"Тайна" философского творчества - Предмет философии

Великий диалектик Г. В.Ф. Гегель (1770--1831) называл философию "эпохой, схваченной в мысли", подчеркивая ее глубокую привязанность к самым тонким и интимным предметам своего времени: общему умонастроению, образу жизни, психологии, нравам, быту народа. Но в гегелевской формуле выражено и более глубокое содержание: философия эпохи указывает на высшую отметку, достигнутую к этому времени человеческим духом, предельное значение пройденного им пути, освоенного опыта.

Вместе с тем мысли философа -- это мысли о венном. Философское мышление выводит человека в мир высших целей, символов и ценностей. Философское освоение действительности есть одухотворение, очеловечение ее в исторических, а теперь уже и в космических масштабах.

Связь философии с жизнью, как и природу философского обобщения, нельзя принимать упрощенно. Философия -- это надстройка очень высокого уровня, т. е. связь ее идей и теорий с экономической и политической реальностью не прямая, не однозначная, а весьма сложная и опосредованная. Философы концептуализируют, "аранжируют" общественные идеи, но сами эти идеи уже как бы "носятся в воздухе"; мыслители решают жизненные проблемы, но сами эти проблемы рождает жизнь, ее противоречия.

Философы так же не "придумывают" категории, как филологи-языковеды не "придумывают" язык. И те и другие не изобретают, а изучают свой объект исследования: его генезис, его законы развития. В гениальных произведениях Гегеля -- "Феноменология духа" (1807) и "Наука логики" (1812--1816)-- можно проследить лабораторию высокого философского творчества: в первом из них вся история европейской культуры (от античности до Французской революции) прочитывается как история изменяющихся ликов сознания; во втором категории и фигуры логики осмысливаются как вехи всемирного исторического опыта, развития, усложнения всесторонней трудовой и общественной деятельности человека.

Философское знание есть знание о всеобщем. Но существует ли такое знание? И возможно ли оно не как догадка, а как знание объективное, т. е. необходимое и достоверное, поддающееся проверке, апробации на свою истину? Такой вопрос всерьез беспокоил, волновал самих философов не только в силу своей теоретической значимости, но и потому, что его положительное разрешение должно было оправдать философию в глазах общества: убедить людей в доверии к философским учениям, бравшим на себя очень большую роль и ответственность -- быть учителем и наставником человечества.

Смысл проблемы заключается в следующем. Все наши знания -- из опыта, который сам по себе может свидетельствовать только о единичном и случайном. Эмпирики заранее обрекли себя на неудачу, тщетно пытаясь получить суждения и умозаключения всеобщего на пути простого количественного прибавления и расширения фиксированных в опыте, подтвержденных фактов, т. е. на пути логической индукции. Тщетно потому, что опыт всегда ограничен и конечен, а основанная на нем индукция неполна. Эти неудачи явились одним из источников агностицизма (гносеологического пессимизма) -- вывода о невозможности познать внутреннюю суть вещей, которая решительно отделялась при таком ее понимании от своей внешней стороны -- явлений.

Мистики и иррационалисты путь к всеобщему видели в признании сверхопытного и сверхфизического знания, в конечном счете -- в мистическом экстазе или откровении.

Основоположник классической немецкой философии И. Кант попытался избежать обеих крайностей. Он предложил свой, оригинальный, путь решения проблемы: резко отделил содержание знания от его формы; содержание познанного он выводил из опыта, но это содержание -- так считал философ -- только тогда может быть признано всеобщим и достоверным, когда оно обретает для себя доопытную (априорную) форму, без которой невозможен сам мысленно организованный опыт.

Решение, предложенное Кантом, -- идеалистическое. Современная наука и практика не подтвердили кантовского предположения о доопытном происхождении чувственных и мыслительных форм. Но в таких предположениях и догадках есть глубокое рациональное зерно. Оно состоит в том, что опыт, к которому как источнику и критерию знания обращалась за поиском оснований всеобщего прежняя философия, должен значительно расширить свои границы: это уже не только опыт индивида, а всечеловеческий опыт, опыт истории.

Человеческая история (история мысли, история духа в особенности) есть самый высший, самый развитый и самый сложный уровень реальности. Мир человека -- самый богатый диалектикой. Для философии человек всегда же был "мерой всех вещей" (как говорил еще древнегреческий мыслитель Парменид в VI в. до н. э.). Познавая этот мир, т. е. глубинные процессы, происходящие в человеческой истории, осмысливая радикальные перевороты в духовной жизни, в сознании, философия познавала тем самым всеобщее, поскольку в высших проявлениях мирового развития объективирована, осуществлена действительно всеобщая потенция, всеобщая мощь Универсума.

Только этим можно объяснить ту огромную эвристическую и прогностическую силу, которая заключена в философском знании. Философские прозрения нередко и намного опережали открытия и выводы науки. Так, идеи атомистики были высказаны еще древними философами за несколько веков до нашей эры; тогда как в естествознании (физике, химии) дискуссии о реальности атомов продолжались даже в XIX в. То же можно сказать и о других фундаментальных идеях (законах сохранения, принципе отражения), которые были выдвинуты в философии значительно раньше, чем получили признание и подтверждение в естествознании, в науке.

