Новаторство историзма Пушкина - "Русская смута" в трагедии "Борис Годунов"

Задачам создания подлинно исторического произведения, которое дало бы правдивое воспроизведение целой исторической эпохи, менее всего могли отвечать традиционные формы драматургии классицизма. Пушкин решительно устранил "три единства" классицизма. Если действие классической трагедии должно было укладываться в промежуток не более 24 часов, действие "Бориса Годунова" охватывает период в семь с лишним лет (1598-1605). Взамен одного единственного места, где должны были происходить все пять актов, действие БГ переходит из дворца на площадь, из монастырской кельи в корчму, из палат патриарха на поле сражений, из России в Польшу. Вместо пяти актов - 23 сцены, что позволяет показать русскую историческую жизнь того времени с самых различных сторон, в самых разнообразных ее проявлениях.

Фабула трагедии классицизма - непременная любовная интрига. Пушкинский "Борис Годунов" - почти без любви, самозванец и Мнишек - один из боковых эпизодов пьесы. Традиционное единство действия постоянно нарушается. Действие развертывается как бы одновременно в нескольких планах. Происходящее в царских палатах объясняется тем, что происходит в боярских, а те - происходящим на площади. Огромное количество действующих лиц (обычно около 10) - около 60- от царя до простой бабы с ребенком, до мужика, призывающего ворваться в палаты. Вопреки традициям нет выраженного главного героя - вся Русь того времени и является коллективным героем трагедии. Судьба личности соотнесена с судьбой народа. И личность и народ виновны и ответственны за происходящее. НО они этого не понимают.

Колесо истории - действие начинается с убийства одного царевича и заканчивается убийством царевича другого - Федора.

Борис, совершивший страшный грех детоубийства, обречен. И никакая высокая цель, никакая забота о народе, ни даже муки совести не смоют этого греха, не остановят возмездия. Не меньший грех совершен и народом, позволившим Борису вступить на трон, более того, по наущению бояр, умолявшим:

Ах, смилуйся, отец наш! Властвуй нами!

Будь наш отец, наш царь!

Умоляли, забыв о нравственных законах, по сути, глубоко равнодушные к тому, кто станет царем. Отказ Бориса от трона и мольбы бояр, народные молитвы, открывающие трагедию, подчеркнуто неестественны: автор все время акцентирует внимание на том, что перед нами сцены государственного спектакля, где Борис якобы не хочет царствовать, а народ и бояре якобы без него погибнут. И вот Пушкин как бы вводит нас в "массовку", играющую в этом спектакле роль народа. Вот какая-то баба: то укачивает младенца, чтоб не пищал, когда нужна тишина, то "бросает его обземь", чтоб заплакал: "Как надо плакать, Так и затих!" Вот мужики трут глаза луком и мажут слюнями: изображают слезы. И здесь нельзя не ответить с горечью, что это безразличие толпы к тому, что творится во дворце, очень характерно для России. Крепостное право приучило народ к тому, что от его воли ничего не зависит. В площадное действо "избрания царя" вовлечены люди, образующие не народ, а толпу. От толпы нельзя ждать благоговенья перед моральными принципами - она бездушна. Народ же - не скопище людей, народ - это каждый наедине со своей совестью. И гласом совести народной станут летописец Пимен и юродивый Николка - те, кто никогда не мешается с толпой. Летописец сознательно ограничил свою жизнь кельей: выключившись из мирской суеты, он видит то, что невидимо большинству. И он первым скажет о тяжелом грехе русского народа:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли.

"Бориса Годунова", высоко оцененного самим писателем, многие современники признали неудачным, не соответствующим законам сцены. Глубина пушкинских исторических прозрений также ускользнула от них. И это весьма примечательный факт: именно в михайловский период творчества между Пушкиным и современной романтической литературой наметились первые противоречия, которые впоследствии привели к непониманию многих его произведений. Произведения, созданные в Михайловском, ясно определили реалистическую перспективу творческого развития Пушкина-художника. Он уже опережал литературу своего времени.

О пушкинском историзме написано немало. Тема эта неоднократно освещалась в научной литературе как в специальных исследованиях, так и в работах общего характера. Широко изучались исторические, а частично и философско-исторические взгляды поэта, обстоятельно рассматривались исторический жанр и историческая тема в его творчестве. Многие выводы и наблюдения прочно вошли в научный обиход, отстоялись, стали общепринятыми. И все же проблема пушкинского историзма не может считаться исчерпанной. Больше того, есть настоятельная необходимость еще раз вернуться к этой теме, поскольку некоторые ее аспекты требуют новых подходов и иных решений.

В работах о пушкинском историзме преимущественное внимание уделяется, как правило, характеристике взглядов поэта на историю, его исторической философии, рассматриваемых к тому же вне общего движения современной ему философско-исторической мысли. При таком подходе специфика историзма как особого "творческого качества" (Б. В. Томашевский), как органического элемента художественной системы стирается. Все еще сохраняется заметный разрыв между анализом исторических и философско-исторических представлений поэта, с одной стороны, и исследованиями его художественной практики -- с другой. Наконец, -- и это особенно существенно -- применительно к творчеству Пушкина 1830-х годов проблема историзма рассматривается в слишком общем, суммарном виде, как выражение отвлеченных принципов. Все это мешает понять художественную систему поэта в ее конкретном, неповторимом своеобразии, выявить в пушкинском реализме названного периода наряду с общими, родовыми чертами индивидуальные, особенные.

Разумеется, сам по себе исторический метод универсален. Однако конкретные формы, в которых он проявляется в сфере художественного творчества, многообразны. Это многообразие форм художественного историзма заключено в самой природе искусства, в творческой индивидуальности писателя. Общие, универсальные ("генерализирующие"), в сущности философские принципы исторического метода, исторического подхода находят конкретное преломление в специфических формах, неотделимых от характера образного мышления, национального своеобразия, от категорий жанра и стиля -- всего того, без чего нет художественной индивидуальности. Попытаться выявить некоторые из этих форм -- одна из задач предлагаемой статьи.

Как известно, крушение декабризма заново и с особой остротой поставило перед русским обществом проблему истории. В атмосфере напряженных философско-исторических исканий, характерных для последекабрьской эпохи, происходит интенсивный процесс формирования исторического мышления -- того "исторического созерцания", о котором Белинский будет писать как об условии "всякого живого знания". Бурное развитие исторической и философско-исторической мысли не могло не отразиться и на литературе. Литература теснее сближается с историей, вступает с ней в сложное взаимодействие, приобретает новые качества. Она не только вбирает в себя поток философско-исторических идей, "заражается" ими -- перестраивается сама ее художественная методология. В этих условиях окончательно складывается пушкинская художественная система -- "поэзия действительности". [c.86]

Похожие статьи




Новаторство историзма Пушкина - "Русская смута" в трагедии "Борис Годунов"

Предыдущая | Следующая