Либеральный проект, левацкий уклон? - Социализм как первая стадия капитализма. Опыт постсоветской России

Наступило время горбачевских реформ, призванных либерализировать социализм под странным девизом: "больше социализма - больше демократии". Но выдвинутая новым руководством КПСС концепция "ускорения", претендовавшая на роль былых мобилизационных проектов модернизации, оказалась совершенно несостоятельной, поскольку не опиралась ни на реальные возможности экономики, ни на заинтересованность хозяйствующих субъектов, ни на социальные ожидания общества. За реформы взялись либералы иного порядка, обернув ускорение вспять, - прямиком к капитализму. По сравнению с ними В. И. Ленин может показаться замшелым консерватором. В самом деле, в своих прогнозах вождь мирового пролетариата отводил на переход к социализму целую историческую эпоху (несколько поколений), начало которой на практике положила весьма умеренная по тем временам новая эконо-; мическая политика. "Лево-уклонистами" называли тогда большевиков, которые пытались решить проблемы перехода одним махом, - "большим скачком", как сказали бы много позже маоибты. А не в этом ли типологическом ряду оказались постсоветские реформаторы, предложившие либеральные проекты смены эпох за "пятьсот дней" или за несколько лет? "Цель приватизации - построение капитализма в России, причем в несколько ударных лет, выполнив ту норму выработки, на которую у остального мира ушли столетия", - говорил один из них АБ. Чубайс [Чубайс 1997], повторяя (едва ли осознанно) известное изречение И. В. Сталина о темпах построения социализма в СССР.

Лево-революционистский уклон в чистом виде. Даешь капитализм! Вооружившись этим лозунгом, младореформаторы, по существу, приняли концепцию возвратной модернизации. Осознавали ли они возможные последствия? Канонически вписанный в историю постсоветского реформизма Е. Г. Гайдар в конце 1989 г. писал: "Идея, что сегодня можно выбросить из памяти 70 лет истории, попробовать переиграть сыгранную партию, обеспечить общественное согласие, передав производство в руки нуворишей теневой экономики, наиболее разворотливых начальников и международных корпораций, лишь демонстрирует силу утопических традиций в нашей стране. Программа реформ, не предусматривающая таких ценностей, как равенство условий жизненного старта вне зависимости от имущественного положения, общественное регулирование, дифференциация доходов, активное участие трудящихся в управлении производством, просто нежизнеспособна" [Гайдар 1989]. Автор этого откровения подтвердил своими последующими реформаторскими импровизациями собственный прогноз. Либеральный проект провалился. Реформы, инициированные коррумпированной элитой и поощряющие любые, в том числе мафиозные способы "накопления капитала", скорей уводили от традиционной модели капитализма, чем приближали к ней. Вместо того, чтобы рационально использовать реальные преимущества социализма при переходе к рыночной экономике, как это сделал социалистический Китай, реформаторы принялись бездумно их искоренять, фактически отдаляя перспективу создания цивилизованного капитализма, загоняя ее в замкнутый круг.

Небольшое отступление. Неоспоримы подтвержденные историей гуманистические ценности либерализма: свобода личности, мысли, слова, гражданские права. Известны, правда, критики либерализма, которые, как, например, В. Галин в своей монографии под характерным названием "Тупик либерализма. Как начинаются войны" усматривают в нем первоначало всех бедствий, включая "самые кровавые войны в мировой истории" [см. Галин 2011]. Не соглашаясь со столь экстремальными оценками, зададимся все же вопросом: привнесли ли в российское общество реформы, которые проводятся с начала 1990-х годов в России, отмеченные выше либеральные ценности? Вписываются они в гуманные традиции свободомыслия либерализма в западном или дореволюционном российском понимании? Едва ли. А вот с большевизмом по экстремизму, жестокости, авантюризму - сходство очевидное.

