Структура социожурналистики - Социожурналистика: понятие, структура, практика

Структурировать социожурналистику непросто, поскольку все ее компоненты нераздельно (и каждый раз оригинально) сливаются в сознании и поведении сотрудников СМИ, которые владеют ее "секретами". Собственно, в этом слиянии и заключается суть дела. Перед нами должна предстать определенная Культура труда, Но только понятая не упрощенно, как совокупность технических приемов, а диалектически сложно - как многоуровневое образование, имеющее теоретико-мировоззренческий базис, прочно стоящий на нем "этаж" профессиональных установок и осознания своего назначения, далее - уровень методики познания и, наконец, видимую для мира форму предъявления себя - публикуемые произведения.

А) Теоретическое обоснование

В этом качестве выступает социология журналистики, во всех ее методологических и эмпирико-прикладных проявлениях. Для профессионала социожурналистика является прямым следствием из нее. Надо, однако, уточнить, что имеется в виду круг понятий, категорий и терминов, с помощью которых конструируется научная формула социожурналистики, а не все идейно-теоретическое обеспечение практической деятельности. В реальности интеллектуальный потенциал публициста складывается под воздействием широкого спектра его подготовки и жизненного опыта. Без полновесного знания о мире, человеке, культуре стремление овладеть социожурналистикой неизбежно выродится в начетническое вызубривание догматов или ремесленное освоение техники сбора информации.

Если ставить вопрос так широко - а иначе не удастся добраться до верного ответа, - то нам не обойтись без элементов социально-философского анализа отношений журналиста с действительностью, которую он призван отражать в своих произведениях. В той или другой форме мы приближались к этой проблеме в предыдущем тексте, когда затрагивали тему достоверности журналистского знания о мире. Теперь пришло время рассмотреть ее специально.

Как автор обращается с действительностью, когда "по своему хотению" не замечает непреложных фактов или подтасовывает их? Игнорирует ее как суверенную, объективно существующую данность и заставляет жить по навязанным им правилам. Каковы истоки этого насилия? С одной стороны, они заключены в возвеличивании своей персоны на фоне внешней среды, присвоении себе полномочий по ее "верной" перекомбинации; с другой - в нежелании (неумении) признать, что многообразие есть фундаментальное условие существования человеческого общежития.

Мир не больше принадлежит нам и нашим единомышленникам, чем нашим политическим оппонентам, новым и предшествующим поколениям, всякого рода "еретикам" или детям иных народов. Значит, к "неправильным" фактам и точкам зрения надо относиться по меньшей мере терпимо, как к неизбежности, а в лучшем случае - с оптимизмом, как к подтверждению непрерывного развития общества. Развитие же действительности представляет собой непрерывную смену событий и картин, которые служат "питательным материалом" для прессы.

В учебном издании по конкретной, отраслевой тематике нет места для развернутого философского исследования отношений автора с окружающим миром. Мы можем лишь поставить проблему в предельно заостренном виде: что первично в журналистике - материальная действительность (включая, прежде всего, социальную реальность) или сознание корреспондентов и редакторов? Без такого онтологического, сущностного прочтения журналистики бессмысленно изучать ее деятельность в гносеологическом, познавательном аспекте. Если мы не прояснили для себя, существует ли объективная реальность как среда, в которую погружена пресса и которую она призвана отражать, будучи ее порождением и функцией, то утрачиваются критерии оценки качества познавательной практики журналистов.

В самом деле, чтобы заявить, что действительность непознаваема для журналистов и потому им дозволено сочинять произвольные версии событий, надо как минимум допустить наличие объективного мира в качестве зоны внимания прессы. Чтобы, далее, потребовать от редакций адекватного познания и освещения событий, тем более необходимы сами события, предопределяющие поведение журналистов. Только после таких мыслительных операций мы получаем основание для изучения субъективных познавательных установок корреспондентов. Их суждения о постигаемости (или недоступности) тайн внешнего мира, намерении или нежелании его постигать, открытости или закрытости источников информации будут служить следующим, ближе лежащим к поверхности объектом исследования. Причем подобные заявления чаще делаются спонтанно, под влиянием обстоятельств, чем в результате специальных раздумий о своем профессиональном credo. Установки отчетливее всего проступают в деятельности представителей прессы, в частности, в их публикациях. Попросту говоря, чтобы узнать, кем предстают в гносеологическом плане журналисты - материалистами или идеалистами, надо не столько спрашивать их мнение, сколько знакомиться с их производственной деятельностью.

