Компромисс и консенсус как методы регулирования и разрешения политических конфликтов

К числу условий, благоприятствующих регулированию и разрешению политических конфликтов, справедливо относят равновесное соотношение сил противоборствующих сторон и признание ими процедуры переговоров как способа выработки взаимоприемлемых решений. Однако положительный результат возможен только в том случае, если субъекты конфликта проявят к тому политическую волю, способность вести переговоры, склонность к компромиссам. Переговоры прежде всего предполагают:

- взаимное уяснение позиций сторон; - выявление зоны и уровня конфронтационных притязаний; - нахождение неконфронтационного поля (его ценностей, зоны взаимных уступок); - выявление условий компромисса; - выявление предмета взаимных уступок с целью ослабления конфликта или недопущения его срыва в деструктивную фазу; - определение мер и форм гарантии достигнутого соглашения.

Кроме того, условием успешных переговоров является установление взаимоприемлемых: а) Языка, точнее, Понятийно-терминологического аппарата переговорного общения на принципах сдержанности и стремления понять оппонента; б) Ритуалов переговорного общения; в) Сближения перцептивных образов и т. д. Только после того, как стороны вникнут в позиции друг друга, поймут стиль аргументации партнера по переговорам, начнут просматриваться возможные решения проблемы, контуры компромиссов.

Понятие "компромисс" в политике не ново и обычно трактуется как уступка некоторых требований, отказ от части собственных требований в пользу соглашения с другой партией, государством и т. д. В такой трактовке компромисс предстает как чисто техническое средство, метод смягчения обострившихся противоречий, противоборства. Однако глубинный, интенциональный смысл этого понятия и богаче, и сложнее. Компромисс включает такие признаки, как собирание, объединение, сотрудничество взаимодействующих сторон, и в то же время некоторые характеристики взаимного исключения, противоборства, конфликтности, которые проявляются в отношениях между ними. Компромисс наилучшим образом характеризует сущность мирного регулирования конфликта, поскольку ориентирован на исключение его насильственных форм, на снижение интенсивности. Более того, он означает существенные подвижки в позициях конфликтующих сторон, поскольку, по справедливому замечанию Р. Арона, "в конце концов соглашаться на компромисс - значит отчасти признать справедливость чужих аргументов, находить решение, приемлемое для всех" (1).

Компромиссы являются либо результатом равновесия сил, т. е. в известном смысле Вынужденными соглашениями, либо результатом сознательного выбора, и в этом смысле Добровольными. Однако в принципе общественные группы, особенно политические оганизации, стремятся к победе и господству над противником. Если общество недемократическое, то политический строй стремится к тотальному устранению противника, даже к его физическому уничтожению. В демократическом обществе победа по самому своему характеру является политической, ее результаты частично соответствуют интересам противника, и поэтому она в большей или меньшей степени является компромиссом.

Естественно, что равновесие, достигаемое посредством политического компромисса, является подвижным, оно постоянно колеблется, нарушается и восстанавливается. С точки зрения ряда авторов, в частности, В. Алтухова, такое равновесие, т. е. компромисс, и составляет основу стабильного, устойчивого развития. "По сути же дела, речь идет о становлении нового социального качества (стабильность, общенациональное согласие)"(2).

Исторически наибольшую способность к компромиссам обнаруживали либеральные демократии Запада, само социальное устройство которых, тип хозяйственной деятельности, политическое развитие и диалоговая политическая культура облегчали и стимулировали взаимные уступки и поиск баланса интересов. Естественная склонность к компромиссам была и остается одной из важнейших особенностей конституционно - плюралистических режимов и сегодня. Однако функциональная роль компромиссов в условиях развитой демократии далеко не однозначна. Для демократического режима одинаково опасна как избыточная приверженность идеям, т. е. неприятие компромиссов, так и избыточное стремление к последним.

Особенно явственно избыточное стремление к компромиссам проявляется в деятельности основных властных институтов - правительства и парламента, а нередко и во взаимоотношениях между ними. Поскольку функционирование парламентской демократии базируется на принципе большинства, погоня за ним нередко становится навязчивой идеей многих правительств и проправительственных фракций в парламенте. Поиск большинства, разумеется, необходим - без этого нельзя принять ни одного ответственного решения. Компромиссом является создание парламентского большинства, формирование коалиционного правительства, да и вообще формирование кабинета. Ведь даже в президентской республике, где парламент не имеет права напрямую вмешиваться в кадровые назначения президента, последний предлагает кандидатуры, учитывая возможную реакцию на них депутатов парламента. Политический курс, формируемый таким правительством, также является компромиссом. Однако в том случае, если поиск большинства подменяет поиск самого решения, стремление к компромиссу может привести если не к гибели режима, то к его параличу.

Парламент как институт, представляющий различные интересы и работающий на базе компромиссов, может усмотреть в несопряженной политической мере желаемую цель только на том основании, что было достигнуто согласие. Но и исполнительная власть не свободна от подобных соблазнов. Президенты и премьер-министры тоже вынуждены примирять людей с различными мнениями, и поэтому переговоры и компромиссы составляют не менее значимую часть в бюрократической жизни, чем в законотворческой. Правда, парламенты как представительные и открытые органы власти вынуждены проявлять большую отзывчивость к немедленным требованиям народа, зачастую в ущерб его долгосрочным интересам, тем более, что срок пребывания законодателя на своем посту краток. Но и администрации подвержены искушению принести в жертву согласию эффективную политику, поскольку и представители бюрократического аппарата должны искать поддержку своим политическим инициативам со стороны различных избирательных округов.