Между тем ниспровергаемый общественный строй в СССР содержал в себе вполне пригодные элементы для реконструкции общества в направлении к вожделенному рынку. Это, во-первых, формы собственности и структуры управления и общественного регулирования хозяйства, отождествимые по ряду существенных параметров с государственным капитализмом; освобожденные от идеологических пут, они могли бы составить основу продвижения к желанной цели без социальных бедствий "шоковой терапии". Во-вторых, советское общество располагало эффективной системой социальной защиты, от которой сохранились лишь жалкие остатки. Простившись с социализмом, страна очутилась в состоянии социально-экономического хаоса. Надо ли было заменять коммунистический проект либеральным? А может, один другого стоит? Сошлемся на мнение западного критика либерализма, профессора Уорикского университета Колина Крауча, который считает, что в наше время либералы и марксисты - "причудливая пара" - "ушли в прошлое, которое сегодня представляется фантазией" [Крауч 2012: 15].

Следуя ленинской диалектике понятий, "единых в противоположностях", не трудно убедиться, что ключевые смыслы и либерального, и коммунистического проектов, идеологически однозначны, одинаково архаичны. Типичный для постсоветских реформаторов синдром рыночного детерминизма, порождаемый подходящим разве что для XIX в. представлением о рынке как о всемогущем регуляторе общественных отношений: достаточно, мол, "ввести" частную собственность, дать свободу торговле, отпустить цены, подстегнуть приватизацию, открыть дорогу вольной конкуренции, и все расставится по своим местам, наведется порядок в государстве, народ приобщится к благам западной цивилизации. В этом отношении постсоветские реформаторы не оригинальны. Крауч пишет: "Существует много подвидов и брендов неолиберализма, но за всеми ними стоит один господствующий принцип: свободные рынки, на которых индивиды заняты максимизацией материальных прибылей, - наилучшее средство для удовлетворения стремлений людей" [там же: 11].

Почему этот принцип в России на практике не выполнил свою цивилизаторскую миссию? Быть может, сыграли роковую роль невежество, некомпетентность, амбициозная глупость, инспирированное извне зловредие реформаторов? Вот ответ компетентного эксперта Андерса Ослунда, который в аннотации к изданию на русском языке его монографии "Строительство капитализма" характеризуется "как крупнейший специалист по проблемам посткоммунистической трансформации и переходных экономик" (там же весьма показательная справка: с 1991-1994 г. - экономический советник Правительства России, с 1994 по 1997 г. - Правительства Украины, с 1998 г. - советник Президента Кыргызстана Аскара Акаева, затем сотрудник в фон де Карнеги в Вашингтоне). По его мнению, Е. Т. Гайдар и другие "авторы радикальных реформ" в постсоциалистических странах "были умны и талантливы и хорошо знали, чего хотели" [см. Ослунд 2003].

А кто доказал, что умники, таланты и даже признанные гении не способны на ошибки, глупости и злодеяния? Какое из постсоветских государств, в коих автор и его американские коллеги пребывали советниками, пришло хотя бы к относительному благополучию, следуя такому, например, наставлению Ослунда: "Для того чтобы избежать неэффективного, частично реформированного государственного устройства, требуется как можно резче и определеннее, но без применения насилия, порвать с прежним общественным строем. Сильный шок необходим как на уровне общества, так и на уровне отдельного человека" [там же: 654].

Как известно, без насилия не обошлось. Последствия шоковой терапии повсюду на постсоветском пространстве оказались катастрофичны. Россия же едва избежала полного и неотвратимого развала - экономического, социального, геополитического. Положение поправил переход правящей элиты от шока к более умеренной политике. Преодоление левого уклона? Как сказать. Строго говоря, дело не в этом, а в самом существе социального проекта, реализуемого с начала 1990-х годов. Известный экономист С. М. Меньшиков видит "коренное противоречие в концепции неолиберализма" в том, что, "утверждая в качестве главной цели минимизацию роли государства в экономике, она в то же время возлагает осуществление этой задачи именно на государство. Получается что-то вроде одного из основополагающих принципов теории научного коммунизма, когда провозглашаемая цель - отмирание государства - осуществлялась через всемерное развитие его функций по руководству обществом" [Меньшиков 2004: 308-309].