Переводя анализ прессы в непривычную для ее исследователей теоретическую плоскость, мы не удаляемся, как может показаться, ни от современных течений в науке, ни от конкретных проблем редакционной практики. Наоборот, мы как бы встраиваемся в макродискуссию о перспективах развития нашей страны, например, о путях построения в ней гражданского общества. Они также оцениваются в свете соотношения материального и идеального начал. Так, исследователи практики демократии в России заявляют, что "субъективизм наложил свою печать на понимание социальной реальности (другими словами, общества)...". И далее: "Наши некоторые коллеги полагают, что относительно социальной реальности и вовсе отражать нечего, так как социальной реальности объективно не существует, эта реальность "интерсубъективна", то есть плод наших "смыслов", языка, "проговаривания"... Стратегической задачей в подобной ситуации... является разработка новой теории общественного развития на основе усиления практической (применяемой) функции философии, в частности, теории формирования гражданского общества в России"[117].

Нас, в рамках изучаемой темы, тоже интересует прямое, контрастное сопоставление материи и духа, для повышения практической (применяемой) ценности анализа социожурналистики. И ответ на поставленные вопросы, в общих чертах, укладывается в рамки классического материализма. Внешний мир - природный, социальный и сверхчувственный - объективен, первичен по отношению к сознанию и познаваем; журналистика есть порождение этого мира, призванная познавать его и отражать с максимально достижимой степенью адекватности; познание представляет собой одну из ведущих функций-обязанностей прессы в обществе.

Наблюдения за долгой историей журналистики показывают, что "перспектива поступательного развития личности и общества открывается только в рационалистической парадигме, когда люди убеждены, что законы жизни есть, что их можно познать и, следуя им, добиться личной свободы и общего благосостояния и т. п.". Поэтому тексты такого рода "во все времена, даже при самых безнадежных психоисторических состояниях социума, должны быть и обязательно есть в массовых коммуникациях, хотя бы как свет в конце тоннеля"[118]. Примечательно, что данное утверждение звучит из уст психологов журналистики, которым вроде бы пристало склоняться к идее таинственности отношений автора с действительностью и непостижимости творческого акта. Но такова природа прессы, что в ней социальное "сильнее" индивидуально-инстинктивного. Тем более органична эта мысль для социологии журналистики, в основе которой лежит рациональное мировоззрение.

Не станем уточнять, как прихотливо базовые теоретические положения преломляются в более детальных научных разборах и особенно в практической журналистике. Всякому непредубежденному уму понятно, что черно-белыми бывают только логические посылки, но не их подробное истолкование и воплощение в жизнь. Приближаясь к практике, будем рассуждать так. Если в журналистике преобладает стремление разобраться в сути дела, то перед нами материалистически ориентированное профессиональное сознание. Если же на передний план выпячивается субъективная оценка, то мы сталкиваемся с гносеологическим идеализмом. В быту и публичных декларациях журналист может представать как убежденный материалист. Но в своих публикациях он - стихийный агностик. Тогда свобода мнений торжествует, а познание неоднозначного явления едва ли продвигается от поверхности к сути.

Б) Социологическое сознание журналиста

Нельзя рассматривать его вне связи с тем, как современная социология трактует общую методологию познания. Центральной проблемой является поиск разумного соотношения между пониманием мира жизни (конкретные события, люди, их поступки) и научным постижением истины (объективное, но обобщенное, идеальное воспроизведение действительности). В литературе чаще всего науку противопоставляют обыденному мышлению. Но понятие "мир жизни" предпочтительнее, ибо оно ассоциируется с гораздо более красочным, одухотворенным, насыщенным событиями содержанием. Во всяком случае применительно к журналистике верна именно такая характеристика: картины мира в прессе преимущественно конкретны и жизненны, и в этом залог ее притягательности для публики. Можно утверждать, что в процессе своей эволюции журналистика прочно освоила данный горизонт познания. Значит, внимание следует переключить на другую задачу - привнесение в профессиональное сознание научной объективности.