Но, пожалуй, самый яркий и убедительный тому пример -- философские открытия Гегеля, разработка им системы диалектики как логики и теории познания. Гегелевская диалектика уже ближайшими его последователями -- Марксом и Герценом -- была глубоко и точно понята и охарактеризована как теория (или "алгебра") революции. Именно революция -- и не только и не столько даже политическая, сколько духовная, т. е. радикальная перестройка в общественном сознании, -- дала философу ни с чем не сравнимый и несопоставимый, богатейший и ценнейший материал для раздумий, выводов и обобщений. Из этих обобщений (центральное из них -- учение о противоречии) был выведен категориальный каркас диалектической теории, хотя, однако, в идеалистическом варианте.

Склонность к философствованию -- это особый дар человеческой души. Философ -- мудрец, человек с большим жизненным опытом. Но он же "дитя", которому все в "новинку" и в "диковинку". Последнее обстоятельство особенно важно. Все наши знания, считал Аристотель, обязаны своим происхождением такой счастливой способности человека, как способность удивляться. Чем богаче, сложнее духовный мир личности, тем сильнее развита у него эта способность: искренне, естественно переживать радостное волнение от встречи с еще не познанным, не разгаданным. Словами Аристотеля выражен оптимистический, рационалистический "дух Афин" -- убежденность, глубокая вера человека в собственные силы, в разумность мира и в возможность его познания.

Способность удивляться (любознательность) -- драгоценное свойство человека, наполняющее его жизнь высоким смыслом, ожиданием все больших и больших радостей от самой свободной игры ума, сближающей мыслящего человека с Богом.

Так же, как здоровому, физически развитому человеку приятна игра мускулов, так и человеку умственно, нравственно развитому приятна и даже жизненно необходима постоянная, непрерывная работа мысли. "Мыслю -- следовательно, существую", -- говорил великий французский философ и ученый Р. Декарт (XVII в.). Об интеллектуальном наслаждении как высшем благе, не сравнимом ни с какими другими благами мира, говорили по-своему Спиноза и Гегель, Маркс и Эйнштейн. Маркс добавлял: духовно богатый человек -- всегда нуждающийся человек, ибо он всегда жаждет эти богатства умножить. А. Эйнштейн считал, что самой большой загадкой мира является то, что он постижим разумом, познаваем.

Но человек не только познает мир. Он живет в нем. Человеческое отношение к миру (к себе самому) есть переживание времени, т. е. конечности собственного бытия, переживание неизбежности смерти. Именно смерть называет Сократ (V в. до н. э.) вдохновляющим гением философии. Только человек (даже когда он молод и здоров) знает о неизбежности собственной смерти, и это знание заставляет его думать о смысле жизни -- а это и есть философствование.

Все это придает философскому сознанию трагическую, но и возвышенную тональность. Трагизм философского сознания (особенно ярко выраженный в философии Востока) не следует относить только к откровенно пессимистическим этическим и антропологическим учениям (А. Шопенгауэр, Э. Гартман). Трагичен и философский оптимизм, ибо он тоже открывает перед человеком суровую истину без прикрас: жизнь есть борьба, а в борьбе неизбежны жертвы. Реализм философии рассчитан на мужественное принятие любого обоснованного разумом вывода, на полный отказ от иллюзий.

Вот почему рационалистический, просветительский взгляд на философию как на удовлетворение частной человеческой любознательности явно недостаточен. Он должен быть дополнен: философия -- это "ответ" человека на вызов судьбы, поставившей его -- смертное, но единственное в мире мыслящее существо -- в положение "один на один" с бесконечной, безграничной по отношению к нему Вселенной.

Чисто интеллектуальный источник философской мудрости -- аристотелевское "удивление" -- составил, развившись, научно-теоретическую компоненту философского знания, второй источник (назовем его эмоционально-ценностным переживанием человеком себя и мира) роднит философию с религией и с искусством, т. е. уже не с теоретическим, а с принципиально иным -- духовно-практическим способом, видом освоения человеком действительности. Специфика, уникальность философии в том, что в ней (и только в ней) оба эти способа человеческой жизнедеятельности (научно-теоретический и ценностный, практически духовный) объединены. И каждый из них, как мы увидим ниже, сохранит в этом единстве свою относительную самостоятельность: теоретический вектор философии устремлен, по законам диалектической логики, ко все более полному и всестороннему знанию, вектор эмоционально-ценностный (духовно-практический) сосредоточивает в себе нравственный, социальный опыт культуры народа, нации. Его выводы в каком-то смысле не зависят от времени, они вечны, как вечны, например, творения искусства.

Говоря словами Канта, в соотношении теоретического и практического разума первенство, примат принадлежит последнему. Это значит, что философские истины мало понять (и принять) умом. Их нужно еще и выстрадать сердцем. Тогда они становятся убеждением -- такой ценностью, за которую люди готовы отдать жизнь. "Никто не умирал из-за онтологических проблем", -- говорил французский философ и писатель А. Камю. За философские же истины (и убеждения) -- умирают! Если бы эти истины были истинами отвлеченного знания, они бы распространялись в мире чисто "книжным" путем (так и представляли себе дело просветители, считавшие, что смысл жизни можно так же объяснить человеку, как и математическую теорему). Опыт, однако, свидетельствует о другом: из одной социальной среды в другую возможен лишь экспорт философской информации, но не философских идей (убеждений). Чтобы это произошло, нужно, чтобы сравнялся, сблизился социальный опыт этих культур, чтобы люди по обе стороны рубежа стали мучиться одними и теми же болями, теми же или похожими страданиями.

Похожие статьи




"Тайна" философского творчества - Предмет философии

Предыдущая | Следующая