Слегка "обтесав" эти постулаты, их легко перевести на язык футуристских аксиом "Коммунистического манифеста", естественных и для крайних противников капитализма позапрошлого столетия. Здравомыслящий капиталист Дж. Сорос обескуражился стахановскими порывами реформаторов, неспособных уразуметь явленную современными обществами дихотомию: "На одном конце - коммунистические и националистические доктрины, которые бы привели к гнету государства. На другом конце - неограниченный капитализм, который привел бы к крайней нестабильности и в конечном итоге к краху" [Сорос 1997: 25].

Общеизвестны итоги либеральных экспериментов: катастрофическое падение производства, губительное для страны социальное расслоение общества, экономическая и политическая нестабильность, социальная напряженность, рост преступности, обнищание народных масс, люмпенизация среднего (по российским меркам) класса, падение морали - словом, всеобщая деградация. Такого рода последствия вообще характерны для развивающихся стран, к коим ныне относится и Россия [см. Радыгин, Энтов: 2012].

Утопичными оказались идеи быстрого создания рыночных механизмов и демократических институтов на основе идеи либерализма эпохи свободной конкуренции, равно как и надежды на быстрое и безболезненное включение постсоветской России в международные экономические структуры. Вновь сошлемся на Е. Т. Гайдара, который, осмысливая свой опыт реформатора, констатируя в изданной в 2005 г. монографии, что "Россия уже вышла из периода социально-экономических изменений, связанных с крушением социалистической системы, формированием рыночных институтов", признал вместе с тем, что "отдыхать от реформ, наслаждаться стабильностью рано" [Гайдар 2005: 645, 646].

Социализм в СССР деградировал и разложился как общественный строй. Но возникла ли вместо него иная исторически легитимная система? Один из первых олигархов Б. А. Березовский в своей программного жанра статье "От революции к эволюции" утверждал: "Период 1991-го по 1997-й гг. не имеет аналогов в российской истории. Именно в течение этого времени реформаторы вместе с президентом Борисом Ельциным впервые в истории России осуществили трансформацию государства с централизованной экономикой и тоталитарной политической системой в государство с рыночной экономикой и либеральной политической системой" [Березовский 1998].

Суть этого изречения в лапидарном изложении такова: круг пройден - капитализм восстановлен поистине революционными темпами - фактически за пятилетку; передел собственности и власти состоялся; теперь главная задача победителей - стабилизировать ситуацию в принципе та же, что и после Октября: успокоить замордованное обрушившимися социальными переменами население, подменив былой идеал о "светлом будущем" новым скалькированным с "американской мечты".

О чем речь? Уточним понятия. Какая же это "эволюция" - радикальная смена за несколько лет общественного строя? Это скорей революция. Но ясно, что не та, которую можно встроить в ряд признанных историей буржуазных и прочих революций.

Постсоветские катаклизмы, правомерно сравниваемые с послеоктябрьскими, вызваны вовсе не взрывом социальной энергии масс либо уловившими ее импульсы провидческими дерзаниями реформаторов, что характерно для всех подлинных революций, а латентными процессами гниения правящей элиты. Перераспределение собственности и власти произошло одномоментно. Но кем? Как? В пользу кого? Окончательно ли? Снова напрашивается сравнение с Октябрем, от чего не уйдешь, пытаясь осмыслить реальности и фантасмагории постсоветизма.

Сопоставим. Собственность и власть в бывшем СССР захвачены не классом, не сословием и даже не организованной бандой (что бывало в истории), а неким неизвестным доныне социологии неформальным сообществом, состоящим, по гайдаровскому определению (см. выше), из номенклатурных хапуг, теневиков советской экономики, международных корпораций. Передел произошел отработанными еще в советские времена способами оболванивания народа и закулисными манипуляциями - через ваучеры, залоговые аукционы, финансовые пирамиды и прочие фикции "первоначального накопления капитала" постсоветского образца. В отличие от Октября, собственность отнята не у ничтожного меньшинства, а у подавляющего большинства населения.