Культура системного мышления начинается с Уважения к точному знанию И его носителям, с понимания приоритетности информации специалистов по отношению к субъективным реакциям на событие корреспондента. Подмена знания собственным разумением так же недопустима в социальной сфере, как и в естественнонаучной. В повести М. Булгакова "Роковые яйца" репортер настырно выспрашивает у профессора-биолога: правда ли, что его открытие "вызовет мировой переворот в животноводстве"? Как ни отбивался ученый от слишком утилитарной трактовки своего фундаментального исследования, назавтра он с ужасом прочел следующее газетное сообщение: "Из полфунта икры в течение 3 дней вылупляется такое количество головастиков, что их нет никакой возможности сосчитать..."

В прессе наших дней такое самодостаточное невежество встречается ничуть не реже, чем во времена М. Булгакова. В результате деформируются представления аудитории о проблемах нешуточного свойства. Так, по наблюдениям экспертов, журналисты изображают российских предпринимателей как монолитную социальную группу, не прослеживая иерархию внутри нее, не учитывая различий по способам накопления капитала, социальному происхождению, мотивации деятельности, экономическому потенциалу и т. п. Главное внимание уделяется крупным бизнесменам, а роль мелких и средних хозяев принижается. Не случайно вслед за прессой большинство населения считают, что предприниматели - это выходцы из рядов номенклатуры, а также из криминальных группировок, и лишь незначительное число россиян связывает частный бизнес с предприимчивостью и инициативой самого работника[119].

Упрощенная односторонность вместо целостного представления об объекте является дефектом именно способа мышления, а не тематической, скажем, специализации или гражданской направленности взглядов. И наоборот: полнота видения может проявляться в изданиях и программах любого типа и тематики. Любопытны наблюдения американских аналитиков за декларациями и содержанием альтернативной прессы США. Справедливо критикуя традиционные издания за необъективность информации о контркультуре, приверженность официальным концепциям, оппозиционная печать в свою очередь оказывается столь же тенденциозной и субъективной. Ее альтернативность выражается лишь в том, что она представляет как бы другую сторону той же монеты[120].

Системное мышление журналиста формируется на основе синтеза Познаний О различных сферах жизни общества. Чтобы достоверно судить о ситуации на конкретном объекте, тем более в социуме, надо отчетливо представлять себе, что она, как правило, складывается под воздействием множества факторов - экономических, демографических, социально-психологических и др. Вот почему в университетский учебный план для журналистов заложено такое многообразие дисциплин социально-гуманитарного цикла. Энциклопедичность познаний сама по себе служит базой для системного видения мира. Трудность же состоит в том, чтобы найти соединительные мосты между фундаментальными науками и непосредственно профессиональным обучением.

К решению данной задачи ведет внедрение в университетскую программу "пограничных" курсов, в которых сливаются оба этих начала: кроме социологии журналистики - психология журналистики, политология СМИ, журналистское правоведение, этика журналиста, экономика, менеджмент СМИ и др. Так в учебном плане создается своего рода проекция социальных отношений и связей, с которыми на практике встречаются выпускники университета. Кроме непосредственно учебного эффекта, тем самым формируются основы мировоззрения и мироощущения студента. Знаменательно, кстати сказать, что английское слово education одновременно означает и образование, и воспитание, и развитие врожденных способностей ученика.

Широкая образовательная подготовка - не синоним социологической культуры мышления, а важнейший из ее залогов. Далее требуется специальное, регулярное знакомство с источниками социологической информации (они назывались в предыдущем разделе книги) и главное, - тренировка способности к безошибочной диагностике "на социальность" самой запутанной и многоаспектной коллизии. Особенно необходимо умение четко различать сенсационную выразительность фактов и аналитические выводы из их совокупности.

