История и социальные науки - История и другие науки о человеке

Науки о человеке переживают общий кризис: они изнемогают под тяжестью собственного прогресса не только по причине кумуляции нового знания и необходимости коллективной работы, рациональная организация которой только начинается; но прямо или косвенно, вне зависимости от желания все они затронуты прогрессом, чересчур быстрым для них, но остаются неявно приверженными ретроградному гуманизму, который не может более служить им рамками. Все более или менее осознанно озабочены своим местом в чудовищной совокупности исследований, старых и современных, необходимость конвергенции которых сегодня очевидна.

Преодолеют ли социальные науки эти трудности путем дополнительных усилий, связанных с самоопределением или с нарастанием раздражения? Возможно, у них есть иллюзии на этот счет, поскольку (с риском вернуться к прежнему переливанию из пустого в порожнее или к ложным проблемам) они сегодня, более, чем вчера, озабочены определением своих целей, методов, приоритетов. Они наперегонки заняты распрями по поводу границ, которые их разделяют, не разделяют или плохо отделяют от соседствующих наук. Ибо каждая на самом деле мечтает остаться самой собой или вернуться к самой себе... Отдельные ученые налаживают сближение: Клод Леви-СтроссAnthropologie structural, Paris, Plon, 1958, passim, в особенности p. 329. продвинул "структурную" антропологию в сторону процедур лингвистики, горизонтов "неосознаваемой" истории и юношеского империализма "качественной" математики. Он движется к науке, которая под названием наука о коммуникации пытается объединить антропологию, политическую экономию, лингвистику... Но кто готов к такому преодолению границ и к таким перегруппировкам? Ведь того и гляди география разведется с историей!

Но будем справедливы: к этим распрям и отказам есть интерес. Желание самоутвердиться по отношению к другим форсирует новую любознательность: отрицать другого -- значит уже узнать его. Более того, не желая этого открыто, социальные науки заставляют признать одна другую, каждая стремится уловить всю социальность, в ее "целостности"; каждая, пытаясь сохранить себя, посягает на своих соседей. Экономика открывает социологию, которая ее обходит, история, возможно, наименее структурированная из социальных наук, усваивает все уроки своих многочисленных соседей и пытается их передавать дальше. Таким образом, несмотря на задержки, сопротивления, молчаливое неприятие, очерчивается становление "общего рынка"; стоило бы пожелать этого в недалеком будущем, даже сели позже каждая наука получит преимущество на время вернуться на более узкий собственный путь.

Однако изначальное сближение следует провести срочно. В Соединенных Штатах такое объединение приняло форму коллективных исследований культурных ареалов современного мира, area studies (ре - гионалистика), которые представляют собой изучение командой social scientists (социологов), прежде всего, сегодняшних политических монстров, таких как Китай, Индия, Россия, Латинская Америка, Соединенные Штаты. Знать их -- жизненно важный вопрос! Нужно также, чтобы кроме сближения техник и знаний, каждый из участников не оставался, как прежде, замкнутым в своей частной работе, слепым или глухим к тому, что говорят, пишут или думают другие! И еще важно, чтобы такое объединение наук стало полным, чтобы не было пренебрежения более старыми в пользу более молодых, которые обещают больше, чем могут выполнить. Например, почти нулевое место в этих американских попытках занимает география, чрезвычайно малое отводится истории. Впрочем, о какой истории идет речь?

О том кризисе, который переживает наша дисциплина в течение последних двадцати или тридцати лет другие социальные науки информированы плохо, и тенденция не отдавать себе отчета в этом сохраняется, тогда как работы историков представляют собой один из аспектов социальной реальности, которой история верно служит или которую умело продает: эта социальная длительность, эти множественные и противоречивые времена жизни людей, которые являются не только субстанцией прошлого, но также материей текущей социальной жизни. Дополнительный резон, чтобы в дебатах между социальными науками настойчиво подчеркивать значимость и полезность истории, или, скорее, диалектики длительности, заключается в том, что она раскрывает себя в своем ремесле, в повторяющихся наблюдениях историка; с нашей точки зрения, ничего не может быть важнее в центре социальной реальности, чем это живое, интимное, бесконечно повторяющееся противостояние мгновения и медленного течения времени. Идет ли речь о прошлом или о настоящем, ясное осознание этой плюральности социального времени необходимо для методологии, общей для всех наук о человеке.

Я мог бы многое сказать об истории, об историческом времени. Меньше читателям этого обзора, специалистам в нашей области, больше нашим соседям по наукам о человеке: экономистам, этнографам, этнологам (или антропологам), социологам, психологам, лингвистам, демографам, географам, социальным математикам или статистикам -- всем соседям, за опытом и исследованиями которых мы следовали многие годы, поскольку нам казалось (да и сейчас кажется), что на буксире у них или в контакте с ними история увидела свой новый день. Возможно, и мы в свою очередь можем им что-то передать. Недавние опыты и поиски истории обнаруживают -- вне зависимости от осознания и приятия -- все более точное понимание множественности времени и исключительной ценности длительного времени. Это понимание, более чем сама история -- многоликая история, -- должно заинтересовать соседние социальные науки.

Исторический время социальный история

Похожие статьи




История и социальные науки - История и другие науки о человеке

Предыдущая | Следующая