В этой ситуации вне клинического анализа трудно объяснить старания победителей предъявить некий идеал, сопоставимый с социалистическим по способности умиротворения обобранных людей. Всякие его поиски, даже под видом "национальной идеи", совершенно бесперспективны, за исключением, быть может, тех случаев, когда они идут в этносоциумах, где идеал могут сформировать ожившие там исламские традиции. Моральный кодекс строителей коммунизма сгустился ныне в постные сентенции типа "свобода лучше, чем несвобода", "демократия лучше, чем тоталитаризм", "богатство лучше, чем бедность" и т. п. Все правильно. Кто же станет оспаривать, что плохое лучше хорошего? Никакой рефлексии тут не требуется.

Ладно. Советский строй потерпел крах. Возник ли на его месте иной строй, который можно было бы охарактеризовать с той понятийной определенностью, с какой идентифицируется минувший социализм или классический капитализм? Весьма сомнительно. Те реалии, которые называют "номенклатурным", "криминальным", "диким", "туземным", "бандитским" и т. п. "капитализмами", - всего лишь отдельные черты социальной данности, каждая из которых и все в совокупности никак не могут характеризовать всю наличествующую реальность.

А если поставить вопросы шире, глобальней, философичней, как это делает в близком к теме контексте В. В. Лапкин: "Возможно ли существование современного общества вне капиталистической системы мобилизации необходимых для его жизнедеятельности ресурсов, тем более в условиях их растущего дефицита? И, главное, способно ли 'рыночное общество', общество капитализма выступить субъектом такой трансформации, т. е. преобразовать не столько капитал как Собственное порождение, отчужденное и получившее всепроникающую власть над породившим его, сколько самое себя, т. е. общество, утратившее представление о своих истинных целях, интересах и потребностях, равно как и способность такое представление формулировать и отстаивать?" [Лапкин 2012: 59-60].

Вопросы поставлены отнюдь не риторические. Но, возвращаясь к нашей теме, ответим на них пока что вопросами риторическими. Стала ли социально легитимной реальностью в России частная собственность? Нет, конечно. И не станет до тех пор, пока государство и общество не найдут адекватного базовым правовым и моральным нормам решения вопроса о приватизации 1990-х годов. Это деяние воспринимается как преступное мошенничество не только российским обывателем, но и вскормленной коррупционной приватизацией властью, растаптывающей святое для капитализма право частной собственности всякий раз, когда это выгодно сановному бюрократу. Как это сделали, кстати, либеральнейшие правительства Евросоюза, вынудив власти Кипра в начале 2013 г. изъять в целях преодоления финансового кризиса значительную часть банковских активов.

Сложились ли национальная буржуазия и другие классы "нормального" капиталистического общества? Обоснованно ли с научной точки зрения таковыми считать вчерашних мелких спекулянтов и комсомольских активистов, ставших в одночасье миллиардерами, представляемых в виде "наших Рокфеллеров", или мелких лавочников и "офисный планктон", выдаваемых за "средний класс"? Не говоря уж о повсеместно деклассированных рабочих, крестьянах, интеллигенции. Правда, надо отдать должное шкодливой либеральной мысли, породившей в ходе митинговой истерии последнего времени понятийную несуразность - "креативный класс". Что это такое? К какой отрасли знания это отнести? Скорее всего - к той сфере информационных технологий, которая выращивает в электронных инкубаторах Интернета и прочих сетевых структурах виртуальные политические организации, вполне ощутимо воздействующие на реальную жизнь общества. Вылущивая из интернет - жаргона отвечающие духу времени слова и смыслы, можно без труда переименовать ("переБРЕНДить"?) составляющие социальной структуры общества. Примерно так: "виннеры" (победители) и "лузеры" (неудачники) - два противоположных класса; между ними найдут свое место "креативы" (средний класс), а по краям "тролли" - зловредные маргиналы нового типа.

