне" есть какой-то эффект, который затронул многих и многих. Сработало точное попадание во время и в проблему - конфликт идеализма и практицизма, нравственной системы и вседозволенности. - Фильм мне не очень нравится. "Елена Сергеевна" - это все-таки пьеса для театра. В ней есть такая театральность, которую Рязанов попытался перевести в плоскость кино и которая здесь выглядит неестественно. Фильм обытовил пьесу, снизил ее. В театре, при хорошей постановке, получается крупное явление, а в фильме получился частный случай. - В ваших пьесах есть один момент, который трудно назвать частным случаем. В актерских гримерных он проявляется в виде "обиды" за слабость мужских ролей. "Ваша сестра и пленница...", "Дорогая Елена Сергеевна", "Майя" - везде сильная женщина противостоит слабым мужчинам-либо слюнтяям, либо подонкам... - Это связано с большой, глубинной социальной причиной. Дело в том, что наша советская власть, помимо иного вреда, уничтожила мужчину. Мужское начало - это начало ответственности, а то положение, в котором существовал советский мужчина, не давало ему никакой возможности его проявить. Он был существом очень зависимым - от социальной системы, в первую очередь от денег, карьеры, идеологии; и это настолько его измельчило, что он превратился в некое амебообразное существо. Женщина оказалась сильнее и взяла на себя ответственность. Наверное, в силу того, что любому режиму, любой системе очень сложно влезть в то, что составляет сущность женщины - семью, детей, быт, любовь. - На спектакле в театральном училище я услышал и прямо противоположное мнение - о том, что ваши пьесы проникнуты духом женоненавистничества. - Чтобы не обидеть тех, кто так думает, скажу только, что для меня это мнение странно и непонятно. Меня можно во многих грехах обвинить, но уж чего нет, так это женоненавистничества. И вообще "ненавистничества" у меня ни к чему нет. Я хотела раскрыть характер этих женщин, на которых много греха. Мне не хотелось бы чью-то природу ни обелять, ни уничтожать - просто дать ее во всем разнообразии... - Кого из своих собратьев по перу вы выделили бы сегодня? - Сейчас наступил конец определенной эпохи в театре. Время, к которому отношусь я, как и Петрушевская, Казанцев, Образцов, завершается. В театр, наверное, должны прийти новые люди: и на сцену, и в драматургию. А если наше поколение будет продолжать писать, то и мы должны измениться.

На сегодняшний день очень трудно назвать драматурга, который бы точно попал в это время. Оно слишком изменчиво, а для того, чтобы писать о какой-то эпохе, она должна устояться, от нее необходимо отстраниться, должен быть какой-то временной зазор.

    - Но не получится ли так, что пока драматурги будут дожидаться зазора, театр забудет о них и уже не востребует? - Подобные зазоры не впервые появляются. Когда мое поколение выходило на сцену, он тоже существовал - по другим, цензурным причинам. Путь развития театра изначально прерывист. Поэтому, как только появится что-то новое, все зазоры моментально зарастут. - Новому появиться не просто, так как наше общество во всех своих интеллектуальных проявлениях обращено к прошлому. В сфере искусства выработалась даже особая система интервью - с реминисценциями в сторону тоталитарного режима и иже с ним: и мы тоже отдаем дань этой системе. Если бы вы редактировали нашу беседу - выбросили бы все упоминания об этой теме? - Да. Все. Это уже не имеет значения. Настолько все всем ясно, что я бы просто об этом не говорила. Это уже прошлое. - Но вы сказали, что сейчас вам жить и писать неинтересно. А прошлое интересно. Проблемы, создаваемые цензурой, интереснее проблем, создаваемых деньгами. - Не знаю. Сегодняшний день дает ощущение разрухи, грязи, нечистоплотности, безумия. Когда люди от одного безумия бросаются в другое, от безумия тоталитарной лжи в безумие материальной суеты. А человек сам даже не имеет возможности остановиться, понять происходящее. Мы-то думали, что, разрушив систему, люди освободятся и начнется нравственное возрождение. А началось нечто иное: вместо одного беспредела получился другой. И вот в этот беспредел не хочется вникать и разбираться. Неинтересно.

Если раньше я находилась в стороне - по одной причине, то сейчас я просто выпадаю из времени - по другой. Но, как раньше я к этому относилась спокойно, без драматизма и напряга, так и сейчас.

Похожие статьи




Людмила Разумовская: "Я просто выпадаю из времени" - Людмила Николаевна Разумовская

Предыдущая | Следующая