Выразительные примеры сенсационности в ущерб социально верному обобщению регулярно поставляет освещение избирательных кампаний. Рассмотрим ряд фактов из материалов общероссийских изданий о выборах губернатора одного из регионов - крупнейшего и богатого края. Казалось бы, накануне и в ходе кампании самое пристальное внимание обозреватели должны уделять программам кандидатов. Именно в этих документах сосредоточены взгляды на перспективы развития региона, оказавшегося в непростой ситуации, именно они и есть "главная политика". Газетчики должны выступать как непредвзятые эксперты, защищающие не клановые, а общегражданские интересы. Но в журналистских материалах о программах говорится бегло и в иронической манере. Чаще вспоминаются личные качества кандидатов и прошлые их заслуги, а также стоящие за спиной претендентов силы в Кремле и "олигархи".

В чем же наблюдатели, отказавшиеся от сопоставления стратегий, видят главные политические итоги кампании? Например, в том, что "коммунисты окончательно перестали быть в России второй политической силой. Их удел отныне - третье место". Надо думать, редакция выражает здесь собственные политические пристрастия и тревоги, а не признанный специалистами вывод. Не случайно другое издание пишет о третьем месте кандидата от коммунистов в противоположной тональности: он "выступал за социальную ответственность бизнеса перед работниками, предлагал трезвый экономический подход к решению проблем края". Значит, собственно партийная принадлежность претендента привлекала избирателей меньше, чем его деловая платформа, и не в межпартийной конкуренции надо бы искать суть происходящего. "Главное" же для данной газеты заключено в "относительно слабом результате" еще одного претендента, что объясняется неудачной тактикой ведения кампании. Следующее издание усматривает в результате кандидата от левых сил "не столько поражение его... сколько демонстрацию того, что КПРФ пока уверенно держится на плаву". "Главное" здесь формулируется так: "...край традиционно называется аналитиками "показательным регионом"". Дескать, избирательные кампании проходят там так же, как и по всей России-матушке в целом, и расклад голосов в итоге получается пропорциональным результатам федеральных выборов в РФ".

Итак, во-первых, "главных" итогов несколько и все они совершенно разные. Во-вторых, гигантская по размерам часть страны, оказывается, интересна лишь с точки зрения того, насколько она "справилась с индикативной задачей". Пресса демонстрирует откровенное пренебрежение обстоятельствами жизни и потребностями населения региона. Но сейчас нас занимает не этический аспект ситуации. Важно, что право жителей края на политическое участие и суверенный гражданский выбор, их представления о достойной власти и волеизъявление образуют ту самую политическую реальность, которую вроде бы призвана изучать и отражать журналистика. Реальность, несомненно существующую (ход и результаты голосования зафиксированы документально), доступную редакциям, постигаемую без каких-либо чрезвычайных мыслительных ухищрений. Ее вытесняют из текстов плоды умозрительной активности обозревателей.

Дальнейшие наблюдения над текстами подкрепляют это заключение. В лексическом строе комментариев, в распределении внимания между деталями событий обнаруживается, что выборы служат, скорее, поводом для самовыражения журналистов, чем питательной средой их размышлений. Один из материалов называется на обывательский манер: "Пиво, вобла и выборы", - поскольку некий чиновник сказал при журналисте, что дефицитных некогда продовольственных товаров теперь нет на избирательных участках. Автору эта, небезупречная по логике, ссылка потребовалась для того, чтобы съязвить: "На выборы пришло меньше половины - 45 процентов" (заметим, что по меркам последних лет такой показатель отнюдь не относится к числу критических). Для убедительности проводится параллель с предыдущими выборами в крае, и делается вывод, что ныне пришло "гораздо меньше народу". Однако прием не срабатывает, потому что автор не счел нужным назвать цифры. Дальше корреспондент упоминает "команду победителя", хотя победа придет только в следующем туре голосования. Другой материал построен на высказываниях лидеров двух депутатских групп в составе Госдумы, но в заголовке почему-то упоминается только один из них. Будь подобная небрежность единичной, ее можно бы отнести к случайностям профессионально-технического порядка. Но когда суетливое жонглирование фактами встречается из материала в материал, приходится вспоминать классическую формулу-обобщение - бегство от действительности.

