Монголия - Политика Внутренней Азии

Переходя к Монголии, следует отметить, что в этом подразделе рассматривается более поздний период, чем в остальных. Этот период связан с появлением теократического монгольского государства под руководством Богдо-гэгэна вследствие Синьхайской революции в Китае. Так как данная работа имеет довольно широкие рамки, здесь будет приведен ряд только ряд событий, повлиявших на статус Монголии до революции 1917 года. 1 декабря 1911 года князья и ламы из Халхи провозгласили независимое Монгольское государство во главе с Богдо-гэгэном VIII (с того момента Богдо-ханом), обосновав ее тем, что Монголия подчинялась маньчжурской династии, а не Китаю. До этого Монголия заручилась поддержкой России, где решили действовать осторожно и использовать Монголию в основном для влияния на Китай. 3 ноября 1912 году в Урге был подписан монголо-российский договор, подписанный И. Я. Коростовцем и утверждавший автономию Монголии. 5 ноября 1913 года состоялось подписание русско-китайского договора, по которому Китай соглашался на автономию Внешней Монголии и отсутствие своих властей (гражданских и военных) там, а Россия признавала сюзеренитет Китая. Наконец, 25 марта 1915 года в Кяхте было заключено трехстороннее российско-китайско-монгольское соглашение, провозглашавшее автономию Монголии.

Монголия и Бурятия связаны - экономически, политически, культурно и социально. Эта сеть взаимодействий предоставляла ее участникам использовать разнообразные пути для достижения своих целей. Тем не менее, известный современный историк Л. В. Курас предпринял попытку упростить значение конфликтов в национальном движении бурят в Монголии, заявив, что различные политические подходы не являются столь важными из-за общей революционной цели. Это заявление представляется слишком амбициозным в контексте конфликтов между эсерами и коммунистами. Более того, Э.-Д. Ринчино и М. М. Сахьянова имели совершенно разные взгляды на концепции автономии. Если Ринчино был ближе к областникам и активно использовал панмонголизм, то Сахьянова была среди меньшинства как в гендерном аспекте, так и в аспекте идентичности: она в первую очередь считала себя членом большевистской партии.

Простое утверждение результатов национального движения, размывает реальную картину и скрывает альтернативные траектории, которые сохранялись в умах даже после создания автономий. Нельзя не сказать об огромной роли бурятской национальной интеллигенции в Монголии и ее влиянии на образование. В 1912, через год после того, как Жамцарано, отправился в Монголию как советник Российского консульства, он предложил правительству Богдо-ханской Монголии провести реформу образования, введя светское образование (сперва только начальное, потом и среднее) наряду с дацанским. Такие же положения были в программе обновленцев, что упоминалось в предыдущей главе. Его предложение было принято и правительство постановило открыть три школы. Как ни странно, И. Е. Молоков говорит только про две школы: "В Урге две школы. Одна - при русском консульстве, вторая - монгольская, правительственная. Обеими заведовал Жамцарано. Среди учителей в монгольской Н. Т. Данчинов, в русской Ф. А. Парняков" . Следует отметить, что на тот момент Жамцарано преподавал монгольский язык в Петербургском университете и одновременно был советником по вопросам образования в правительстве Богдо-гэгэна. Фактически это можно назвать монгольской ветвью обновленческого движения в Бурятии.

