Консервативная оценка либеральной политико-правой мысли - Либеральная политико-правовая мысль 2-й половины XIX века

Леонтьев разделял позицию автора "России и Европы" в том отношении, что вся история состоит всего лишь из смены культурных типов, причем каждый из них "имел свое назначение и оставил по себе особые неизгладимые следы". В своем главном труде "Византизм и славянство" Леонтьев подчеркивал, что, несмотря на сходство его взглядов с концепцией Данилевского, они были сформированы еще до знакомства с теорией культурно - исторических типов. Согласно изложенной Леонтьевым теории органического развития, один и тот же закон определяет ступени в развитии растительного, животного и органического мира, а также мира истории. Повинуясь этому закону, любое государство в своем развитии неизбежно проходит три стадии:

    1. "первичная простота" своеобразное младенческое состояние, начальный этап формирования; 2. "цветущая сложность" - при которой наблюдается единство в разнообразии составных частей, которые, однако, пребывают в "деспотических объятиях" объединяющей внутренней идеи; 3. "вторичное смесительное упрощение" - постепенное смешение и уравнивание самобытных свойств, ослабление связи между ними, дряхление государственного организма.

В биологическом чередовании рождения, расцвета, старения и смерти четко выразился фатализм органического подхода к истории. После "вторичного смесительного упрощения" следует гибель государственного организма, которой так же невозможно избежать, как невозможно избежать гибели органического организма. Характерно, что Леонтьев, как впоследствии и Шпенглер, считал, что детство, юность, расцвет и смерть - вполне объективные наименования.

Цикл прохождения всех трех стадий занимает по Леонтьеву 1000-1200 и по Шпенглеру 1200-1500 лет. Переход от первого этапа ко второму совершается провиденциалистско, в соответствии с непознаваемыми логическими законами. Развитие государства сопровождается постоянным выяснением и обособлением свойственной только ему политической формы. В контексте России такой формой является монархия. С расстройством этой формы начинается процесс ослабления государства, которому способствует распространение в широких массах либерально - демократической идеологии. Период "цветущей сложности" продолжался в России с начала правления Петра I до конца царствования Николая I. Сам Леонтьев желал не только "подморозить Россию". Он мечтал о консервативном творчестве. Его теория, по которой России грозило "смесительное упрощение", вошла в противоречие с беспокойством за судьбу своей родины. В письме Вл. С. Соловьеву он сетовал на сложившуюся ситуацию: "...все казалось, что невозможно нам, не губя России, идти дальше по пути западного либерализма, западной эгалитарности, западного рационализма. Казалось, что приостановка неизбежна, ибо не может же Россия внезапно распасться! Но теперь, когда эта реакционная приостановка настала, когда в реакции этой живешь и видишь все-таки, до чего она неглубока и нерешительна, поневоле усомнишься и скажешь себе: "только-то?".

Как верно заметил В. В. Зеньковский, в теории Леонтьева произошло окончательное перенесение категорий органической жизни на историческое бытие. Это породило определенную двойственность, когда гибель самодержавной России, которую Леонтьев стремился предотвратить или хотя бы отсрочить, объявлялась, согласно его же теоретическим построениям, неизбежной и неминуемой.

Леонтьев отвергал либеральный эгалитаризм, сближая и часто отождествляя его с анархизмом и с эгалитаризмом социалистов. Задолго до революции Леонтьев предсказывал, что при социализме будет создано новое рабство в виде жесточайшего подчинения лиц мелким и крупным общинам, а общин - государству. "Социалистический феодализм" предполагал и возможное "закрепощение" лиц к разным учреждениям и даже к другим лицам, вознесенным высоко по служебной лестнице. Узаконенное неравенство привело бы к всевластию бюрократии, которая оказалась бы опасной и для социалистического государства, поскольку неизбежно возвысила бы свои интересы над государственными.