Одно из основных свойств социологического мышления - умение видеть Явления в движении, Во взаимосвязи с вчерашней и особенно завтрашней социальной реальностью. Последовательно диалектический метод познания требует признать, что в состав событий входят их ближайшие и долгосрочные последствия. Фундаментальные исследования не всегда способны дать ответ об этом коде развития ситуации, поскольку не поспевают за ускоряющимся ритмом общественной жизни. Поэтому специалисты отмечают, что при изучении, в частности, политических процессов сегодня явно усиливается роль интуиции, опыта и оперативного эксперимента[121]. Преимущества прессы связаны с анализом именно такого рода. Стало быть, расширяются ее возможности как социального аналитика и, с другой стороны, острее становится потребность в умении журналиста размыкать пределы текущего времени, мысленно продлевать событие, давать прогнозные оценки оперативным фактам.

Перенося акцент на последствия сегодняшних событий, мы обязаны распространить этот взгляд и на журналистскую деятельность. Выступление прессы по актуальной проблеме - это всегда общественный факт, вызывающий более или менее мощный резонанс. Поэтому в структуру социологического сознания журналиста входит понимание им своей Этической ответственности За публикацию-деяние. Подчеркнем: имеются в виду не моральные сентенции, с которыми каждый волен соглашаться или спорить, а нормативная этика, граничащая с законодательством или даже текстуально совпадающая с ним. В данном случае персональные этические установки теснейшим образом связаны с культурой мышления, более того - обусловлены ею.

Едва ли не самая трудная для журналиста задача - отстраниться от собственного текста, чтобы выяснить степень его объективности. Читатель имеет право знать, выступает ли автор с оценочными суждениями или с доказательствами истины. Обвинять представителей прессы в нечестности уместно только тогда, когда они знают правду, но утаивают ее. Однако дискуссия на эту тему будет беспредметной, если предварительно не ответить на вопрос: правда - о чем, по отношению к чему, в каких категориях измерения?

Немецкий социолог Ю. Хабермас полагает, что человек живет в трех мирах, в каждом из которых имеют силу специфические регуляторы и нормы поведения. Объективному миру присущи деловые отношения, стремление к установлению истины, соответствие утверждений фактам, не зависящим от нашей воли; социальный мир основывается на нормах, принятых в данной общественной среде, здесь важно вести себя правильно, т. е. "как положено"; в субъективном мире складываются экспрессивные отношения, господствуют чувства, надежды конкретных индивидуальных субъектов[122]. Когда журналист открыто выражает мир своих мыслей, ценностей, переживаний, он абсолютно правдив - по отношению к себе, но не как "зеркало" реального мира. Он правдив по отношению к миру системы, когда излагает материал в соответствии с установками определенной партии, сознательно подчиняясь указаниям редактора или давлению стереотипов общественного мнения. Однако при чем здесь объективность?

Интереснейшие этюды для размышлений на эту тему журналистам предлагают смежные науки, например литературоведение. Так, в пристальном анализе поэтики Ф. М. Достоевского литературовед М. М. Бахтин приходит к выводу о том, что "теми элементами, из которых слагается образ героя, служат не черты действительности - самого героя и его бытового окружения, - но значение этих, черт для него самого, для его самосознания. Все устойчивые объективные качества героя, его социальное положение, его социологическая и характерологическая типичность, его habitus (наружность. - Авт.), его душевный облик и даже самая наружность... у Достоевского становится объектом рефлексии самого героя, предметом его самосознания; предметом же авторского видения и изображения оказывается самая функция этого самосознания"[123]. Здесь с филигранной точностью разделены черты, принадлежащие внешнему миру и живущие только "внутри" персонажа. Обратим, однако, внимание и на то, что писатель изучает не собственное отношение к герою романа, а как раз восприятие героя - героем, т. е. "предметом авторского видения" служит нечто, что существует независимо от него, можно даже сказать - существует объективно, хотя речь идет о художественном, а не документальном произведении.