Реальный социализм стал первой ступенью капитализма, осуществленного в виде поистине химерической конструкции - нечто составленное из мутирующих останков советского строя, реформ, ставших обыденными афер и казнокрадства, либеральных иллюзий интеллигентов, массового одурения граждан, утративших вдруг жизненные ориентиры, и т. п. атрибутов становления "другого" мира, опрокидывающего привычные стереотипы, как бы потустороннего.

В девиртуализированном же виде социум предстает как разложившееся социалистическое общество с врастающими в него капиталистическими структурами - уродливый гибрид, возникший в результате противоестественного скрещивания генетически несовместимых систем. Конечный продукт либерального дурномыслия. Такое выморочное состояние, способное при соответствующих внешних воздействиях продолжаться неопределенно долго и деградировать, как показывают некоторые постсоветские регионы, в архаичные, докапиталистические общественные уклады. Все это едва ли конечный продукт либерального дурномыслия.

Российское общество с начала 1990-х годов погружают в описанное состояние скороспелые реформы, опуская страну до уровня, ниже которого - перспектива тотального распада государства и общества. И пока что трудно обнаружить убедительные признаки того, что именно на этом уровне не будет продолжаться циклическая эволюция в XXI в., постоянно возвращаясь на круги своя. Выявляется скорей обратная тенденция, на что указывает возрождение звания Героя труда, народных дружин, стройотрядов и т. п. Прежний режим странным образом сдерживает движение вспять там, где он более всего сохранился, хотя точно так же гасит и импульсы модернизации. Таким исключением является Беларусь, где после кратковременного периода реформистской эйфории по существу был реставрирован советский строй.

Возникающие в постсоветском обществе по далекой от классической формуле "власть - деньги - власть" субстраты собственности не несут в себе системосозидающего начала. Формируясь на основе расхищения общественного богатства, они разоряют народное хозяйство и порождают сопиополитический хаос. Полного омертвления социальной ткани после отпущенной "реформами" на волю рыночной стихии не произошло лишь благодаря действию не поддавшихся им инерционных сил социализма.

Эволюция властвующих элит в России сопровождается нарастанием компрадорских элементов в их политике. Они откровенно домогаются попечения со стороны "цивилизованного мира", международного капитала, НАТО, что вполне естественно, так как сколько-нибудь широкой социальной поддержки внутри страны их эгоистические устремления не находят. Запад 1 делает встречные шаги. Если в разгар холодной войны в его политике преобладит и формы и методы косвенного влияния на экономические, социально-политические процессы в СССР, то теперь они меняются на прямые, окрашенные патернализмом, подобные тем, что обстоятельно освещены в обширной историографии о неоколониализме. Измененные применительно к особенностям нынешней ситуации, эти формы и методы стимулируют формирование зависимого капитализма, к чему направлены кредитная политика западных стран, частные инвестиции, интервенция доллара, бесцеремонные попытки воздействовать на финансовую политику, внешнеторговый оборот и т. д. Дело тут не в чьих-то злых кознях, а в объективных законах капитализма, которые обуславливают его развитие продолжением эксплуатации населения иприродных ресурсов не только социально освоенного им мира, но и всех; прочих пространств человеческого бытия.

"И все же, - со своим резоном отвечает В. В. Лапкин на поставленные им вопросы, - капитализм как несовершенное, но, тем не менее, средство обеспечения прав, провозглашаемых демократией, сохраняет свою актуальность ибезальтернативность, хотя и требует за это у общества непомерную цену... 'Незавершенный проект' Модерна продолжается..." [там же: 54].

Либеральный проект, левацкий уклон? - Социализм как первая стадия капитализма. Опыт постсоветской России

Похожие статьи