Необходимо отметить, что само понятие обновленчества появилось в Монголии в начале XIX века и было введено Агваном Хайдавом. Как и в Бурятии позднее, основное внимание в этом движении уделялось переводу литературы и обрядов на национальный язык. Тем не менее, именно Жамцарано и другие деятели бурятского обновленческого движения развили идею о возвращении к ранним буддистским канонам, уделяли внимания идеям нестяжательства ламства и отстраненности общины от событий в миру. В данном случае эти идеи отвечали необходимости развития образования и экономических реформ. Но участие бурят в монгольской жизни не было ограничено взаимопомощью. Участие бурят в монгольской политике, хоть и проявилась наиболее остро после Октябрьской революции, существовала и до нее и зачастую было проблематизировано. Для областников, которые в этом случае скорее разделяли имперский взгляд на данную проблему, обычно было рассматривать бурят как "народ [который] мог бы сделаться проводником европейского образования в Монголии" . Например, генконсул Российской Империи в Урге А. Я. Миллер в 1916 предлагает осуществить переворот с бурятами (военными инструкторами) во главе для отстранения высших лам и отделения церкви от государства (иначе говоря - для поддержки светских князей) . Автору данного исследования неизвестно, как подобный план должен был поддержать позиции России в Монголии вне предварительных договоренностей с монгольскими авторитетами и после усиления духовенства в 1915 году вследствие смерти ряда влиятельных князей. Кроме того, отделение церкви от государства при правлении обладавшего огромной популярностью Богдо-гэгэна очевидно встретило бы волны противодействия. Данный план, разумеется, был полностью отвергнут МИДом с пояснениями о том, что степень участия бурят в монгольских делах должна быть четко вымерена.

Необходимость в поддержке Семенова (и Японии, которая поддерживала его) для стабилизации ситуации и панмонгольские стремления бурятской интеллигенции 25 февраля 1919 года вылились в создание Великого Монгольского государства которое затронуло как монголов и бурят, так и алтайцев. Главой правительства был выбран Нэйсе Геген. Тем не менее, далеко не все автономисты одобряли такое образование: Богданов и Жамцарано старались участвовать в этой затее как можно меньше, несмотря на то, что именно Жамцарано в манифесте от 18 февраля 1919 года писал о создании общемонгольского государства. Сам атаман Семенов довольно хорошо воспринял начинание и пытался воспользоваться поддержкой Японии, которую пообещал предоставить капитан Куроки. В советской историографии огромное внимание уделялось именно Японии. А. Ф. Сперанский, специалист по международному праву 1920-х годов, ориентируясь на документы НКИД, писал следующее: "... успешно осуществляя задачу подчинения своему влиянию русских дальневосточных окраин, Япония, искусно пользуясь слабостью омского правительства и честолюбивыми замыслами одного из виднейших деятелей "сибирской атаманщины" - атамана Семенова, одновременно развернула программу "натиска на запад", которая намечала объединения южной части Забайкалья, русского Дальнего Востока, всей Монголии - от Сибири до Тибета, и Северной Маньчжурии в одно государство. Эта монголо-бурятская держава, по мысли Японии, должна была отдать в руки японцев весь центр и северо-восток Азии, отрезать Сибирь и Россию от Великого океана и создать базис для установления владычества Японии на Азиатском материке. В случае удачи этого плана предполагалось втянуть в орбиту японского влияния, если не весь Китай, то по крайней мере Китай северный" . Данный документ не отражает реального положения дел: Японское правительство официально и материально не поддерживало панмонголизм, и границы государства здесь указаны неверно, включают Тибет. Логично предположить, что в этом документе выражаются опасения большевиков и/или стремления местных акторов привлечь помощь из центра. О японских планах по установлению фронта "от Тихого океана до Каспийского моря" говорит и Чичерин в своей записке Ленину с копией Шумяцкму. Там же он советует делегацию от дружественного Монгольского народно-революционного правительства, так как "Восточные люди обращают большое внимание на внешние знаки почтения...если вы их не примете, это будет большой обидой и может иметь политические последствия". Данное высказывание довольно очевидно говорит о восприятии монгольских товарищей как несколько "других". Все же, отказ в принятии делегации в данной ситуации был бы рассмотрен как политический жест в любой культуре, так что приписка о "восточных людях не относится к делу. Об этом следует помнить - даже если вектора политики сменились, некоторые стереотипы относительно Востока остались прежними.

