Особенности подготовки аппарата - Проблемы редакционной подготовки изданий Венедикта Ерофеева

Первое наблюдение, бросающееся в глаза при работе с изданиями Венедикта Ерофеева - бедственное состояние аппарата практически в каждой книге. Причем справедливо это как для поэмы "Москва - Петушки", так и для книг, включающих менее известные произведения. Для художественной литературы такого рода (с ярко выраженной постмодернистской чертой центонного характера текста) первостепенными элементами аппарата являются предисловия и послесловия, комментарии, а также сопровождающие их указатели и библиографические ссылки.

Достаточно проглядеть первую главу данной работы, чтобы увидеть - наиболее часто роль предисловия выполняли статьи Владимира Муравьева. В первой же из них читателю давалось понять, что наличие в книге предисловия - не столько попытка исполнения необходимых задач, сколько желание издателя просто "держать марку". Но этот подход, как оказалось позднее, был не так уж и плох, поскольку в последующие периоды даже такой мотивации не всегда хватало - если не для написания нового текста, то хотя бы для размещения в книге одной из уже существующих, подходящих для исполнения функций предисловия статей.

Другими авторами подобных сопроводительных текстов были Михаил Эпштейн, Евгений Попов, Алексей Яблоков, но их работы не удостаивались частых публикаций - возможно, потому что были сильнее связаны с конкретными изданиями, чем тексты Муравьева, и рассказывали читателю не только об авторе и произведении, но и о конкретных книгах, а также целях и задачах, стоявших перед издательствами в процессе их подготовки. Связь эта, однако, во всех работах недостаточно сильна - во всяком случае, не настолько, как эссеистическое начало, присутствующее практически в каждом предисловии. Интересно узнавать из предисловий о параллелях в творчестве Ерофеева и Рабле и о противопоставлении черного юмора в русской поэме трагизму и безнадежности антиутопии "1984" Оруэлла (как у Муравьева в издании "Интербука"). Интересно - о букве "Ю", как главной составляющей слова "люблю" и созвучии имени "Веня" финскому слову, обозначающему в переводе "я - русский" (как у Попова в печально известном комментированном издании "Вагриуса"). Интересно - о деликатности русских алкоголиков и обаянии мифологии декаданса (как у Эпштейна в сборнике от издательства "Х. Г.С."). Но действительно ли это - темы, достойные выноса на обсуждение с читателем, только открывшим книгу?

Пожалуй, в этом разрезе выгоднее всего смотрится предисловие к сборнику "Мой очень жизненный путь" 2003 года выпуска. На двух страницах, скромно озаглавленных "От издательства" (имеется в виду "Вагриус") представлена - причем не безвкусно и сухо, а достаточно занимательно - почти вся необходимая информация. Из текста предисловия можно узнать, что автор книги - большой писатель, проживший 52 года, создавший одну гениальную поэму и еще несколько менее значимых и менее объемных произведений, которые читатель также найдет в этом издании. Что "Вагриус" на момент выпуска книги - обладатель исключительных прав на публикацию текстов Ерофеева, и что данный сборник приурочен к шестидесятипятилетию писателя. Что впервые представляются широкой публике "Записки психопата", и что недавно завершилась работа по расшифровке записных книжек, изданных отдельным томом. В целом же, данное предисловие - неплохой образец лаконичности и содержательности, которых так не хватает всем остальным.

Что касается послесловий, то они в издательской истории Ерофеева практически не прослеживаются. Вспоминаются лишь сомнительные "Записки редактора психопата" из подготовленного "Захаровым" издания, собственно, "Записок психопата" и воспоминания друга Ерофеева, Игоря Авдиева, посещенные в конце сборника "Оставьте мою душу в покое". Кардинальные различия этих двух текстов (а также предназначенных им функций) практически не позволяют выводить какие-либо закономерности кроме одной - послесловия для книг Ерофеева у издателей непопулярны. Причины тому - и отсутствие подходящих готовых материалов, и нежелание делать лишнюю, по мнению современных редакторов, работу. Непосредственно же для поэмы "Москва - Петушки" в этой категории существует разве что встречающийся иногда в Интернете текст под названием "Несколько малосвязных отрывков из послесловия к не увидевшему свет однотомнику Венедикта Ерофеева", написанный Игорем Авдиевым.

