Спор вокруг короткого времени - История и другие науки о человеке

Конечно, все это банальные истины. Однако социальные науки совсем не прельщались поиском утраченного времени. Не то чтобы им можно объявить окончательный приговор и объявить их виновными в том, что они никогда не принимали историю или длительность в качестве необходимых измерений своих исследований. Внешне они оказывали нам хороший прием; "диахроническая" проверка, возвращающая к истории, всегда присутствовала в рамках их теоретических интересов.

Однако следует признать, что, несмотря на это относительное признание, социальные науки в силу своих пристрастий, глубинного инстинкта, возможно, формирования всегда имели тенденцию избегать исторического объяснения; это происходило двумя quasi противоположными путями: один -- это "событийность" или, если хотите, "актуализованность", преобладающий в социальных исследованиях благодаря эмпирической социологии, пренебрегающей историей, ограниченной данными короткого времени, изучением происходящего; другой прямо и просто обходит время, предлагая в терминах "науки о коммуникации" математические формулировки quasi атемпоральных структур. Этот последний прием, самый новый из всех, очевидно, мог бы заинтересовать нас больше, чем другие. Но событийный еще имеет достаточно сторонников, чтобы шаг за шагом рассматривать оба аспекта вопроса.

Мы уже высказали недовольство в отношении чисто событийной истории. Будем справедливы: если брать событийность, то история, которую упрекают за этот выбор, не одна виновна в этом. Все социальные науки совершают такую же ошибку. Экономисты, демографы, географы разрываются (болезненно) между вчера и сегодня; мудрость заключалась бы в том, чтобы поддерживать равновесие между ними, что не трудно и обязательно для демографии; что было бы почти естественным для географов (особенно наших, вскормленных видализмом); что, напротив, редко встречается у экономистов, пленников самой короткой актуальности в границах не более чем с 1945 года до настоящего времени, планы и прогнозы которых простираются в будущее лишь на несколько месяцев или лет. Я утверждаю, что вся экономическая мысль зажата этими темпоральными ограничениями. Это дело историков, говорят экономисты, выйти за пределы 1945 года в изучении экономик прошлого; но таким образом они лишают себя прекрасного поля наблюдения, которое сами и покинули, не отрицая, однако, его ценности. Экономисты привыкли служить актуальности, служить правительствам.

Позиция этнографов и этнологов не так однозначна, не так тревожна. Некоторые из них подчеркивают невозможность (но к невозможному влечет каждого интеллектуала) и бесполезность истории в рамках их ремесла. Этот авторитарный отказ от истории не особенно помог Малиновскому и его ученикам. Действительно, как может антрополог не интересоваться историей? По словам Клода Леви-СтроссаClaude Livi-Strauss, Antbropologie structural, op. cit., p. 31., она столь же приключение ума, сколь и души. Нет ни одного общества, сколь бы примитивным оно ни было, которое не обнаруживало бы "отпечатков событий", ни одного общества, история которого была бы полной катастрофой. В этом отношении нашей ошибкой было бы сожалеть или настаивать.

Напротив, наша борьба идей особенно оживится на границах короткого времени с социологическими исследованиями настоящего, с многомерными исследованиями, объединяющими социологию, психологию и экономику. Они процветают и у нас, и за рубежом. Они по-своему составляют повторяющуюся часть незаменимой ценности настоящего времени, его "вулканического" жара, его возрастающего богатства. Для чего обращаться к историческому времени: обедненному, упрощенному, опустошенному молчанием, реконструированному -- настаиваю: реконструированному. Действительно ли оно столь мертво, столь реконструировано, как говорят? Конечно, историк легко может извлечь суть из прошедшей эпохи; говоря словами Анри Пиренна, в ее рамках он без труда различает "значимые события" как "те, что имеют последствия". Очевидное и опасное упрощение. Но чего бы ни отдал путешественник по настоящему времени за возможность вернуться назад (или опередить время), что обнажит и упростит современную жизнь, запутанную, плохо прочитываемую из-за нагромождения мелких жестов и знаков? Клод Леви-Стросс считает, что час беседы с современником Платона объяснит ему связность или противоречивость античной греческой цивилизации лучше, чем наши классические дискуссии"Diogdne соисЬе >, Les Temps Modemes, № 195, p. 17.. Я с этим согласен. Но это так, потому что в течение долгих лет он вслушивался в сотни греческих голосов, спасенных от забвения. Историк готов к путешествию. Час в современной Греции не позволит ему узнать ничего, или почти ничего, о современных связности или противоречивости.

