А был ли социализм? - Социализм как первая стадия капитализма. Опыт постсоветской России

В каком социальном общежитии мы теперь пребываем? Стоит ли задумываться над этим вопросом? Вопрос, вообще говоря, риторический, но праздный ли? Полной ясности нет, а нужна понятийная определенность. Нам надо знать, как называется общественное устройство, в коем мы обретаемся. Нам требуются социальные ориентиры. Это естественно. В духовной жизни общества обнаруживаются симптомы, напоминающие рассеянный склероз, когда оно их утрачивает. Социум теряется в окружающем мире, не знает, чего, собственно, хочет. Это вновь явственно продемонстрировало смятение умов и политических настроений, обострившееся в ходе предвыборных кампаний 2011-2012 гг. Живем по понятиям, но все же не совсем по тем, что приняты в уголовном мире, а по логике понятий, впечатанной матрицей в наше сознание идеологией, которой оно высушивалось до полного единомыслия в течение многих десятилетий. При этом разумеются понятия, каковые, по словам В. И. Ленина, должны быть "...обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять весь мир" [Ленин: 136]. Диалектика по-ленински. Если применительно к поставленным вопросам редуцировать заключенные в цитате разноречивые смыслы, "обтесать" их, то в "релятивном" понимании минувший - или уходящий - общественный строй стал реализацией доктрины научного коммунизма, понятно, не в зеркальном ее отражении. В таком, относительно адекватном виде он и состоялся на практике, явившись социально чужеродным для России звеном в исторической связи времен.

Такова объективная реальность, если оценивать ее поверх социальной ностальгии и идеологических заморочек, окутывающих ныне споры вокруг поставленных вопросов. Новый строй - плох ли он, хорош ли - его апологеты и назвали "реальным социализмом". Их идеологические противники утверждают: коммунистический режим повлек за собой хилиастический срыв, страна выпала из истории. По существу, то же самое, только с обратным идеологическим знаком в свое время утверждали большевики, объявляя "предысторией" все то, что происходило до их прихода к власти, который-де и обозначил начало подлинной истории. К примеру, историк И. Б. Чубайс, выступая с позиций патриотизма - "иммунной системы общества", - утверждает, что революционные события 1917 г. означали разрыв России с собственными корнями, который вызвал глубочайший раскол общества, на чем, собственно, и завершилась российская история, "возродить" которую - задача русских патриотов [см. Чубайс 2005].

Не вдаваясь в существо дискурса, задействующего эти подходы, примем все же тот, который, в отличие от них, апеллирует не к идеологическим догмам или абстракциям морализирующей социологии, а к исторической действительности, конкретному опыту общественного развития.

Революция 1917 г. стала не только формой разрешения накопившихся социальных и политических противоречий, но и способом сохранения взаимодействия гетерогенных общностей, которое складывалось столетиями на просторах Евразии. В отличие от западных стран, отсутствие здесь единой цивилизационной структуры гражданского общества, независимой от государства, явилось причиной того, что послереволюционная модернизация вылилась в России в катаклизмы, превосходящие по масштабам и интенсивности эксцессы других революций. Революция ("как эпоха") разрешила фундаментальные противоречия, неподъемные для царской России, осуществила базисную модернизацию общества, хотя и ценой, которая не поддается немистифицированному "классовым подходом" нравственному оправданию и в формах, несовместимых с "абстрактным гуманизмом".

Большевизм многократно усилил названную особенность российского общества, очистив этатизм от чуждых ему либеральных примесей, порожденных реформами 60-х годов XIX в. и демократическими потугами первых российских Дум и февральских реформаторов 1917 г. Вековые авторитаристские традиции сгустились в тоталитаризм, который насильственно унифицировал все стороны общественной жизни, но оказался в целом приемлемым для населения империи. Возрожденная большевиками полицейско-бюрократическая власть погасила всякие позывы к вольнолюбию, усмирила этносепаратизм, автономистские амбиции провинций и реставрировала имперское сообщество, вновь замкнув на себя потенции его развития. Утвердившийся режим вопреки собственным идеологическим установкам воспроизвел в убедительных для масс имитациях такие составляющие вроде бы поверженного социума, как внеэкономическое принуждение, крепостничество, деспотию и произвол вождей - от домоуправов до кремлевских сидельцев.