Несмотря на все опасения, в связи с последующими событиями планам и надеждам Куроки и группы Японских милитаристов не суждено было осуществиться. В 1919 году в Чите провозглашалось создание Великого Монгольского государства, которое должно было включить территорию Бурятии и земли как Внешней, так и Внутренней Монголии. Г. М. Семенов собирался отправить представителей нового государства на Парижскую мирную конференцию в попытках получить признание у мировых держав, но эти представители не смогли уехать дальше Владивостока. Так случилось вследствие того, что правительство Колчака вместе с Францией, Британией и Америкой весьма негативно отнеслось к идее данного государства и не собирались его поддерживать, несмотря на ожидания Семенова, который использовал тезисы из "Четырнадцати пунктов" Вудро Вильсона для декларации, подготовленной для Парижской мирной конференции. Правительство Колчака справедливо считало создание такого государство предательством Семенова по отношению к России. Иностранные государства не хотели, чтобы Япония распространяла свое влияние. Существовали и другие причины, такие как интересы Британии в Тибете. Богдо-гэгэновская Монголия отказалась участвовать в конференции - это не только угрожало строю нового государства и его стабильности, но и было чревато ухудшением отношений с Россией и Китаем одновременно. Представители многих регионов также не приехали. Вследствие этих событий Японское правительство отозвало Куроки, запретило любую поддержку панмонгольского государства, которое вскоре прекратило свое существование. Таким образом, Япония не только не успела поучаствовать в деятельности Великой Монголии, но и ее решение о провальности данного предприятия имело решающее значение.

Красные войска предсказуемо не собирались помогать Роману Федоровичу фон Унгерну-Штернбергу - или же просто барону Унгерну - в борьбе против китайцев за освобождение Монголии, несмотря на соперничество с китайскими войсками за влияние на Монголию. Согласно агентданным, в случае успехов Унгерна предлагалось укреплять стратегические позиции своих войск. Но и помогать китайским войскам было проблематично. Например, Предсибревкома Смирнов считал, что не следует объединяться с Китаем и активно выгонять Унгерна из Монголии, потому как это грозит войной с Японией. Лучше "предоставить временно событиям идти своим порядком" . Об этом Смирнов писал не только Чичерину и Зиновьеву в НКИД и Коминтерн, но и Ленину в Москву, при этом критикуя и требуя отмены директив Каменева, который распорядился добить ушедшие белые войска. При этом сама критика подкрепляется доводами о проблемах, которым и посвящено письмо - сложно заподозрить в этом обычную борьбу за власть между членами партии, скорее это были реальные разногласия.

В августе 1920 года местные агенты Коминтерна пытались убедить центральную власть в том, что поддержание дружественных отношений с Монголией является лучшей политикой и дает несомненные преимущества в дальнейшей внешней политике. Это отражают доклады Ринчино "Краткое изложение о положении дел во Внешней Монголии" и "Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке". В них он доказывал, что значение Монголии "...огромно ввиду существующих тесных связей Монголии с Маньчжурией, Китайским Туркестаном и Тибетом, а через последний и Индией" . В этом же докладе Ринчино заявил о том, что МНРП стремится к установлению контактов с Гоминьданом, но пока не имеет возможности и предлагал включение Бурятии на автономных началах в состав Монголии для способствования революции в Китае. Ранее, при встрече Данзана (одного из основателей монгольской партии) с Гапоном, Данзан отметил, что в отличие от Богдо-гэгэна и князей, они согласны на сохранение положения Монголии на условиях Кяхтинского соглашения 1915 года (т. е. автономии в составе Китая). Я. Д. Янсон и Л. М. Карахан (заместитель накрома иностранных дел Г. В. Чичерина) предлагали этот проект в наркомате по делам национальностей позднее, но безуспешно.