Современные стандарты журналистики предполагают гласное разделение личного и общественного интереса. Так, на телевидении США действует следующее правило: если журналист становится кандидатом на выборах, всякое его появление на экране в профессиональной роли рассматривается как вещание в политических целях. Соответственно вступает в силу требование закона о предоставлении равного эфирного времени всем кандидатам[124]. Российское законодательство запрещает сотрудникам СМИ участвовать в освещении выборов, если сами они являются кандидатами или доверенными лицами кандидатов (Законы РФ "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации", "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации" и др.). Ограничения такого рода могут иметь и более мягкую, внеправовую форму. Например, крупные американские издатели рекомендуют корреспондентам избегать выступлений по темам, которые задевают их личные интересы. Если же, "кроме вас, писать данный материал некому, вы обязаны объяснить читателям ваш интерес в этом деле"[125]. Добавим, что в мировой качественной прессе утверждается самое щепетильное отношение к демонстрации перед публикой беспристрастности как автора, так и редакции, комментирующей его текст.

Представление о трех мирах, отражаемых в прессе, несет в себе непосредственно прагматический смысл. Во-первых, польза от него ощутима при анализе текстов - своих или принадлежащих коллегам: выясняя меру подлинной объективности автора, мы можем предугадать и предотвратить "необъяснимые" конфликты с аудиторией. Во-вторых, держа в голове ориентир на правду событий и процессов, журналист способен корректировать свой стиль познания и отражения, усиливать в нем проявления разума за счет отказа от излишней экспрессивности. Наконец, только развитое умение докапываться до сути происходящего делает журналиста действительно свободным. Самая прочная (и, к сожалению, труднее всего осознаваемая) зависимость проистекает вовсе не из директивных указаний и запретов, а из влияния на податливый ум интеллектуальной конъюнктуры, модных авторитетов, господствующих в общественном мнении штампов и т. п.

Губительность погони за потребой дня хорошо видна на примере тотальной политизации российской прессы, развившейся в период особенно бурных социальных потрясений в конце 1980-х - начале 1990-х годов. По свидетельству наблюдателей, в скором после этого времени радикальные политические издания вымерли почти во всех регионах, и на смену им пришла печать более умеренная, склонная к разумному плюрализму мнений[126]. В разряд популярных увлечений может на время войти и сама социожурналистика, но это будет, скорее всего, имитация, а не действительный качественный скачок прессы.

В) Методика и техника труда

Мы не случайно уделили столь большое внимание мировосприятию и культуре мышления. Этот компонент представляет собой зерно социожурналистики, тогда как методы труда являются производными от него. Прежде чем перейти к их характеристике, надо развеять одно нередко возникающее сомнение. Часто употребляя слово "исследование", мы не ставим знак тождества между журналистикой и наукой. Более того, даже разделяем опасения тех авторов, кто считает, что социологический сциентизм ("онаучивание") может помешать развитию главного элемента журналистского сознания - специфического профессионального воображения[127]. Эта специфика в немалой степени зиждется на способности прессы отражать общее (социально типичное) через конкретное и уникальное. Иначе невозможно достичь жизнеподобия, без которого вряд ли удастся вызвать у аудитории эмоциональный отклик. Высшей ступенью квалификации журналиста-исследователя будет как раз соблюдение "золотого сечения" между масштабной типизацией, базирующейся на прочной платформе данных, и зарисовками с неповторимой "человеческой" натуры.

Социологическая культура труда проявляется и в ситуациях, которые, на первый взгляд, не располагают к теоретической дискуссии. Какие, например, вопросы могут возникать к авторам прямых репортажей, окунающимся в самую предметно-вещественную гущу событий? Так поняли свою задачу сотрудники ряда телекомпаний в первую ночь захвата заложников в Москве, в Театральном центре на Дубровке. По горячим следам этой работы появились дневники-самонаблюдения, в частности, в "Новой газете":

"На место события приезжают съемочные группы почти всех телеканалов. В каждой команде работают по два-три журналиста. Программы новостей выходят несколько раз в час и состоят в основном из прямых включений. Единого информационного центра пока нет, сведения поступают противоречивые, в эфир идет все подряд немногочисленные факты, цифры, слухи, обрывки разговоров, синхроны, часто случайные. Нередко звучит сочетание "по непроверенным пока данным", "неназванный источник"... Репортажей нет как таковых. Это потом появится "хроника событий". Пока же - хаос, истерика, шок...