Таким образом, роль компромиссов неоднозначна даже в открытых обществах, где они являются жизненным и самостоятельным принципом демократической политики. Акцент на том, что любая социальная ситуация требует определенных компромиссов, не дает оснований полагать, что компромиссы необходимы во всех случаях. Поэтому считать компромисс практикой, неизбежно ведущей к социальному прогрессу, и неоправданно, и опасно: он может приводить к вырождению личности и разложению общества. Что станет результатом такой практики - прогресс или разложение, будет зависеть от Типа заключаемых компромиссов - не от их практики, а от их Сущности.

Если неизбежность компромисса и его содержание продиктовано лишь силой, то подобные компромиссы не могут быть ничем иным, кроме как кратковременными перемириями. Более сильная сторона будет не только диктовать содержание компромисса, но, по мере укрепления своих позиций, требовать все новых уступок от более слабой. Поэтому сдержать ее амбиции могут лишь некие принципы или идеалы - например, законность требований, порядочность представителей, справедливость, общественный интерес, всеобщее благо. Ведь сама природа компромисса предполагает наличие определенных, традиционно признаваемых принципов справедливости, на основе которых могут быть сделаны взаимные уступки. "Инди-видуумы с готовностью поступятся некоторыми специфическими интересами и притязаниями только тогда, когда их заинтересованность в сохранении чего-то более ценного еще сильнее", - подчеркивает американский историк Дж. Хэллоуэлл (3).

Компромисс может быть использован как во благо, так и во зло. Трагедия многих демократий прошлого состояла в том, что компромиссы в различных областях приводили к катастрофам. Особенно наглядно это проявилось во внешней политике европейских государств в межвоенный период. Классический пример - Мюнхенский сговор 1938 г. Попытка умиротворить агрессора за счет "сдачи" Чехословакии не только не снизила агрессивные амбиции А. Гитлера, но и развязала ему руки для новых территориальных захватов.

Разумеется, перспективы достижения компромиссов зависят не только от действий конкретных политиков, государственных деятелей и т. д., но и определяются Природой проблем, которые нужно решить. Так, формирование властных институтов или выработка политического курса при разумном, прагматичном к ним отношении вполне допускают компромиссные решения. Политический капитал при этом успешно конвертируется в статусный, что облегчает достижение согласия по принципиальным вопросам. Столь же реален компромисс в отношении экономических и социальных проблем, встающих в политическую повестку дня. Эволюция политических споров и конфликтов в западных странах на протяжении двух последних столетий показала, что вопреки предсказаниям К. Маркса именно в экономической сфере они разрешились сравнительно легко, и при этом демократическими методами. И напротив, наиболее упорной оказалась борьба между религиозными, национальными и расовыми группами, отличавшаяся особой ожесточенностью.

Как уже говорилось, дело в сущностных различиях в природе проблем первого и второго рода. По вопросам экономической политики и социальных расходов всегда можно достичь компромисса, особенно в условиях экономического роста. Но гораздо труднее найти компромисс между двумя языками, претендующими на статус государственного, или тремя конфессиями как основой образовательного процесса. В лучшем случае здесь можно добиться компромисса относительно разделения сфер, где будет действовать тот или иной принцип. Выбор такого варианта решения способен до некоторой степени деполитизировать вопрос. Вместе с тем система, основанная на такого рода компромиссе, не сглаживает существующие в обществе различия, а закрепляет их и, соответственно, может привести к переходу политического конфликта в латентную форму, в своего рода "позиционную войну".

Таким образом, чрезмерная склонность партий к компромиссам, когда они заботятся уже не о решении политических проблем, а о достижении взаимных договоренностей, равно как и избыточная тенденциозность партий, готовых любой ценой отстаивать свои идейные установки, одинаково опасны для демократического режима, поскольку ведут к его саморазрушению. Ключевая проблема таких режимов сводится к тому, чтобы использовать компромисс, не порывая ни с одной частью сообщества, ни с одной социальной группой, но и не упуская при этом из виду необходимость действовать эффективно. Естественно, найти такое решение раз и навсегда невозможно. Критерием успешного функционирования демократического режима можно считать Использование компромисса в интересах всеобщего блага. Компромисс хорош только тогда, когда он позволяет реализовать цели, разделяемые многими, не нарушает уважаемые большинством принципы, воплощает благо, стоящее над частными или узкогрупповыми интересами.

Политическая история знает немало компромиссов, получивших название "Великих". Во многих странах они вырастали из ожесточенных гражданских конфликтов и становились основой демократического устройства. Показателен пример Англии: известная Славная революция 1688 г. явила начало классового компромисса с его принципом ограниченного парламентом королевского правления. Кабинетное правление - как очередной компромисс - появилось уже в следующем веке, а реформа избирательного права была проведена только в 1832 г.

Другой "Великий" компромисс - принятое в Швеции в 1907 г. решение о введении всеобщего избирательного права вкупе с пропорциональным представительством. Последовавшая в 1918 г. дальнейшая реформа избирательной системы закрепила принцип кабинетного правления. Свои "исторические" компромиссы знали в 70-е годы нашего века Италия, Испания и другие страны. Во всех этих случаях компромисс был призван помочь урегулированию конфликта в рамках задач и ценностей, разделяемых и взаимно уважаемых всеми группами, участвующими в соглашении. Только воплотив в себе наилучшие из всех предложений, которые больше других способствуют достижению общего блага, компромисс способен приблизить урегулирование. Это может быть обеспечено только обращением к задачам и ценностям, близким большинству граждан.