Отдельный большой вопрос - комментирование поэмы. Дело действительно нужное, серьезное, и - увы - все еще бесконечно далекое от завершения (хотя отдельные попытки все-таки предпринимались).

В 1996 году появились первые полноценные "Комментарии к поэме "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева", написанные московским семиотиком, математиком, логиком, философом, лингвистом, литературоведом и кандидатом физико-математических наук Юрием Левиным по просьбе австрийского слависта Хайнрика Пфандля для западной аудитории и выпущенные издательством Graz. Комментарий Юрия Левина ценен не только для читателей, интересующихся творчеством Ерофеева - это еще и первый в российской литературоведческой науке пример детализированной комментаторской работы с постмодернистским текстом.

Комментарий был предназначен для человека, читающего поэму в переводе и не знающего русского языка и реалий, ведь даже западные специалисты в области русистики, по свидетельству Пфандля, понимают Ерофеева с трудом. Таким образом, задача Левина была гораздо шире, нежели просто толкование отдельных межтекстуальных цитат и аллюзий - он должен был передать мироощущение русского человека соответствующей эпохи. Предметом комментирования стали лексика и фразеология, не нашедшая отражения в общераспространенных лексических и фразеологических словарях; реалии русской и советской жизни, культуры и истории; литературные цитаты, подтексты и отсылки. Комментариям предшествует краткое введение - "Вступительные замечания о поэме в целом", где отмечается парадоксальное несоответствие низкого предмета изображения и изысканного высокого стиля, а также отмечается использование центонного принципа в русской литературной традиции вне постмодернизма. Отдельно указывается на нетождественность лирического героя реальному автору и объясняется, почему же прозаический текст назван поэмой. Отмечается особенность кольцевой композиции.

Левин говорит о предметах поэмы - "низкой жизни" и "плебейском" антураже, сочетающихся с изысканным традиционным литературным стилем. Замечает он и характерную для постмодернизма "гипертекстовость" - многочисленные явные и скрытые цитаты, отсылающие читателя к другим произведениям. Такое противоречие поднимает низкое до высокого и снижает возвышенное до плебейского, и им проникнута вся поэма. При этом доминирует тенденция к порыву из низкого, грязного, телесного к чистому, высокому, духовному. Два главных полюса цитат в тексте поэмы - Библия (особенно Новый Завет, Песнь Песней и Псалтирь) и пропагандистская советская публицистика в сочетании с литературой соцреализма и взятыми на вооружение советской пропагандой цитатами из русской классики. А пространство между этими крайностями заполняют литература сентиментализма, русская поэзия и русская проза XIX века. Левин, изучавший литературу с позиций логики, заметил, что основу эрудиции писателя составляют имена, входящие в школьную программу по литературе и истории, на что наслоилось влияние советского радио и прессы, а также достаточно бессистемное "внепрограммное" чтение, круг которого имеет свой центр - Библия, и особенно Евангелие. Однако исследования Ю. И. Левина показывают, что Ерофеев читает, глубоко и бесконечно переживая литературу - гораздо глубже любых учебных программ. Особенно относится это к русской поэзии XIX-XX вв.

В соответствии с комментариями Левина, Библия является источником основных мотивов поэмы. Сквозь весь текст проходит евангельская тема смерти и воскресения - смерть и воскресение Иисуса, воскрешение Христом Лазаря и дочери начальника синагоги, а также чудесное исцеление больных. От сентименталистских источников идут такие черты, как сам жанр сентиментального путешествия; система названий глав по населенным пунктам; плавное перетекание текста из главы в главу; многочисленные отступления от основной линии повествования; игра на переходах высокого и низкого. Присутствуют многочисленные отсылки к произведениям Достоевского, наиболее заметными из которых являются способ повествования (внутренне диалогизированный монолог, разговор с самим собой, перебиваемый обращениями к читателю и предполагаемыми репликами читателя) и подача темы пьянства в торжественном тоне, характерном для Мармеладова из "Преступления и наказания". Нередко "достоевские" мотивы и стилистика переплетаются с библейскими. Причем именно на связь с творчеством Достоевского делает особый упор Ю. Левин. Временами складывается впечатление, что именно ради нахождения таких параллелей и была проделана вся его работа.

