Мир Людмилы Петрушевской в антиутопии "Новые Робинзоны" - Концепция мира в антиутопии

Хроника конца ХХ века" вырастает из "руссоистской" идеи бегства из цивилизации в природу. Новая робинзонада сочетает в себе несочетаемое - черты идиллии и эсхатологии. Внешний план повествования, развернутого Петрушевской, фиксирует приметы выживания, приспособления к новым условиям жизни. Второй, внутренний, пласт повествования насыщается эмблематикой катастрофы и смерти. Обращает на себя внимание топоним - речка Мора: он, с одной стороны, резонирует с именем родоначальника жанра утопии, а с другой - благодаря русскому корню "мор" (смерть) - рождает ассоциацию с мифологическим образом Стикса. Многие выразительные детали текста говорят о том, что возвращение современного человека в первобытность происходит не только на социальном, культурном, но даже на биологическом уровне ("утолщения и наросты" на ногтях людей содержат явный намек на биологические мутации). Человечество - таков пафос "Новых Робинзонов" - движется вспять, в дикость, в пещеры, в логово, и - в отличие долгого пути восхождения к вершинам цивилизации - его падение вниз по эволюционной лестнице происходит стремительно и необратимо. В рассказе Петрушевской присутствует аллюзия на ветхозаветный миф о Ноевом ковчеге в финале: Молчит приемник. Значит, им удалось бежать, значит, вокруг не осталось никого. Так сюжет "Новых Робинзонов" включается в контекст эсхатологического мифа, соотнесение с которым концептуально важно для рассказа, материализующего мифологему конца света. Оставаясь верной поэтике эксперимента и парадокса и включая структурные элементы архаического жанра в рамку апокалипсической футурологии конца ХХ века, Петрушевская предъявляет свойственный ей, трагический вариант антиутопии - идиллию в мире после будущего. Отсылка к классическим произведениям в названии часто встречается у писательницы ("Песни восточных славян", "Дама с собаками", "Новый Фауст", "Медея", "Новый Гулливер", "Теща Эдипа" и др.). Это дает возможность создать тот необходисый контрастный фон, на котором отчетливее проступает безумие и абсурдность жестокой повседневности. Сама семантика заглавия "Новые Робинзоны" отсылает к замечательной книге Д. Дефо о величии человека, который смог противостоять обстоятельствам. Петрушевская же скорее пишет о "расчеловечивании человека", о его страхах и комплексах. Антиутопия Л. Петрушевской построена как монолог восемнадцатилетней девушки, которая вместе с родителями уехала в глухую, заброшенную деревню: "Мои папа и мама решили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и заброшенную, куда-то за речку Мору. Семья девочки, как первобытные люди, осваивает земледелие, живет натуральной жизнью: собирает ягоды, грибы, травы, разводят коз, старается полностью изолировать себя от покинутого мира. Петрушевская детально описывает быт семьи, ее вживание в новые условия, столь отличные от привычной для них городской жизни. Все силы семьи направлены на то, чтобы не умереть от голода, как умерли те, кто вовремя не убежал в деревню.

Л. Петрушевская строит монолог девушки на внешне ровной, без всяких эмоций интонации. Он лишен каких бы то ни было эпитетов, сравнений. Находясь в лесу, на природе, юная девушка ни разу не восхитилась окружающей красотой. Все имеет только прагматическое значение - необходимо ли это для дальнейшего существования. Становится очевидно, что в этом замкнутом мире смещены все эстетические и нравственные координаты. Мать спасает голодных подброшенных мальчика и девочку не из чувства жалости или сострадания, а потому, что видит в них возможность продолжения рода человеческого, когда там, во внешнем мире, все умрут. В повести нет характеров. Их заменила функция. Отец, мать, девушка лишены психологии общественного человека. Они - лишь биологические единицы, новые Робинзоны, создающие самодостаточным для жизни остров вне цивилизации, вне враждебного внешнего мира. Критик Л. Панн отмечает особенность антиутопии Петрушевской так: "Антиутопия реальна до предела: этот жанр носится в воздухе и обозначает не столько литератрные явления, сколько нынешнюю жизнь - жизнь после краха всех иллюзий, включая веру в человечество. ...Социальные моменты играют тут малую роль; кошмар в жизни универсален, и вовсе не только быт его предопредил. Петрушевская пишет подчеркнуто асоциальные антиутопии. Она разрешает утопию на всех уровнях: любовь оборачивается кровавыми дефлорациями и бесполезными декларациями, семейное счастье - бессонными ночами и скандалами ".

Петрушевская практически строит современный ноев ковчег, оставляя в нем самое необходимое для продолжения, а вернее, построения новой нормальной жизни: "Зима замела снегом все пути к нам, у нас были грибы, ягоды, сушенные и вареные, картофель с отцовского огорода, полный чердак сена, моченые яблоки с заброшенных в лесу усадеб, даже бочонок соленых огурцов и помидоров. На делянке, под снегом укрытый, рос озимый хлеб ".

Похожие статьи




Мир Людмилы Петрушевской в антиутопии "Новые Робинзоны" - Концепция мира в антиутопии

Предыдущая | Следующая