Несмотря на сознательный выбор компромисса как средства разрешения конфликта, мотивы его участников могут быть самыми различными. В одном случае охранительные силы (так называемые "партии порядка") могут уступить из опасения, что в случае продолжения сопротивления они обрекут себя на гораздо большие потери. Подобными соображениями руководствовались английские виги и шведские тори, соглашаясь на реформу избирательного права. В другом случае они захотят последовать провозглашенным принципам "открытости", как это было при переходе Турции к многопартийной системе, объявленном в 1945 г. президентом И. Иненю. В свою очередь, радикалы способны принять компромисс в качестве "первого взноса", будучи уверены, что время работает на них и другие "взносы" неизбежно последуют. Так, В. И. Ленин, ссылаясь на критику Ф. Энгельсом бланкистов-коммунистов, писал, что компромиссы борющейся партии часто с неизбежностью навязываются обстоятельствами, и нелепо раз и навсегда отказываться "принимать уплату долга по частям" (4). Наконец, и те, и другие могут просто устать от длительной борьбы и решиться на поиски взаимных уступок. Еще более сильным мотивом к ним является страх перед гражданской войной. Он может приобрести гипертрофированные формы, если общество прошло через подобную войну в недалеком прошлом. Война, запечатлевшаяся в национальной памяти, служит Заблаговременной инъекцией насилия, обеспечивающей постепенность преобразований.

Компромиссы, даже великие, не следует переоценивать: как и многое другое в политике, они - искусство возможного. Они не исчерпывают полностью предмет конфликта, в особенности если речь идет о принципах и ценностях. Компромиссное решение воспринимается каждою из задействованных в конфликте сторон как "чужая уступка". Даже если одобрены некоторые процедуры разрешения конфликта, различия предпочтений, как правило, сохраняются. Так, шведский компромисс - всеобщее избирательное право при пропорциональном представительстве - не удовлетворял в равной степени ни консерваторов, предпочитавших прежнюю плутократическую систему голосования, ни либералов и социалистов, выступавших за правление большинства, не выхолощенное пропорциональным представительством. Известно, что институты сами по себе имеют распределительный характер и не "снимают" конфликт по существу. Однако при заключении некоего компромиссного решения главную роль играют не ценности, которых лидеры абстрактно придерживаются, но шаги, которые они готовы предпринять, т. е. Готовность к уступкам.

Первый Великий компромисс, посредством которого устанавливается демократия, в случае своей жизнеспособности сам по себе является свидетельством эффективности принципов примирения и взаимных уступок. Поэтому первый же успех способен побудить борющиеся политические силы и их лидеров передать на решение мирными, демократическими методами и другие важнейшие вопросы. И наоборот: явная неудача при разрешении какого-нибудь животрепещущего политического вопроса ставит под удар будущее демократии, особенно процесс ее институционализации.

Опыт переходных процессов 80-90-х гг. в Латинской Америке и Восточной Европе дал любопытные модели разрешения политических конфликтов посредством компромиссов. Их смысл сводился, с одной стороны, к упрочению слабых, впервые имплантированных в непривычную социокультурную почву демократических институтов, и, с другой стороны, к снижению накала конфликтов, возникающих в связи с политическим курсом и кадровыми назначениями. Давнюю традицию в Италии, Испании, многих латиноамериканских странах имеют так называемые Пакты - политические соглашения между лидерами ведущих партий или политических сил. Заключение пакта означало самоограничение амбиций основных противоборствующих сторон, отказ от биполярной модели политической борьбы, принятие взаимных обязательств и институциональное их оформление. По мнению Л. Ф. Шевцовой, не только в латиноамериканских странах, но в последующем и в Венгрии, Польше, Чехии именно Политика пактов явилась основным гарантом посттоталитарной трансформации. "Эта политика сняла напряженность со слабых еще институтов, ограничила уровень конфликтов, способствовала формированию целой системы договоров между властью и обществом, между гражданскими и военными, между предпринимателями и рабочими"(5). Такая функция пакта отвечала общественным интересам и способствовала достижению общенациональной консолидации и политической стабильности.

Вместе с тем оценка пактов не может быть однозначной, в особенности исходя из типологии последних. Чаще всего понятие "пакт" связывается с распределением статусного политического капитала, т. е. постов во властных структурах, причем независимо от результатов выборов. Помимо этого, в пактах фиксируются основные политические ориентации, а также исключение (а при необходимости и подавление) аутсайдеров. По мнению А. Пшеворского, в случае, если институциональные пакты устанавливают правила игры, а остальное отдают на откуп конкуренции, то они играют существенно важную роль, устраняя главные политические вопросы из сферы соперничества. "Такие пакты необходимы для защиты демократических институтов от давления, которому они еще не способны противостоять" (6). Но подобного рода институциональные пакты опасны для демократии тем, что могут стать своеобразными "картелями" существующих должностей против соперников - "картелями", которые ограничивают конкуренцию, преграждают соперникам путь к успеху и распределяют выгоды, связанные с политической властью, только среди своих. Тогда демократия превращается в частное предприятие лидеров нескольких политических партий и корпоративных союзов, в олигополию, сговор с целью исключения посторонних. В свое время Венесуэла заплатила за такой пакт возникновением самого мощного партизанского движения в Латинской Америке, вызванного исключением представителей низших слоев из легальной политики.