Что же касается качества предлагаемой читателю работы, то о нем наиболее емко отозвался лексикограф и фольклорист Алексей Плуцер-Сарно, занимавшийся, в том числе, и вопросами комментирования поэмы Ерофеева: Комментарий Левина в лучшем случае тавтологичен, то есть реалии интерпретируются через реалии, слова поясняются через самих себя. Например, "бакинские промыслы" определяются как "промыслы в Баку". В других случаях комментарий содержит грубейшие ошибки и неточности. Так, "сельпо" определяется как "сокращение от сельская потребительская кооперация". На самом деле это не "кооперация", а "общество" (нетрудно было бы проверить).

Иногда Юрий Левин демонстрирует полное незнакомство с реалиями жизни. Он даже не стал выяснять, где работает главный герой, расшифровывая предположительно ПТУС как "что-то вроде производственно-технического управления строительства", хотя Веничка Ерофеев, укладывая кабель, конечно же, работал в Управлении связи. Комментарий - не место для предположений, когда речь идет о легко проверяемом по общеизвестным источникам материале. Так, аббревиатура ПТУС имеется во всех изданиях "Словаря сокращений русского языка" Плуцер-Сарно А. Ю. Разве можно грустить, имея такие познания! (Комментарий к комментарию Э. Власова к поэме В. В. Ерофеева "Москва - Петушки") // Новый мир. - М., 2000. - № 10. - С. 217.

Таким образом, после рассмотрения отдельных аспектов, становится понятно, что вид комментария - смешанный, поскольку в него включены различные аспекты - историко-литературный, литературный, лингвистический и реальный. При этом он не совсем полон, не всегда интересен для отечественного читателя и местами довольно схематичен.

Второй существующий комментарий к "Петушкам" принадлежит перу Эдуарда Власова и не только не идеален, но и попросту абсурден и комичен. Евгений Попов, автор предисловия к вагриусовскому "комментированному" изданию поэмы, отозвался о тексте Власова иронично: "Сочинение его живо, любопытно, хотя и грешит кой-какими неточностями, которые читатель пусть обнаружит (или не обнаружит) сам. И поспорит, хотя бы мысленно, с этим талантливым исследователем, который и сам не чужд (согласно русско-японской традиции) слегка уязвить за своемыслие и волюнтаризм других своих коллег - г-жу Гайсер-Шнитман, бывших тт., а ныне гг. Паперно, Гаспарова, Левина и других уважаемых, которые не покладая рук и перьев тоже разъясняли жедающим СМЫСЛ тайной ерофеевской свободы, но, к сожалению, не попали в этот том".

