Революционная публицистика Герцена как лучший образец прогрессивной журналистики - Герцен и Вольная русская типография в истории отечественной журналистики

Литературное творчество Герцена было очень разносторонним: от мемуарного "Былое и думы" до романов "Кто виноват?", "Что делать?", повести "Сорока-воровка", к разного рода публицистическим жанрам (статьям, письмам, памфлетам).

Гражданин своего отечества, психолог и публицист, Герцен обращался к передовому русскому дворянству, призывая его приступить к освобождению крестьян. "Образованная Россия должна теперь раствориться в народе", - пишет Герцен в 1854 году в брошюре "Старый мир и Россия". Но уже в это время он готов возложить надежды на крестьянскую революцию. "Я не верю ни в какую революцию в России, кроме крестьянской", - писал он Маццини в 1850 году.

Герцен обращается к дворянству, думая избавить Россию от крови, которую прольют восстание, от пожаров и разрушений. Но если его надежды не оправдаются, он готов приветствовать и народный мятеж: "Страшные преступления влекут за собой страшные последствия... Страшна и пугачевщина, но, скажем откровенно, если освобождение крестьян не может быть куплено иначе, то и тогда оно не дорого куплено".

В конце апреля 1862 года в России появляется прокламация "Молодая Россия" - страстный манифест наиболее радикально настроенной части русской демократической молодежи с призывом к "революции кровавой, неумолимой". Герцену такое выступление кажется необдуманным, несвоевременным, террор - гибельным. Тем не менее, он писал о прокламации в довольно спокойном тоне, резко отмежевывался от перетрусивших либералов, которые полностью стали на сторону правительства против революционной молодежи.

Герцен в "Колоколе" убеждал "молодую Россию", что он не против крутых и кровавых революционных переворотов (хотя и не испытывает и ним любви), а против их неподготовленности, несвоевременности, шумихи по поводу их, не подкрепленной конкретным делом: "Звать к оружию можно только накануне битвы. Всякий преждевременный призыв - намек, весть, данная врагу, и обличение перед ним своей слабости". В прокламации "Молодая Россия" наряду с революционными призывами были и крайности: требование уничтожить брак и семью, какая-то нездоровая жажда крови.

Поскольку массовые выступления крестьянства шли на убыль, а подлинного контакта у революционеров с народом не было, известную популярность приобрели идеи индивидуального террора - расправы с отдельными представителями царской власти, и в первую очередь с самим царем. Эти идеи - и вполне справедливо - не находят сочувствия у Герцена. "Выстрел 4 апреля, - пишет Герцен о покушении Каракозова на царя в 1866 году, - был нам не по душе. Мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую на себя брал какой-то фанатик... Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами..." Герцен А. И. О развитии революционных идей в России Указ. изд. С.224. .

"Полицейское бешенство достигло чудовищных размеров... Темные силы еще выше подняли голову, а испуганный кормчий ведет на всех парусах чинить Россию в такую черную гавань, что при одной мысли об ней цепенеет кровь и кружится голова". Таким отношением Герцена к каракозовскому выстрелу была очень недовольна "молодая эмиграция", которая считала, что он должен был всячески приветствовать покушение.

В обострении отношений Герцена и "молодой эмиграции" сыграло роль и то, что он часто имел дело не с лучшими из шестидесятников, а с теми, которые в недалеком будущем удовлетворились царскими реформами, отошли от революции, стали заурядными обывателями, деятелями буржуазного типа, управляющими на капиталистических предприятиях и т. д.

"Молодая эмиграция" нередко смотрела на Герцена как на барина, от скуки, от нечего делать задумавшего поиграть в революцию, постоянно осаждала его требованиями денежной помощи. Живших впроголодь, учившихся на медные гроши, перебивавшихся уроками, случайными литературными заработками, ютившихся в недавнем прошлом по сырым петербургским углам "молодых эмигрантов" раздражала богатая обстановка герценовского дома, барские привычки Герцена, вполне естественные для человека его положения и воспитания.