Другой тип пактов - это договоренности по поводу проводимого правительством политического курса. Они не предполагают обмена статусных позиций власти на политический капитал оппозиции, но означают согласование своих действий на определенный период. Классическим примером такого рода являются пакты Монклоа, подписанные в Испании основными политическими силами в качестве согласованной программы действий по выводу страны из социально-экономического и политического кризиса. Их целью было сделать процесс либерализации и последующей демократизации постепенным, избежать гражданской войны и предоставить гарантии авторитарным реформаторам при будущем демократическом режиме. Основные участники пактов Монклоа брали на себя определенные обязательства, шли на уступки. Оппозиция предоставила правительству мандат на проведение жестких антиинфляционных мер, включая замораживание заработной платы, снижение расходной части бюджета, ограничение кредитов убыточным предприятиям. Но и правительство брало на себя определенные обязательства: ввести систему прогрессивного налогообложения, реорганизовать финансовую систему, принять меры по борьбе с безработицей, расширить свободу печати, усилить парламентский контроль над государственными средствами массовой информации (См.: 7). Политика широкого межпартийного сотрудничества носила временный характер и закончилась с принятием конституции.

Наконец, возможен и третий вариант - пакты левых и правоцентристских сил, предполагающие создание парламентского большинства и коалиционного правительства. Одним из наиболее удачных примеров такого рода может быть коалиция социалистов и правоцентристских демократических сил, сложившаяся после выборов 1994 г. в Венгрии. Этот альянс существенно смягчил существовавший в венгерском обществе идеологический раскол и способствовал проведению прагматичной и взвешенной коалиционной политики.

Гораздо более проблематичны компромиссы в российской политике. Осознанная, открытая и институционализированная политика пактов здесь часто подменяется закулисными сделками элитных групп, заключаемыми только в целях самовыживания и максимальной реализации эгоистических интересов. Российские элиты проявляют неспособность к уступкам и договоренностям, требующим самоограничения амбиций, принятия обязательств и т. д. В этом причина многих политических конфликтов и кризисов последних лет.

Между тем потребность в "историческом" компромиссе в России велика как никогда и уже не раз вставала в политическую повестку дня. Раскол в обществе, отсутствие лидера подлинно общенационального масштаба, способного повести за собой не часть нации, но ее большинство, делают компромиссы единственным разумным средством к достижению общенационального согласия, главной добродетелью политиков. Однако такой компромисс способен дать результат лишь в том случае, если не сведется к мелочному политиканству или торгу вокруг министерских портфелей, а действительно приведет к радикальной корректировке курса реформ, приданию им принципиально иного вектора.

Одним из вариантов политического пакта на переходный период был предложенный лидером КПРФ Г. Зюгановым в канун президентских выборов 1996 г. Пакт - договор о национальном согласии. Лидер парламентского большинства предлагал создать Совет национального согласия, который, при внесении необходимых поправок в Конституцию РФ, мог бы преобразоваться в Государственный Совет, и сформировать коалиционное правительство народного доверия. Принципы создания и право на функционирование последнего, по мнению Г. Зюганова, должны получить законодательное оформление в виде Пакта о национальном согласии. Позже предложения по созданию коалиционного правительства неоднократно передавались президенту Б. Ельцину левым думским большинством, но поддержки ни в президентских, ни в правительственных кругах не получили.

Одним из самых сильных импульсов к заключению российскими политиками "исторического компромисса" стало нашумевшее обращение "Группы 13 - ти" влиятельных российских банкиров к двум наиболее реальным претендентам на президентский пост 1996 г. Б. Ельцину и Г. Зюганову. Констатируя факт общественного раскола и углубляющуюся пропасть между различными группами российского общества по политическому и идеологическому признакам, крупнейшие финансисты страны обращали внимание на то, что будущий президент - кто бы им ни стал - получит мандат доверия От имени меньшинства - на реализацию правил жизни, категорически отвергаемых огромной частью общества. От имени предпринимателей России авторы письма обращались к интеллектуалам, военным, представителям законодательной и исполнительной власти, правоохранительных органов и средств массовой информации с предложением объединить усилия для поиска политического компромисса, способного предотвратить острые конфликты, угрожающие основным интересам России, самой ее государственности. Однако инициатива банкиров, достаточно своевременно и грамотно выразивших общественную потребность в согласии, была дискредитирована либеральной прессой и электронными СМИ.

Показательно, что наиболее ожесточенное неприятие обращения банкиров продемонстрировали политики из президентского окружения - А. Мигранян, А. Н. Яковлев(См.: 8). Напротив, независимые эксперты, например, А. Илларионов, увидели в возможном альянсе Б. Ельцина и Г. Зюганова удачное решение не только для КПРФ, но и для всего общества (См.: 9). Отказавшись от президентского поста, но согласившись возглавить правительство, коммунисты, согласно А. Илларионову, продемонстрировали бы готовность к компромиссу, отказ от провоцирования конфликтов. Становилась возможной польская формула компромисса "Президент - ваш, премьер-министр - наш!", сформулированная в начале 90-х годов известным публицистом А. Михником. Предложение А. Михника состояло в том, чтобы президентом страны остался В. Ярузельский, а премьер-министром стал один из лидеров оппозиции Т. Мазовецкий. В последующем - с победой Л. Валенсы на президентских выборах - это обеспечило мирный переход всей власти к "Солидарности". противоборствующий насилие консенсус

Другой вариант компромисса - коалиция правых и правоцентристских сил, отдаленно напоминающая венгерский вариант, возникал в период между двумя турами президентских выборов 1996 г. и вновь - весной 1997 г., с проведением структурных реформ в правительстве В. Черномырдина. Оба раза предложение войти в правительство получала фракция "Яблоко". Ее лидер Г. Явлинский настаивал на создании открытой коалиции между "партией власти" и демократической оппозицией, с привлечением всех других демократических и центристских сил на основе единой программы, единого взгляда на пути дальнейших преобразований в России. Однако ни в междутуровый период, ни позже эти предложения не нашли поддержки у "партии власти", желавшей, по словам Г. Явлинского, "на "коммерческой" основе получить поддержку демократической оппозиции, как бы обменяв ее на должность в правительстве" (10).