Личный фактор нередко влиял на правильное понимание информации о регионе. Некий сотрудник Секции восточных народов Готчинский в ноябре 1920 года жаловался на то, что в Иркутске до его выезда от О. И. Макстенека (некоторое время заведовавшего монголо-тибетской секцией Секретариата Восточных Народов) получали неправильную информацию. Макстенек перерабатывал и изменял информацию, передаваемую агентами Секвостанра, вследствие чего в Секцию сообщалось не все, что следовало, или даже неправильные сведения. Например, было сообщено о взятии Урги белыми (которое произойдет почти через три месяца после написания этого письма) и другое. Готчинский пишет, что и сами агенты сознательно фальсифицировали информацию. Откуда они получали информацию он не упоминает, но благодаря более поздней телеграмме С. С. Борисова известно, что у Бекзеева есть связи с Китаем и с "учеными" кругами. Но в той же телеграмме Борисов упоминает, что Гапон требует переговорить с Готчинским и выбрать более надежный людей для представительства Монгольской Народной Партии. Выяснить, было ли сознательное искажение информации не представляется возможным, но вероятно как то, что они просто ошибались (сами или в результате дезинформации), так и то, что Макстенек по каким-то причинам надеялся привлечь внимание центра к ситуации в Монголии. Такой причиной может быть нужда членов МНРП в оружии, о которой Л. М. Карахан и Я. Д. Янсон пишут Склянскому, прилагая копии телеграмм от Гапона и Шумяцкого из Иркутска. В их письмах говорится о том, что еще 9 октября 1920 года просили оружия для МНРП, а его до сих пор не могут прислать. Карахан и Янсон опасаются, что если так будет продолжаться, то все усилия на Дальнем Востоке сведутся к нулю из-за усиления Японии, которая оккупировала Приморскую область и ведет агрессивную политику по отношению к КВЖД. Еще через несколько месяцев, уже после взятия белыми Урги, Б. З. Шумяцкий торопит ответ, говорит, что без оружия все они "будут в объятиях Унгерна", что ничего больше не требуется. Кроме того, телеграмма Готчинского интересна тем, что там он предлагает использовать ровно те же методы, за которые Молоков в своей очевидно просоветской книге порицает Унгерна: обещание амнистии тем, кто примкнет к армии и использование отрядов из чахаров для партизанско-разбойнических действий.

После того, как стало понятно, что Унгерн не сможет противодействовать красным и собирается вернуть Монголию в состав будущей Китайской Империи под управлением маньчжурской династии, пусть и в виде автономии, Монгольская народно-революционная партия стала представляться как Богдо, так и князьям приемлемой альтернативой. Сама партия была образована и создала Временное Правительство в марте 1921 в Троицкосавске, сделав Ринчино своим представителем в Советской России. Положительное отношение к ней было возможно в том числе и потому, что партия в первую очередь стремилась добиться национального освобождения, и только потом принятия социалистических идей. Обращение к Советской России объясняется и тем, что монгольские князья не смогли добиться поддержки от США и Японии, тогда как угроза Китая была вполне реальна, а Советы успешно действовали против белого движения. Их успех во многом заключался в успешном использовании пропаганды. Кроме того, в высоких теократических кругах Унгерну не все доверяли, а Богдо-гэгэн не оказывал поддержки. Известно, что после освобождения Монголии от китайцев Богдо даровал Унгерну ханский княжеский титул (титул дархан-хошой-чин-вана). С. Л. Кузьмин отмечает, что этот титул не только не давал Унгерну право распоряжаться в Монголии, но также не делал его феодалом с владениями. Более того, так как Унгерн был связан с родом Романовых и был женат на маньчжурской принцессе, данный титул лишь фактически подтверждал его происхождение и социальное положение и давал ему освобождение от повинностей и телесных наказаний.

В общем, политику большевистского правительства в отношении Монголии сложно назвать необдуманной, она опиралась на местных агентов но не принимала их планы полностью, старалась инспирировать революцию в Китае, но не хотели портить с ним отношения из-за Монголии. Что касается самой монгольской революции, необходимо упомянуть об осторожной политике НКИДа, которую проигнорировал Б. З. Шумяцкий, решивший оставить войска в Монголии и спровоцировавший революцию. После революции снова возникли проблемы Урянхая (то есть Тувы), Тибета и Внутренней Монголии. Например, Агван Доржиев а 1924 году старался показать, что Внутрення Монголия и Тибет с большой вероятностью отвернутся от советов из-за антирелигиозной политики. Таким образом, Доржиев предлагает более активную внешнюю политику, которая при этом будет способствовать его начинаниям - сохранению буддизма. Тем не менее, руководство как советской, так и монгольской партии продолжало вести довольно осторожную политику. Только после смерти Богдо-хана от болезни, которой могло способствовать совершенное ранее покушение, предположительно от антироссийской группировки, была создана Монгольская Народная Республика. Это показывает, насколько большое уважение к нему существовало в Монголии и то, что Богдо-хан имел в Монголии реальную власть.