Расхождения с "молодой эмиграцией" усиливал и сам Герцен, который держался с молодежью как старший, даже как барин, а не как товарищ. Оправдывая "шероховатость", "угловатость", "взбалмошность" своих друзей 40-х годов, Герцен, однако, был непримирим к подобным же чертам у шестидесятников.

Нарочитой грубостью манер разночинцы хотели подчеркнуть свою враждебность дворянской культуре. Такое поведение сильно возмущало Герцена. Хотя он и признавал, что оно - явление временное, преходящее, но исторических и социальных корней манеры поведения, присущей разночинцам 60-70-х годов, он не видел и не понимал. Они были людьми разных поколений, разной культуры, привычек, быта. Глубина и широта взглядов Герцена, его эрудиция, остроумие были непонятны оказавшимся в эмиграции недоучившимся семинаристам и студентам с довольно скудным запасом знаний, горевшим желанием скорее взяться за практическое революционное "дело".

Герцена возмущало в молодежи 60-х годов пренебрежительное отношение к искусству. Сам он хорошо знал, что не хлебом единым жив человек, что социализм - это не только всеобщий материальный достаток, но и богатая, содержательная духовная жизнь.

При всех разногласиях и cпopaх с молодежью 60-х годов, Герцен был с нею по одну сторону баррикад: как и разночинцы, он был за свободу народа, против царизма, пережитков крепостничества, против угнетения. Это очень рано поняли враги революционного движения. Еще в 1863 году реакционный журналист Горошковский считал Герцена "родоначальником шайки поджигателей - разбойников, именующейся "Молодая Россия". Давний враг Герцена В. Н. Чичерин в 1897 году причислял его к одному направлению с Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым.

Даже с прекращением "Колокола" дух борца в Герцене не угас. Имя Герцена, его статьи, написанные несколько лет назад, по-прежнему были страшны правящим кругам. Даже много лет спустя, в последние годы XIX века, попытка издать в России его сочинения встретила при дворе, по выражению цензора, "мистический ужас".

15 марта 1865 года Герцен навсегда покинул Лондон и Англию. Разделавшись с издательскими делами, он много ездит по Европе, встречается с людьми, приехавшими за границу из России, деятелями европейского общественного движения-Гарибальди, В. Гюго. Он полон мыслей о продолжении пропаганды в России, живо интересуется происходящим на родине.

Хотя в России в эти годы царит реакция, Герцен верит в революцию, надеется вернуться в родную страну, когда она станет свободной, "не частным проходом, а общей дверью". Он думает о возобновлении "Полярной звезды", об участии в русских газетах. Передовая Россия не забывает Герцена. Вышедшее в 1866 году в Петербурге новое издание романа "Кто виноват?" раскуплено нарасхват. К 1868-1869 годам относится последнее печатное выступление Герцена в России: в журнале "Неделя" (под псевдонимом) было напечатано несколько его очерков.

По-прежнему резко враждебно относится Герцен к европейской буржуазии. В повести "Доктор, умирающий и мертвые" (1869) он показывает вырождение буржуазии в контрреволюционную силу.

Герцен все больше следит за рабочим движением, за деятельностью возглавляемого Марксом и Энгельсом I Интернационала. Именно к нему обращается Герцен, окончательно порвав с Бакуниным, в письмах "К старому товарищу" и не случайно замечает: "Вся вражда моя с марксистами - из-за Бакунина". Интересно, что и Маркс, в свою очередь, исключил из второго издания первого тома "Капитала" резкое замечание о Герцене.

Таким образом, для русского народа, для революции Герцен сделал очень много. Его "Колокол" будил лучшее, что было в России, звал на борьбу против угнетения и рабства. В. И. Ленин писал о великой роли Герцена в подготовке революции, указывая, что он "первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом".

Похожие статьи




Революционная публицистика Герцена как лучший образец прогрессивной журналистики - Герцен и Вольная русская типография в истории отечественной журналистики

Предыдущая | Следующая