Неточностей и несуразностей, однако, много. Во-первых, комментарий Эдуарда Власова, как и комментарий Юрия Левина, изначально был рассчитан на зарубежного читателя, причем даже не европейского, а японского - впервые данный текст был издан в Славянском исследовательском центре при Хоккайдском университете в 1998 году. Позднее он был перепечатан "Вагриусом" в качестве замены научного аппарата для русскоязычного издания поэмы. Некоторые наиболее очевидные ошибки и недостатки в отечественном издании были исправлены, но, например, в нем не оказалось информации для читателя - о структуре комментария и принципах работы с текстом поэмы. Предисловие, освещающее эти вопросы, осталось только в японском издании, причина чего, впрочем, вполне ясна. Там Власов открыто пишет: "Комментируемые места из "Москвы - Петушков" я цитирую по имеющейся у меня с незапамятных времен самиздатовской копии, где не хватает нескольких страниц, поэтому комментарий получился далеко не полный. Тотальной сверки цитат из Ерофеева по посмертным, официальным изданиям поэмы я не проводил..." и "Цитирую источники только с указанием номеров частей, глав, сцен, действий, актов - я сам в этом ничего не понимаю и часто путаю". О принципе подбора материала и его читательском адресе автор пишет так: "Короче говоря, я выкурил еще тринадцать трубок и решил запихнуть под одну обложку то, что должен знать и носить в своем сознании и своей памяти потенциальный автор очередных "Москвы - Петушков". Естественно, в разумном, то есть, увы, ограниченном, объеме. Прямой адресат книги этой, стало быть, не иностранный почитатель "Москвы - Петушков", лезущий на стенку от непонимания аллюзий и цитат, а будущий Венедикт Ерофеев, так сказать, Ерофеев-2. Для него это обязательное чтение. Для всех остальных -- факультативное" Ввиду труднодоступности японского издания, данные фрагменты цитируются по данной статье:
Плуцер-Сарно А. Ю. Разве можно грустить, имея такие познания! (Комментарий к комментарию Э. Власова к поэме В. В. Ерофеева "Москва - Петушки") / Алексей Плуцер-Сарно // Новый мир. - М., 2000. - № 10. - С. 215-226. Такой ничем не оправданный подход стал причиной появления отдельных комментариев, поясняющих фрагменты, которых в каноническом тексте поэмы нет. При этом, по всей видимости, произведение в данном издании "подгоняли" под комментарий, поскольку отдельные комментируемые фрагменты не соответствуют каноническому на тот момент тексту - редактуре В. Муравьева (Владимир Сергеевич скончался в июне 2001 года, когда книга уже вышла в свет, но, по всей видимости, активного участия в ее подготовке принимать уже не мог). Например, Власов комментирует фрагмент "я выйду во всем черном, обаятельная такая, и тебе всю морду поцарапаю, собственным своим кукишем!" Ерофеев, В. В. Москва - Петушки / Венедикт Ерофеев ; [комм. Э. Власова]. - М.: Вагриус, 2000. - С. 386, тогда как и в старом тексте подготовки Муравьева, как и в ныне каноническом подготовки Захарова (имеющим, к слову, самую тесную связь с первой самиздатовской копией, которую, собственно, комментирует Власов), можно прочитать: "а я выйду во всем черном, обаятельная такая, и тебе всю морду исцарапаю, безымянным пальцем!" Ерофеев, В. В. Москва - Петушки / Венедикт Ерофеев. - М.: Захаров, 2005. - С. 85 Разница же между редактурами Муравьева и Захарова исчерпывается запятой перед словом "безымянный". Таким образом, становится непонятным, по какому источнику печатается сама поэма - или на каких основаниях ее текст подвергся изменениям по воле комментатора.

Одними неточностями в тексте дело не ограничивается. Более того - указанные в комментарии цитаты часто отсутствуют в соответствующих источниках. Обращаясь к религиозному пласту поэмы, комментатор часто ссылается на Библию, но, например, фраза "Бог благ" отсутствует в 5 и 7 главах Второй Книги Царств, а также в 117-м псалме Псалтири; "Господи Боже наш: ибо мы на Тебя уповаем..." также нет во Второй Книге Царств, хотя Власов ссылается на нее. Цитата "Во имя Твое попрем ногами восстающих на нас" не принадлежит 43 или 62 псалму Псалтири. Все примеры взяты с двух соседних страниц комментария Ерофеев, В. В. Москва - Петушки / Венедикт Ерофеев ; [комм. Э. Власова]. - М.: Вагриус, 2000. - С. 311 - 312, что указывает не только на сомнительное качество работы его автора, но и на недобросовестность редакторов, не сверивших цитаты с первоисточниками. Подобные действия составителя комментария и издателя являются примером вопиющей профессиональной недобросовестности и совершенно недопустимы.