Истоки политической нестабильности в России коренятся не только в несовершенстве каких-либо законодательных актов или злонамеренности конкретных политических деятелей. Следует скорее говорить о сложив-шейся в последние годы системе политических взаимоотношений. Абсолютное большинство современных российских политиков, включая заявляющих о своей приверженности принципам демократии, не готовы к компромиссам. Уже не один год борьба идет не за возможность реализовать какие-то свои идеи, а за абсолютную власть. Именно поэтому не удается создание широкого блока умеренно-центристских сил, отвечающего интересам значимого большинства российских граждан. Такой блок нуждается в политиках, владеющих искусством не конъюнктурных, но принципиальных компромиссов, обращением к задачам и ценностям, близким большинству граждан. Если нет согласия по основным принципам, то невозможны и полноценные компромиссы, а лишь перманентное вырывание друг у друга бесконечных уступок. Компромиссы бесплодны и неэффективны, если не ведут к политическому консенсусу; консенсус невозможен иначе, как в результате согласования позиций и поиска взаимоприемлемых решений, достигаемых посредством компромиссов.

Понятие "Консенсус" употребляется в отечественной литературе преимущественно в двух смыслах: во - первых, как способ принятия различных политических решений, при котором отчетливо выраженная политическая воля большинства участвующих в его принятии уравновешивается отсутствием возражений со стороны хотя бы одного из участников. В этом же смысле говорят о консенсусе в разрешении споров и конфликтов. Во - вторых, под консенсусом понимается существующее или формирующееся в обществе широкое гражданское согласие. В таком, "широком" понимании политический консенсус тесно примыкает к своей социологической трактовке как согласие значимого большинства людей любого сообщества относительно наиболее важных аспектов его социального порядка, выраженное в действиях (См.: 11). В политологии понятие политического консенсуса охватывает такое поле исследования, как правомерность политического господства (т. е. легитимность) и его связь со стабильностью политической системы. Согласно известному немецкому теоретику М. Хеттиху, политический консенсус - это "общественное признание способов и средств политического правления и интеграции"(12). Чем выше уровень согласия, отраженный в легитимирующей идее, тем стабильнее политическая система. Таким образом, посредством политического консенсуса осуществляется реальная, фактическая легитимация политического господства.

Содержательный смысл понятия "консенсус" и способы его достижения были различными в разные эпохи. Немаловажную роль в его трактовке сыграли традиции рациональной коммуникации, дискурсивного общения между людьми. Теория демократии ХVIII века видела в демократическом процессе рациональное рассуждение, ведущее к единодушию и отвечающее общему интересу. Согласно этому мировоззрению, все расхождения суть расхождения во мнениях: не существует конфликтов, которые нельзя было бы устранить с помощью рационального обсуждения. Роль политического процесса понималась как эпистемологическая, как поиск истины. А статус консенсуса являлся моральным - как воплощение общего интереса. Таким образом, превосходство демократии видели именно в ее рациональности, поэтому и Ж.-Ж. Руссо, и Дж. Мэдисон так опасались интересов, страстей и порождаемых ими "фракций". Демократия представлялась как механизм достижения согласия, нахождения всеобщего блага.

Эти идеи на исходе ХХ в. получают новую жизнь. Не только в теоретических наработках коммуникативного действия Ю. Хабермаса, но и в политических программах многих партий вновь настойчиво звучит мысль о политических дискуссиях как механизмах формирования консенсуса. По мнению видного европейского политика О. Лафонтена, в демократическом обществе нормативный консенсус может установиться лишь в результате широкой общественной дискуссии. "Мы остро нуждаемся в политической культуре дискуссий, которая соответствовала бы духу античных городов - полисов, явившихся колыбелью демократии", - пишет он (13). Нормативная политика, пользующаяся широким признанием, невозможна, если в результате общественной дискуссии не будет признано право на существование за разными системами ценностей. Только в условиях признания принципа общественного согласия, гарантирующего нормативные правила от произвола отдельных личностей и придающего им обязательный характер, самобытность отдельной личности может приобрести позитивную оценку и стать конструктивным фактором в жизни общества.

Политический консенсус не является твердо осознаваемым общим согласием граждан. Его надо рассматривать в большей степени как процесс, в котором постоянно соединяются множество различных деловых, социальных и нормативных ориентаций посредством политической коммуникации. Теоретики демократии - Д. Локк, Ж.-Ж. Руссо - как раз и рассматривали проблему консенсуса как эмпирическую, исходя из наличия молчаливого согласия граждан. Они понимали, что в нормальной политической ситуации общественное согласие практически присутствует как само собой разумеющееся состояние, а не выражается открыто и осознанно. Дееспособность консенсуса проверяется в кризисных ситуациях, которые именно очевидность последнего и ставят под сомнение.