Более того, исследователь современности доберется до "тонкостей" структур, только если сам будет реконструировать у выдвигать гипотезы и объяснения, отказываться от непосредственно воспринимаемой реальности, усекать и превосходить ее, совершать все операции, которые позволяют не поддаваться уже известному, чтобы превзойти его, но которые сами представляют собой реконструкции. Я сомневаюсь в том, что сегодняшняя социологическая же фотография более "истинна", чем историческая картина прошлого, а также в том, что она могла бы избежать реконструкции.

Филипп Ари (Philippe Aries) Le Temps de Vhstoire, Paris, Plon, 1954, особенно p. 298 и след. подчеркивал важность необычности, неожиданности в историческом объяснении: вы сталкиваетесь в XVI веке со странностью, со странностью для вас, человека XX века. В чем различие? Проблема поставлена. Но я скажу, что неожиданность, необычность, удаленность -- эти великие средства познания -- не менее необходимы для понимания того, что вас окружает настолько близко, что теряется четкость видения. Живя в Лондоне в течение года, вы совсем мало узнаете об Англии. Но благодаря сравнению и удивлению вы вдруг поймете какие-то более глубинные и самобытные черты Франции, те, о которых вы не задумывались. По отношению к настоящему прошлое так же необычно.

Историки и социальные ученые могут вечно перекладывать друг на друга ответственность за мертвый документ и самое живое свидетельство, за далекое прошлое и самое близкое настоящее. Я не считаю, что суть проблемы в этом. Настоящее и прошлое взаимно освещаются. И если наблюдать только настоящее в его узких границах, внимание будет обращено к тому, что быстро движется, сияет истинным или ложным светом, или меняется, или производит шум, или без труда обнаруживается. Вся событийность, достаточно скучная, как в исторических науках, подстерегает торопливого наблюдателя, этнографа, который наносит трехмесячный визит какой-нибудь полинезийской народности, индустриального социолога, который выдает клише своего последнего исследования или думает, что с помощью множества опросников и комбинаций перфокарт точно определит социальные механизмы. Социальное -- это весьма хитрая добыча.

Действительно, что интересного мы, представители социальных наук, можем узнать о передвижениях юной девушки между домашним окружением в XVI округе, ее профессором музыки и университетом социальных наук Sciences-Po из того, о чем говорит большое и добротное исследование определенного парижского района? P. Chombart de Lauwe, Paris et Vagglomeration parisienne, Paris, P. U.F., 1952, t. I, p. 106. Можно построить красивую карту. Но эта девушка может изучать агрономию или заниматься водными лыжами, что меняет ее передвижения в этом треугольнике. Я рад увидеть на карте распределение мест проживания работников крупных предприятий. Но если у меня нет предыдущей карты распределения, если хронологическая дистанция между замерами недостаточна, чтобы описать форму движения, то где проблема, без которой исследование оказывается бесполезным? Польза от таких исследований для исследований -- это не более чем накопление сведений; они не имеют особой ценности ipso facto для будущих работ. Будем остерегаться искусства для искусства.

Я также сомневаюсь, что город может быть объектом социологических исследований, как в случаях изучения Осера (Auxerre)Suzanne Frere et Charles Bettelheim, Une ville franqaise moyenne, Auxerre en 1950, Paris, Armand Colin, Cahiers des Sciences Politiques, № 17,1951. или Вьена (Vienne еп ОаирЫпе )Pierre Cement et Nelly Xydias, Vienne-sur-Rhdne. Sociologie d'une cite fran<;ai5e, Paris, Armand Colin, Cahiers des Sciences Politique, № 71,1955., не будучи вписанным в историческую протяженность. Любой город, объединение [людей], напрягаемое своими кризисами, разрывами, повреждениями, необходимыми подсчетами, следует помещать в комплекс разных близлежащих деревень, а также архипелагов соседних городов, о которых впервые заговорил историк Ричард Хепке (Richard ffipke); в движение более или менее, часто весьма удаленное во времени, которое вносит жизнь в весь этот комплекс. Если речь идет об обмене между деревней и городом, индустриальном или торговом соперничестве, то безразлично или, напротив, существенно, рассматривается движение на подъеме или на исходе, в отдаленном зарождении или в монотонном воспроизведении?

Закончим словами, которые повторял Люсьен Февр в последние десять лет своей жизни: "История, наука о прошлом, наука о настоящем". История, диалектика длительности -- не есть ли она своего рода объяснение социального во всей его реальности? А значит, и настоящего? Ее ценный урок в этой области -- предостережение против событийности: не рассуждать только в терминах короткого времени, не принимать за подлинных только шумящих акторов; есть другие, молчаливые, -- но кто же этого не знает?

Похожие статьи




Спор вокруг короткого времени - История и другие науки о человеке

Предыдущая | Следующая