Состав комментариев в большей степени обусловлен личными ассоциациями автора и часто не соотносится с текстом Ерофеева; в частности приводятся цитаты из литературы 70-х, которая сугубо хронологически не могла оказать интертекстуальное влияние на поэму. Например: "...у Высоцкого: "Мы пили все, включая политуру, - / и лак, и клей, стараясь не взболтнуть" [Летела жизнь, 1978]" Ерофеев, В. В. Москва - Петушки / Венедикт Ерофеев ; [комм. Э. Власова]. - М.: Вагриус, 2000. - С. 317 или "У Аксенова читаем: "В метро. Гул. Шлепанье подошв. Брехня. Смех. Лай. Смехолай. Голос книготорговца: новое о происках мирового сионизма! Естественно, первый покупатель - еврей. Советский еврей. Умный усталый хитрющий трудящийся еврей. Умный усталый хитрющий патриотически настроенный трудящийся еврей-специалист по космосу, по скрипке, по экономике, секретнейший по шахматам тренер коренного населения" [Аксенов, 1980, 20]" Ерофеев, В. В. Москва - Петушки / Венедикт Ерофеев ; [комм. Э. Власова]. - М.: Вагриус, 2000. - с. 214. Также приводятся цитаты, случайным образом скомпонованные из разных мест в одном источнике. "...при сверке приведенной Власовым цитаты с текстом романа Гамсуна "Голод" выясняется, что первая ее часть взята со страницы 128 ("Раздавленный, я признал, что это действительно гадко..."), вторая -- со страницы 149 ("она обвивает рукой мою шею... другой рукой она начинает сама расстегивать пуговицы, еще и еще..."), и наконец реплика: "Но, моя дорогая! -- сказал я в замешательстве. -- Я никак не пойму... право, никак не пойму, что это за игра..." -- находится на стр. 151 (Гамсун Кнут. Собр. соч. Т. 1. М., 1991). Так разрозненные цитаты вырываются комментатором из контекста, а затем свободно и смело компонуются" Плуцер-Сарно А. Ю. Разве можно грустить, имея такие познания! (Комментарий к комментарию Э. Власова к поэме В. В. Ерофеева "Москва - Петушки") // Новый мир. - М., 2000. - № 10. - С. 217. Отдельные наполненные иронией фрагменты поэмы поясняются буквально, тогда как другие, требующие серьезного детального разбора, просто сопровождаются цитатой из мировой литературы на усмотрение Власова. При этом уход от предмета комментирования является осознанным и обусловлен своеобразной тенденцией "постмодернистскому произведению - постмодернистский комментарий". Бульшая его часть только разрушает восприятие произведения. Те же комментарии, в которых автор действительно пытается дать толкование текста, обычно либо бессодержательны и примитивно прямолинейны ("сучий потрох - крепкое ругательство"), либо неверны (праздник Ивана Купалы - народный православный праздник в честь библейского Иоанна Крестителя). Недостоверна информация по практически всем упомянутым алкогольным напиткам и многим закускам; зачастую она противоречит реальности, общедоступным словарям и просто здравому смыслу (например, исправленное у "Вагриуса", но присутствующее в японском издании упоминание о том, что овощные голубцы - это блюдо из мясного фарша).

Составляет неудобства и характер подготовки тома, включающего в себя поэму и комментарий Власова. Объем аппарата, превышающий комментируемый текст в четыре с половиной раза, не позволил расставить в основном тексте ссылки и сноски, что не дает читателю заранее узнать, какие именно фрагменты были пояснены. Сквозной же поиск по комментариям осложнен отсутствием в них заголовков - они заменены на номера глав. Учитывая то, что в основном тексте рядом с заголовками эти номера не проставлены, а содержание в конце тома не включает в себя разбивку поэмы на главы, структурную подготовку книги можно расценивать как крайне неудовлетворительную. К тому же, сами комментарии неконкретизированы, расплывчаты и включают множество необязательных аллюзий, что делает их более пригодными для отдельного сплошного чтения, а вовсе не для получения справки по конкретному вопросу. Подобный характер самостоятельного сочинения, стилизованного под комментарий, объединяет работы Левина и Власова.

Забавно также, что в обоих существующих комментариях к такому произведению, как "Москва - Петушки", по мнению Алексея Плуцер-Сарно, практически не содержится достоверных и содержательных справок, относящихся к теме пития. Комментарий Левина, например, на слове "портвейн" отсылает читателя к вермуту и хересу, хотя этот сложнейший в приготовлении напиток с колеблющимся содержанием спирта от 17 до 20%, а сахара - от 5 до 14%, выпускающийся сотнями белых, розовых и красных сортов имеет с двумя другими очень мало общего. Другая серьезная ошибка допущена в упоминании о реальном употреблении для выпивки всех компонентов веничкиных коктейлей кроме шампуня, указывающем на непонимание Левиным своеобразного ерофеевского юмора.