Таким образом, политический консенсус, понимаемый как гражданское согласие определенной социальной общности (в предельном случае - нации), представляет собой сложный феномен, обладающий соответствующей структурой и разнообразным содержанием. Различны субъекты, уровни, характер консенсуса, разнятся и способы его формирования и поддержания в стабильных и нестабильных общественных системах. Достижение согласия на Локальном уровне значительно проще, чем на Социетальном; согласие Внутри элиты отличается от Общенационального, общегражданского согласия, не поддающегося к тому же точному определению и количественному измерению. Наконец, Негативный консенсус (т. е. неприятие существующих порядков, норм, ценностей, властвующих элит) достигается проще, чем Позитивный (т. е. одобрение обществом определенных мероприятий).

Вместе с тем главное внимание большинство авторов уделяют основным Типам консенсуса, хотя трактуют их неодинаково. Так, отечественные юристы считают Материальным консенсусом согласие в отношении существа проводимой политики, а Процессуальным - согласие в отношении "правил игры" на политической сцене: средств достижения власти, порядка принятия и реализации решений и т. п.(См.: 14). Использующий сходную терминологию М. Хеттих различает Материальный и формальный консенсус, отмечая при этом, что в социальной реальности оба его вида могут присутствовать одновременно. Материальный консенсус характеризуется тем, что всеобщее согласие распространяется на сами правящие личности, их политические решения или на то и другое вместе. Формальный консенсус означает согласие с политической системой в целом и прежде всего со способом осуществления господства, проведения политических решений (См.:15). Участие в формальном консенсусе вполне возможно при одновременном неприятии правящих личностей или их политики.

С точки зрения М. Хеттиха, формальный консенсус является большим стабилизирующим фактором, чем материальный, если иметь в виду протяженное во времени состояние политической системы. Но чтобы корректно оценить перспективу какой-либо реально существующей системы, необходимо исследовать соотношение обоих видов консенсуса. Так, если в демократическом обществе доверие к формальной власти является откровенно слабым, но при этом правительство располагает широкой базой согласия, может показаться, что общество отличается высокой стабильностью. Однако стоит измениться факторам, обусловливающим материальное согласие, как система тут же обнаруживает отсутствие формального консенсуса и демонстрирует свою неустойчивость.

Типы консенсуса можно выделять и по другим основаниям:

А) по темпоральному признаку - долговременные и краткосрочные; Б) по характеру перспективных ориентаций - стратегические и тактические; В) по целевым установкам - принципиальные и конъюнктурные.

Вместе с тем простая классификация типов консенсуса сама по себе недостаточна, поскольку они имеют и собственную Иерархию, соподчиненность, что особенно важно учитывать при формировании консенсуса в дезинтегрированном, нестабильном обществе. Здесь выделяют, как правило, три объекта возможного разделения и возможного соглашения граждан: конечные цели, составляющие структуру системы представлений; "правила игры" или процедуры; конкретные правительства и правительственная политика. Эти объекты, согласно теории известного американского политолога Дж. Сартори, могут быть трансформированы соответственно в Три уровня консенсуса:

- консенсус на уровне сообщества ( основной консенсус); - консенсус на уровне режима (процедурный консенсус); - консенсус на уровне политики (См.: 16).

Первый объект или уровень консенсуса является основным или ценностным. Это показатель того, разделяет ли данное общество одинаковые ценностные представления и цели или нет. В первом случае речь может идти об однородной, во втором - о фрагментированной, разнородной политической культуре. Оба типа культуры совместимы с демократией, но при условии, что со временем она преуспеет в создании основополагающего консенсуса.

Второй объект или уровень консенсуса - процедурный - устанавливает так называемые "правила игры". Обычно они изложены в конституциях, законодательных актах, договорных документах и т. п. Главным среди всех правил взаимоотношений ветвей власти и стоящих за ними политических сил должно стать правило, определяющее порядок разрешения конф-ликтов. Если политическое сообщество не сумеет определить такой порядок и овладеть им, оно будет конфликтовать по любому поводу, создавая всякий раз угрозу политической нестабильности и гражданских столкновений.

В условиях демократии основным правилом разрешения конфликтов является мажоритарный принцип, т. е. воля большинства. Отсюда следует, что процедурный консенсус и особенно консенсус в отношении правил разрешения конфликтов через принцип большинства является непременным условием демократии. Это имеет прямое отношение к функционированию политического режима. Если принцип большинства не признается, то не признается, следовательно, и демократический режим как политическая форма правления. Поэтому задачей процедурного консенсуса является выработка согласия в отношении правил, регулирующих несогласие и рассматривающих конфликтные ситуации.

Третий объект или уровень консенсуса - согласие в отношении политики и правительства - переносит акцент на управление "через дискуссию", т. е. на процесс выработки и принятия политических решений. Несогласие по вопросам политики и оппозиция правительству рассматриваются здесь как неконсенсус (неприятие) по отношению к членам правительства, а не к форме управления. Если ставится под вопрос последняя, то проблематичны как процедурный, так и основной консенсусы.

Исследователи переходных процессов сходятся на том, что основной консенсус, т. е. согласие по основополагающим вопросам, является Обязательным условием демократии, выполняет по отношению к последней стимулирующую, консолидирующую роль. Но согласие в основных ценностях не возникает сразу, изначально, его можно приобрести и в качестве целевого результата. Что же касается процедурного консенсуса, и прежде всего в отношении правил разрешения политических конфликтов, то это необходимое условие, Фактическая предпосылка демократии, ее реальное начало. Демократия и рождается из конфликта, из поисков (или изобретения) демократических механизмов разрешения таких конфликтов. Само принятие таких механизмов также логически является частью процесса перехода к демократии. Отсюда потребность в анализе различных аспектов консенсуса не как статичных предпосылок, но как активных элементов процесса. "Духовный консенсус свободного государства не есть нечто, мистическим образом предшествующее политике или стоящее над ней - это продукт жизнедеятельности (цивилизаторской деятельности) самой политики", - пишет политолог Б. Крик (Цит. по: 17).