Журналисты в растерянности. Они привыкли отрабатывать свершившиеся факты - взрывы, убийства, покушения. Присутствовать при событии, которое "сейчас", которое не завершилось, им впервой...

Главное телевизионное событие этого дня - эксклюзив журналистов НТВ, попавших внутрь вместе с доктором Рошалем Материал повторяют, и два дня спустя CNN пользуется съемками НТВ. Представители канала, который сутки назад отказался от переговоров с террористами, первыми и единственными из отечественных тележурналистов встречаются с ними лицом к лицу"[128]

Каждый, кто следил за происходящим по телеэкрану, наверняка испытал схожие ощущения. Не хотелось бы обвинять корреспондентов в растерянности или неумении выполнять свои обязанности. Они, конечно, сами оказались жертвами неожиданности и запутанности обстановки. Но различия в подходе к трагической реальности стали проявляться изначально. Одна установка сводилась к самооценке журналистов как регистраторов событий, "жизни как таковой", или, на новейшем англо-русском жаргоне, real life. Попытка ряда телекомпаний вести бесконечную прямую трансляцию с места действия и тем самым показывать неискаженную действительность очевидным образом не удалась. Действия не хватало на содержательное вещание, поступки террористов и заложников, равно как и контртеррористических сил, в кадр попасть не могли - объектив ухватывал разве что второстепенные детали. Поэтому сразу же начались повторы более или менее динамичных сюжетов, которые мало что прибавляли к знанию фактической стороны дела и ее адекватному пониманию в аудитории. Журналист-коммуникатор, перевалочный пункт информации, явно не справлялся с профессиональной и общественной нагрузкой.

Иначе восприняли свою задачу сотрудники других каналов. Уже в первые часы трагедии в одной из студий с обстоятельными разъяснениями выступал генерал-эксперт, который в недавнем прошлом командовал федеральными войсками в Чечне. Избегая поспешных выводов, исходя лишь из знания технологии терроризма, он рассматривал возможные сценарии развития событий, подчеркивал исключительную сложность и все-таки возможность освобождения заложников силами специалистов.

Конечно, даже самым компетентным комментариям не дано унять всеобщее волнение. Но они, по меньшей мере, не подогревают истерию и способствуют зрительскому осознанию, пониманию происходящего. Импульс активного освоения информационного потока передается от редакции аудитории. А это уже вопрос интеллектуального и психического здоровья населения региона и страны, человечества в целом. Смиренное подчинение лавине сообщений в современной технико-коммуникационной обстановке грозит человеку потерей независимости, индивидуальной самобытности.

Обратим внимание на то, что в цитированной публикации "Новой газеты" переход к нормальной профессиональной работе связывается именно с отказом от лихорадочного метания в калейдоскопе отдельных фактов.

"Постепенно в студиях появляются аналитики - Савик Шустер на НТВ, Леонид Млечин на ТВЦ. Проясняются некоторые детали - чисто теоретические, которые не видны оттуда, от захваченного ДК...

Среди гостей в студиях все больше профессионалов - военных специалистов, политологов, врачей. К вечеру каналы выпускают репортажи о том, что вокруг. Ощущение хаоса понемногу отступает. Картина мира расширяется. Жизнь идет дальше...".

За этим описанием виден целенаправленный выбор объектов из многообразия предлагаемых жизнью вариантов. Вероятно, материалистическое отношение к действительности не предполагает растворения в ней репортера и уж тем более безразличного фиксирования разворачивающихся на его глазах сцен. К освещению террористических актов данное положение применимо в первую очередь, но и для "рутинной" практики оно имеет полную силу. Характерно, что зарубежные социологи прессы вводят деление репортерской работы в целом на активную, предполагающую поиск актуальной информации, и пассивную, которую называют еще "календарной журналистикой", т. е. следующей за чередой событий[129].