У Власова же и вовсе "Названия напитков даны неправильно или не полностью, крепость их не дана вообще или указана неверно, этимологии неправильны, о стереотипах поведения и традициях пития не сказано ни слова. Даже объем граненого стакана указан неправильно: "Что же касается стакана, то речь идет, без сомнения, о классическом советском граненом стакане из толстого дешевого стекла, объем которого равнялся 250 мл". Конечно же, традиционный советский граненый стакан - 200-граммовый" Плуцер-Сарно А. Ю. Не надо смешивать портвейн с хересом: русский быт в комментариях к поэме Венедикта Ерофеева / Алексей Плуцер-Сарно // Ex libris НГ. - М., 1999, №5. - С. 16.

Разумеется, пользоваться комментариями, искажающими смысл текста, лишенными структуры, научного подхода к составлению, вдумчивого проникновения в содержание произведения и его толкования не представляется возможным. Авторы, опубликовав откровенно слабые работы, попросту дискредитируют себя в глазах не только специалистов, но и простых читателей.

Желающим серьезно ознакомиться с поэмой "Москва - Петушки" по-прежнему можно рекомендовать только чтение отдельных фрагментов рассмотренных комментариев, а также различных многочисленных узкоспециализированных статей в прессе и тематических научно-исследовательских работ. Однако комментарий Левина не всегда легко найти; адаптировать и выпустить его, включив в одну книгу с самой поэмой, ни одно издательство не взялось, а комментарий Власова изобилует гораздо большим количеством неточностей и ошибок. В любом случае, на сегодняшний день доступного и достойного единого справочного аппарата к поэме не существует, и очевидно, что одному энтузиасту составить его практически невозможно - требуется работа коллектива профессионалов из различных областей языкознания, литературоведения и культурологи, что в нынешних условиях существования книгоиздательской отрасли и книготоргового рынка практически невозможно. Но именно эта сложность и многослойность текста, требующего к себе особого внимания, является наиболее яркой характеристикой таланта и эрудиции его автора.

Нельзя не отметить, что в дополнение к будущим полноценным комментариям (если таковые когда-нибудь появятся) понадобятся также качественные указатели и библиографические списки. Пример работы Эдуарда Власова показывает, что в случае с произведениями Ерофеева комментарии включают массу имен и названий. Это связано, в первую очередь, с высочайшим уровнем интертекстуальности. У читателя может возникнуть необходимость найти в основном или вспомогательном тексте (это важно - не только в самой поэме, но и в комментариях к ней) упоминание той или иной персоналии или отсылки к произведению искусства. Составление решающего эту проблему указателя - большой труд, но именно нехватка подобного элемента аппарата весьма заметна при работе с выпущенным "Вагриусом" комментированным изданием. Библиографический список, напротив, в нем присутствует, но является, скорее, просто перечнем источников, которыми пользовался Власов. К тому же вызывает нарекания грубое нарушение стандартов оформления библиографических ссылок.

Итак, список претензий и пожеланий к подготовке изданий Ерофеева очень велик, и именно аппарат является наиболее слабой частью практически всех книг, выпущенных на сегодняшний день. Озаботятся ли издатели исправлением ситуации - неясно, но сложившаяся ситуация показывает не только на отдельные допущенные промахи, но и на плачевное состояние отечественного книгоиздания в целом. Ведь просто сверстать и напечатать текст, спрятав его под красивую обложку, несложно. Гораздо труднее соблюсти профессиональную добросовестность и обеспечить читателя не только красивым, но и качественным продуктом, отвечающим как номинальным требованиям существующих стандартов, так и реальным нуждам.

Похожие статьи




Особенности подготовки аппарата - Проблемы редакционной подготовки изданий Венедикта Ерофеева

Предыдущая | Следующая