Но список проблем постоянно пополняется, и новые конфликты будут ставить под угрозу однажды достигнутое согласие. Суть демократии - в привычке к постоянным спорам и примирениям по постоянно меняющемуся кругу вопросов. По мере преодоления проблем использование демократических правил и процедур будет расширять зону консенсуса.

Переходные процессы 70-х годов в Южной Европе, 80-х - в Латинской Америке, начала 90-х годов - в Центральной и Восточной Европе и в государствах СНГ подтвердили многие теоретические положения и предложили новые аспекты в трактовке консенсуса и его роли в переходном обществе. Одним из самых удачных и по праву считающихся классическим стал опыт постфранкистской Испании, где так называемая "политика пактов" (пактизм) облегчила нейтрализацию франкистского режима, вовлекла часть прежней элиты в процесс перестройки системы власти и предотвратила опасную конфронтацию в обществе. Главным документом стала новая конституция страны, отразившая достигнутый уровень общественного согласия: проект конституции поддержали 87,8% от числа голосовавших и 58,9% от количества имеющих право голоса испанцев; против высказались 7,9%, воздержались - 3, 5% .

Одним из важнейших факторов смягчения социальной напряженности, сопутствовавшей испанскому переходу к демократии, было сознательное формирование элитами публичной сферы политики и создание для этого соответствующих механизмов. С улиц и площадей, где протекала напряженная политическая жизнь, ее удалось перенести непосредственно в организации, специально созданные для проведения дебатов и переговоров, обсуждения важнейших законопроектов, включая конституцию страны. Большинство испанцев почувствовали себя включенными в процесс выработки и принятия наиболее важных государственных решений через организации, созданные на предприятиях и в учреждениях. По словам известного политического деятеля Испании Ф. Гонсалеса, постоянно возникало требование широкой договоренности, соглашения, при котором исключенным из этого процесса чувствовало бы себя наименьшее количество социальных слоев и групп. "Надо постараться не столько победить в диалектике соотношения сил..., сколько создать фундамент для согласия в обществе, что позволило бы добиться конституционного порядка, введения Конституции, вбирающей в свой широкий спектр чаяния и интересы всех слоев общества", - писал Ф. Гонсалес (18).

В результате такой политики то, что впоследствии получило название "пакты Монклоа", стало глобальным договором, в рамках которого предполагалось регулировать все важнейшие проблемы переходного периода. Заключенные соглашения стали "программой действий срочного характера и на среднесрочную перспективу"(19). Так сложился общенациональный консенсус, создававший условия для реформирования всей государственной системы без демонтажа ее подсистем. Испанские политологи отмечают, что формирование прочного гражданского мира в их стране было обеспечено достижением Трех консенсусов:

- согласия относительно прошлого, предполагавшего отказ от "охоты на ведьм" и национальное примирение между "победителями" и "побежденными" в гражданской войне 1936 - 1939 гг.; - установления временных процедур для обсуждения в ходе развертывающейся демократизации норм окончательных, т. е. "правил игры"; - определение "правил игры" нового режима, признание принципа чередования у власти и гарантии прав меньшинства (См.: 20).

Испанский опыт наглядно показал, что консенсус, в особенности не элитный, а общественный, вырастает из компромиссов и взаимообязывающих договоренностей, а не наоборот. Далее, взаимное соглашение по поводу правил и процедур является самым "слабым" типом согласия. Значительно более прочным является согласие относительно идеологических установок и ценностей, касающееся отношений властвующей и оппозиционной элит. Но всего сильнее совместимость "моделей социума" или социальных онтологий участников соглашения. Консенсус на онтологическом уровне - это очень жесткое, трудновыполнимое требование, особенно в современных плюралистических обществах. Операционно-процедурный консенсус достигается относительно легко, если нет требований подкрепить его также согласием по политическим ценностям.

Чрезвычайно остро проблема консенсуса стоит сегодня в России. Часто прорывающееся несогласие в Центре и на местах глубже простого несовпадения интересов или различий в ценностных, идеологических подходах. Особую остроту конфликтам придает то обстоятельство, что они возникают на уровне социальных онтологий. Несовместимость последних исключает не только согласие, но и простое понимание противоположной стороны. Для отечественного политического дискурса характерны попытки навязать оппонентам не только свои идеологические пристрастия, но и собственную картину (модель) мира. Особенно свойственно это радикалам как "справа", так и "слева", хотя допустимость и даже "полезность" плюрализма на словах признают и они.

В российской истории нет устойчивой традиции формирования широкого общественного согласия, что не может не сказываться на нынешних трудностях страны, пытающейся продвигаться в этом направлении. Ярче всего это проявляется в непризнании права оппонента на собственную позицию и нежелании учитывать его интересы при отстаивании своих собственных. Дискурс политических акторов серьезно затруднен сугубо идеологическими построениями, подтверждая, что политическое мышление еще не прошло стадию рационализации. Эти факторы оказывают самое прямое влияние на то, что "консенсус по-российски" пытаются сформировать Вне и помимо компромиссов (по знакомому принципу "жить дружно", т. е. сохраняя статус-кво). Отсюда неудачи с достижением общественного согласия, поисками общенациональной идеи. Дискурс ценностно разведенных сознаний, как правило, недиалогичен, не отличается миролюбием и очень редко способен дать некий ценностный синтез.