Социализм стал реальностью. Разумеется, не как выношенный благодетелями человечества идеал, а как новая действительность, более чуждая ему, чем прежним порядкам. Но революции XX в. идеологически пластичны. Идеал без особых трудностей осваивается изменившейся реальностью. Он обслуживает идейных ренегатов, новую политическую элиту. Он сакрализует пострево - люционную власть, оформляет для нее идеократические институты контроля над населением. Конституируются партия-государство, Советы, колхозы, номенклатура, ГУЛАГ и прочие образующие реального социализма, среди которых, однако, и индустриализация, подъем науки и образования, создание системы бесплатного здравоохранения, космическое первопроходство.

В его становлении не последнюю роль играет внешний фактор. Советский тоталитаризм в значительной мере был спровоцирован (потом это повторилось с кубинской революцией, вначале не более социалистической, чем все другие латиноамериканские перевороты XX в.). Не принимая во внимание это обстоятельство, едва ли можно объективно оценить обвал советской империи и последовавшие за ним социальные инновации.

Нелепо считать и крах реального социализма результатом заговора горстки партначальников, изменивших делу своих отцов. По последствиям (понятно, разнознаковым) это событие сопоставимо с Октябрьской революцией, что и дает подлинный масштаб его оценки, в котором реформаторы последних десятилетий - всего лишь статисты финала исторической драмы, развертывающейся с 1917 г. на мировой арене.

Конечно, непосредственные причины распада советского строя коренятся в пороках самого этого строя, но таких пороках, которые были усилены внешней угрозой до уровня неодолимых разрушительных стихий. Так, вне этого воздействия присущий социализму милитаризм не мог бы стать фактором, надорвавшим в процессе безумной гонки вооружений экономику СССР, а советско-партийный бюрократизм не превратился бы в ходе "мирного соревнования" с капитализмом в силу, способную заменить социальные ориентации государства на капиталистические. Заметим, кстати, что в течение многих лет лишь представители партийно-государственной бюрократии и сервильной интеллигенции имели доступ к более или менее объективной информации о "западном образе жизни" и могли воочию - в загранпоездках - увериться в его "преимуществах" над социализмом. Не удивительно поэтому, что именно из них вышли и инициаторы капиталистических новаций.

Эволюция советской элиты шла по линии от корпоративного обладания властью к узурпации права собственности на общественное богатство. Во времена Сталина реальные функции собственника на все возможные объекты обладания и управления концентрировались в руках номенклатурной касты и персонифицировались в личности вождя. Далее шла пирамидальная структура властных субэлит республиканского и регионального уровней. Провинциальным чиновникам были делегированы только функции подконтрольного центру владения местными угодьями, регламентированного инструкциями ЦК КПСС. Такая форма организации власти давала ей мощные рычаги для форсированной модернизации (индустриализация, коллективизация и пр.), что позволило быстро создать модель военно-мобилизационной экономики и выдержать тяжелеЙшиЕ испытания войны с нацистской Германией, а затем освоить ядерные, космические, информационные технологии.

В дальнейшем, по мере деидеологизации номенклатуры и расширения прерогатив субэлит, импульсы к использованию власти в корыстных целях становятся ведущими мотивами социального и политического поведения советской элиты. Власть напрямую конвертируется в собственность. Настает время "перестройки", как эвфемистически окрестили настоятельную потребность общества в модернизации.

Эффективность социалистических механизмов перехода к индустриальному обществу исчерпала себя к середине 1960-х годов, когда часть правящей элиты (А. Н. Косыгин и его единомышленники) выдвинула свой проект модернизации. Как известно, он не состоялся, угодив в идеологический капкан борьбы с "ревизионизмом" и увязнув в бюрократической трясине. Модернизация постепенно перетекла в инерционное затухающее развитие времен "застоя".

Похожие статьи




А был ли социализм? - Социализм как первая стадия капитализма. Опыт постсоветской России

Предыдущая | Следующая