Вот один из характерных для него приемов рассуждений: "Если... анархисты и либеральные коммунисты, стремясь к собственному идеалу крайнего равенства (который невозможен), своими собственными методами необузданной свободы личных посягательств должны рядом антитез привести общества, имеющие еще жить и развиваться, к большей неподвижности и весьма значительной неравноправности, то можно себе сказать вообще, что социализм, понятый как следует, т. е. не что иное, как новый феодализм, уже вовсе недалекого будущего, разумея под словом феодализм, конечно, не в тесном и специальном его значении романо-германского рыцарства, а в самом широком его смысле, т. е. в смысле глубокой неравноправности классов и групп, в смысле разнообразной децентрализации и группировки социальных сил, объединенных в каком-нибудь живом центре духовном и государственном; в смысле нового закрепощения лиц другими лицами и учреждениями, подчинение одних общин другими общинами, несравненно сильнейшими или чем-нибудь облагороженными (так, например, как были подчинены у нас в старину рабочие селения монастыря)". Современные ему коммунисты и социалисты предстают теми же либералами, только нацеленными на крайние меры и приемы действий - "до бунта и преступлений", что является, по сути дела, доведением либерально-эгалитарного принципа до его "крайности" (в незавершенной работе "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения", 1872-1884).

Обсуждая тему "русской государственности", Леонтьев был склонен выводить ее природу из византийского и отчасти европейского наследия. О ее несовершенствах он писал так: "Мы создали великое государство; но в этом Царстве почти нет своей государственности; нет таких своеобразных и на других влияющих своим примером внутренних политических отношений, какие были в языческом Риме, в Византии, в старой монархической (и даже наполеоновской) Франции и в Великобритании". Те же слова могут быть отнесены и в адрес русского права. "Русское право в наше время есть право европейское, слегка окрашенное византизмом там, где государственность соприкасается с религией".

Оценки ситуации в России и Европе строились Леонтьевым на основе анализа тенденций и общих закономерностей жизни государственных организмов, которые они обнаружили в ходе социальной истории. В начале развития государства всего сильнее проявляет себя аристократическое начало, в середине жизни государственного организма появляется тенденция к единоличной власти и лишь "к старости и смерти воцаряется демократическое, эгалитарное и либеральное начало". В российской истории - "великорусской жизни и государственной жизни" - он видел глубокое проникновение византизма, т. е. единства сильной государственности с церковью. "Я хочу сказать, что царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь".

Последующие выводы Леонтьева из этого обобщения были весьма категоричными - "византизм как система византийских идей и институтов, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами", создала наше величие; изменяя этому византизму, мы погубим Россию; перед угрозой надвигающегося западного эгалитаризма следовало бы "подморозить прогресс".

Таким образом, современники видели в Леонтьеве не столько продолжателя славянофильской традиции, сколько своеобразного "западника", сравнивая его взгляды то с взглядами Н. Я. Чаадаева, то с взглядами Фр. Ницше. Сравнения между взглядами Леонтьева и Ницше можно найти во многих работах. Еще Вл. С. Соловьев считал, что К. Н. Леонтьев "предвосхитил многие мысли Ницше". В. В. Розанов, построивший свою метафизику христианства на леонтьевском пессимизме, был первым, кто назвал Леонтьева "русским Ницше". При этом речь шла не о внешнем совпадении во взглядах, а о глубинном единстве мировоззрения двух мыслителей. Леонтьев был "более Ницше, чем сам Ницше". В конце жизненного пути Леонтьев удалился в монастырь (похоронен в усыпальнице одного из монастырей Сергиева Посада). О своем обращении он в одном из писем писал следующее: "...возгоревшейся сердечной верой, еще и долгою политической деятельностью в сфере восточных христиан (имелась в виду дипломатическая служба в Стамбуле. - В. Г.), я понял почти сразу и то, что я сам лично вне православия спасен быть не могу, и то, что государственная Россия без строжайшего охранения православной дисциплины разрушится еще сильнее многих других держав, и то, наконец, что культурной самобытности нашей мы должны по-прежнему искать в греко-российских корнях наших".

Похожие статьи




Консервативная оценка либеральной политико-правой мысли - Либеральная политико-правовая мысль 2-й половины XIX века

Предыдущая | Следующая