Вирус "непримиримости", отличающий многие российские политические силы, имеет как генетическую природу, так и более "рациональные" основания. Политика по принципу "игры с нулевой суммой" никак не может располагать к умеренности, если победитель получает все, а проигравший лишается всего. Поэтому периодически возобновляющееся движение политических сил навстречу друг другу, попытки "провозгласить" согласие, примирение, взаимопонимание существуют лишь в качестве тактических маневров или аргументов политической пропаганды.

Одним из таких декларативных документов стал Договор об общественном согласии, подписанный 28 апреля 1994 г. рядом партий и общественных организаций России, но не принятый оппозицией в лице КПРФ и объединения "Яблоко". Принято считать, что этот Договор утратил свою силу с началом военных действий в Чечне, предпринятых без согласия не только участников Договора, но и обеих палат российского парламента. Однако ни одна из статей Договора всерьез не исполнялась и до начала чеченского конфликта. Например, обязательство Президента РФ и других руководителей федеральных государственных органов поддерживать постоянный диалог с обществом, политическими партиями, движениями и другими общественными объединениями. Игнорировалось и подчеркнутое участниками этого соглашения обязательство "избегать упрощенных и оскорбительных оценок прошлого, не допускать искажения исторических фактов"(21).

Вместе с тем, несмотря на идеологические и мировоззренческие конфликты, есть основания полагать, что В России постепенно формируется процедурный консенсус вокруг избирательного эксперимента. Это означает, что не только общенациональные политические силы, но и граждане страны признают тот факт, что выборы, электоральные процедуры являются единственным приемлемым инструментом легитимации власти. В первую очередь это касается общенациональных выборов, хотя и на местах заметна та же тенденция. Удастся ли распространить это согласие и на политико-идеологические отношения, прежде всего между властью и оппозицией - вопрос сложный, учитывая нынешний кадровый состав как первой, так и второй. Не исключено, что потребуется смена поколений и приход в российскую политику прагматичных и свободных от пут прошлого людей. Более разносторонние и разнообразные культурные контакты вероятнее всего смягчат, хотя до конца и не снимут остроту ценностно-идеологической конфронтации, свойственной сегодня российскому обществу.

Таким образом, мирное урегулирование политического конфликта можно представить себе как процесс, который начинается с признания частичной справедливости чужих аргументов и согласия на уступки в обмен на принятие взаимовыгодного решения. Таким образом, частично исчерпывается ("погашается") предмет конфликта, ослабевает враждебность в отношении политического оппонента, разрушаются стереотипы его восприятия как "врага". Вместе с тем компромиссы могут быть не только плодотворными, но и оставлять питательную почву для новой эскалации конфликта при изменении соответствующих условий. Не исключены и насильственные формы его протекания. Поэтому гораздо ближе к полному исчерпанию предмета конфликта консенсусное решение, где фактически нет проигравших, что снимает и остроту конфликта, и предубеждения его участников в отношении друг друга.

Список использованной литературы

1. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М.,1993.- С.71. 2. Алтухов В. Компромисс - новое слово эпохи? // Свободная мысль. 1993. № 16. - С. 22. 3. Хэллоуэлл Дж. Х. Моральные основы демократии. М.,1993. - С. 38-39. 4. Ленин В. И. О компромиссах // Полн. собр. соч. Т.34. - С.133. 5. Шевцова Л. Ф. Дилеммы посткоммунистического общества // Политические исследования. 1996. № 5. - С.82. 6. Пшеворский А. Переходы к демократии // Путь. Межд. филос. журнал. 1993. № 3. - С. 36. 7. Хенкин С. М. Политика пакта: испанские иллюстрации // Политические исследования. 1996. № 5. - С. 132 - 133. 8. Яковлев А. Н. Банкиры и большевики // Известия. 1996. 26 мая. 9. Мулин С. Премьерство Зюганова при президентстве Ельцина // Независ. газета. 1996. 31 мая. 10. Явлинский Г. Власть бьется в конвульсиях самопоедания // Независ. газета. 1996. 16 октября. 11. Современная западная социология: Словарь. М.,1990. - С. 134. 12. Hattich M. Grundbegriffe der Politikwissenschaft. Darmstadt, 1980. - S. 82. 13. Лафонтен О. Общество будущего. Политика реформ в изменившемся мире. - М.,1990. - С. 146. 14. Юридический конфликт: процедуры разрешения (Юридическая конфликтология). Ч.3. - М.,1995. - С. 7. 15. Ebenda. - S. 56. 16. Сартори Дж. Управляемая демократия и управляющая демократия // Мир политики. Суждения и оценки западных политологов. М.,1992.- С. 123. 17. Растоу Д. А. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Политические исследования. 1996. № 5. - С. 15. 18. Гонсалес Ф. Создать в обществе основу для согласия и перемен // Свободная мысль. 1991. № 15. - С. 52. 19. Ортис А. Ф. Разрыв или реформа: выбор испанских демократов // Кентавр. 1993. № 3. - С. 43. 20. Хенкин С. М. Переходные периоды: слагаемые гражданского мира // Свободная мысль. 1994. № 12-18. - С. 112-113. 21. Договор об общественном согласии // Российская газета. 1994. 29 апреля.

Компромисс и консенсус как методы регулирования и разрешения политических конфликтов

Похожие статьи