Журналист осваивает действительность в ее характерных проявлениях и тем делает ближе, доступнее для аудитории. Хаотическое нагромождение разнородных эпизодов столь же идеалистично, сколь и произвольное насилие над объективными процессами. Образец знания без исследования предложил своим читателям главный редактор одной из петербургских газет. Располагая лишь отрывочной информацией из других СМИ, он построил собственную версию заключительной операции спецслужб и "разоблачил" ложь официальных источников. У заложников, пишет редактор, "был небогатый выбор. Смерть от удушья или смерть от пули. Такой выбор предоставила им власть". Вполне допускаем, что руководители операции не раскрывают все подробности штурма. Однако недобросовестное обращение с газетной полосой, которая превращается во вместилище тенденциозных домыслов, не имеет ничего общего с ответственным оппонированием власти.

На взвешенном сочетании эмпирических данных и социально значимых обобщений строится в "Известиях" очерк "Люди на свалке", где изображены нравы и образ жизни изгоев большого города. Колония вынужденных переселенцев на мусорную свалку представлена реальными фигурами, хотя и под условными именами: Философ, Нахалка, Рекрут, Бабушка... Изображение люмпенизации российского общества от этой конкретности становится достовернее и ярче, единичные персоналии помогают читателю осознать значение процесса в целом - хотя ни статистика, ни другие атрибуты классического социологического исследования в тексте почти не встречаются.

В то же время бездумное, неграмотное использование самого надежного приема приводит лишь к его дискредитации. Не случайно специалисты утверждают, что обвальное увлечение журналистов конкретной социологией в последние годы привело к падению престижа социологической науки в глазах общественности[130].

Рассмотрим случай из практики. Одна из петербургских газет решила провести эксперимент (метод из арсенала социологии) - выяснить отношение горожан к открытию публичного дома. Со ссылкой на мнимое постановление Государственной Думы, "разрешившей" эту социальную новацию, две группы корреспондентов развернули на Невском проспекте сбор подписей ("за" и "против"), а также добровольных пожертвований. Этот экспромт соткан из нелепостей и ошибок. Во-первых, в поле зрения "исследователей" попали только случайные единицы граждан. Однако в газетном отчете делались заключения о мнении большинства петербуржцев. Во-вторых, нанесен ущерб репутации высшего органа законодательной власти - Федерального Собрания, которому приписывалось компрометирующее его решение. В-третьих, можно заметить, что журналисты грубо нарушили закон, обманывая людей и мошеннически отымая у них деньги. Тут уже впору беспокоиться не столько о достоверности сведений, сколько о юридической ответственности.

Приведенные примеры подсказывают общий вывод: технико-методический арсенал социожурналистики ни в коей мере не исчерпывается ни слепым копированием событий, ни даже специальными операциями из области эмпирической социологии. А. Аграновскому принадлежит широко известный афоризм: "Хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает"[131]. Хотя сам классик социально-публицистического анализа далеко не в каждом своем сочинении обращался к базам данных, не говоря уже о массовом анкетировании, экспертном интервью, количественно-качественном изучении текстов и другим методам, которые обычно соотносятся со словом "социология".

Итак, методическое обеспечение социожурналистики включает в себя на равных правах все многообразные средства получения и обработки данных, которыми располагает социология журналистики. В предыдущем разделе книги уже отмечалось, что эмпирика малопродуктивна без проблемно-теоретического анализа, а концептуальные рассуждения бездоказательны, если не сочетаются с искусством добывания исчерпывающей информации. Соотношение этих компонентов в творческой практике определяет жанрово-типологическую характеристику публикаций.

С большой долей условности журналистские произведения делятся на репортерские и публицистические. Это деление переносится и на социожурналистику. Если корреспондент прибегает к эмпирико-социологическим приемам только для сбора событийной информации, он остается репортером, информатором, даже при хорошей подготовке в методическом плане. При условии же, что он занят системным анализом, предполагающим изучение объекта во всем богатстве социальных связей и в пространственно-временной динамике, им закладывается основа для создания социопублицистического произведения. Применение специальных социологических методов, в первую очередь количественных, при этом совсем не обязательно, хотя, как правило, оно усиливает исследовательский и аргументационный потенциал текста.

Журналистика редакционный правоведение ответственность

Похожие статьи




Структура социожурналистики - Социожурналистика: понятие, структура, практика

Предыдущая | Следующая