Отдельно следует упомянуть про Дамбижалцана, или же Джа-ламу, "ламу с ружьем", выдававшего себя за Амурсану (то же, что и Ойрот-хан) и стремившемуся построить свою теократическую утопию. Основным (и довольно ненадежным) источником по его дореволюционной биографии является книга Ю. Н. Рериха, написанная в 1930 году и, где говорится о том, что он происходил из Астраханской губернии и был русским калмыком. Оттуда он переехал в Монголию, где ушел из монастыря из-за убийства другого ламы. По другой версии Джа-лама учился в северном Китае и был командирован в Тибет. После этого Дамбижалцан поехал в Монголию, где стал выдавать себя за вернувшегося Амурсану, но был арестован и отправлен в Россию. В 1910 году он вернулся в Монголию, стал собирать войска и послал представителей в Алтай. Манджи Кульджин и Кыйтык Елбудин, влиятельные скотовладельцы, пригласившие этих посланников, встретили их как помощников самого Ойрота. Согласно Кондратию Танашеву, информатору советского этнографа А. Г. Данилина, они беседовали о превращении бурханизма в полноценную ветвь тибетского буддизма. В 1912 году вместе с Хатан-батором Максаржавом как командир монгольской народной армии он взял Кобдо, где потом получил владения в 60 км от Богдо-хана. Там он уменьшил количество лам и говорил о необходимости изменений в буддизме, заказал новую технику из России и стремился к установлению порядка и чистоты, в том числе физической. В этом плане он весьма последовательно повторял политику лидеров обновленческого движения, так как стремился совместить современные европейские новшества с буддистскими основами, реформировав последние. Но при этом он сделал свое государство именно теократическим, выдавая себя за легендарного князя-освободителя. Будучи героем освобождения Монголии от китайцев, Дамбижалцана имел высокий статус и общественное признание, но своим жестоким управлением и самоуправством он снискал себе ненависть и местных князей, и Богдо-гэгэна. В результате они обратились в Россию за помощью (так как Дамбижалцан заявлял о своем русском подданстве) и в 1914 году Джа-лама снова был арестован, но после революции опять сумел вернуться в Монголию. В августе 1920 Ринчино говорил о нем как о харизматичном лидере, отличившемся взятием Кобдо, у которого схожие интересы с народно-революционной партией, хотя и нет с ней связей. Наметились попытки сотрудничества (а если точнее - использования) Джа-ламы в своих действиях большевиками. Планировалось, что Джа-лама будет лидером партизанских отрядов в западной Монголии и сотрудничать с МНРП. Сам Дамбижалцан не имел ни малейшего желания подчиняться красным, движимый идей о своем теократическом государстве. Если этот факт известен довольно широко, то о контактах Джа-ламы с белым движением известно меньше и информация об этом довольно противоречива. К февралю 1921 у большевиков появляются сведения о связи Джа-ламы (который обозначен в письме под именем Дамбджансон) с Унгерном. Это известно из телеграммы Гапона Кархану (заместителю комиссара по иностранным делам РСФСР, позднее заведующему Восточным отделом НКИД), где Гапон ссылается на беженцев-бурят из Урги. С. Л. Кузьмин, основываясь на документах из архива внешней политики России утверждает, что Унгерн изначально хотел присоединиться к Джа-ламе, но уже в 1921 году отказался от этого намерения, посчитав ламу коварным и ненадежным. Кузнецов предполагает, что это решение было принято под влиянием монгольского дворянина Баяр-тайджи, который открыто противодействовал Джа-ламе до вступления в войска Унгерна. После неудачи в контактах с ламой, начинаются операции по противодействию ему. Первая, организованная Шумяцким и Борисовым, создала большевистского Амурсану, который на время (он был вскоре убит белыми) подорвал доверие к Дамбижалцану. Затем ОГПУ скоординировало убийство, которое произвели агенты, замаскированные под паломников.

Монголия - Политика Внутренней Азии

Похожие статьи