Изменения русского политического сознания в периоды социальных кризисов - Влияние особенностей русского национального сознания на политические события российского общества в период февраля 1917 г. и в 1991-93 гг

Период с 1905 по 1917 гг. определялся главным образом выдвижением классовой политики на первый план. Данное событие часто интерпретируется историками как естественный результат развития индустриального капитализма и урбанизации. Однако, эти социально-экономические процессы, лежавшие в основе преобразования значительной части мира во второй половине XIX в., не привели к возникновению того типа общественно-политических движений с классовой идеологией, которые получили распространение в царской России. Политическая культура России была особенно восприимчива к классовым дискурсам, будь то в марксистском, народническом или консервативном понимании, так как для нее была характерна пропасть между властью и народом, которая в начале XX в. в переводе на грубый классовый язык выражалась в категориях "низы" - "верхи", "мы" - "они". Исторически взаимоотношение между государством и обществом выражалось в схеме: завоеватель - завоеванный. Власть была активной стороной, организующей и движущей силой, господствующей над пассивным и порабощенным народом. Как писал А. И. Герцен: "С одной стороны, Россия правительственная, богатая, вооруженная не только штыками, но и всеми приказными уловками, взятыми из канцелярий деспотических государств Германии. С другой - Россия бедная, хлебопашенная, трудолюбивая, общинная и демократическая; Россия, безоружная, побежденная без боя". Поскольку как народники, так и марксисты рассматривали социальную борьбу как политическую, они оказались способными сыграть на традиционной вражде народа по отношению к государству и цензовой России для популяризации классовой политики.

Едва ли нужно говорить о необычайном успехе классовой политики в период с 1905 по 1917 гг. Данное положение является краеугольным камнем советской историографии, хотя она и мифологизировала степень размаха классовой борьбы и пролетарского интернационализма. Тем не менее остается неоспоримым фактом, что слои так называемых "сознательных" рабочих, которые возглавляли забастовки, учреждали профсоюзы и определяли характер рабочего движения, испытывали органическую ненависть к господствующему классу, не имеющую аналогов в Европе. Однако, марксистское положение о том, что верность классу полностью подменила верность нации, является более чем упрощением. Даже среди меньшинства рабочих-марксистов соотношение между классовым и национальным сознанием было неоднозначным.

Так, например, читая воспоминания рабочих, ставших впоследствии убежденными большевиками, поражаешься силе их преданности России. Они могли восставать против "варварства, азиатчины, хамства, страшной некультурности", которые, по словам рабочего большевика Шаповалова, были характерны для русского народа, но они поступали так, потому что считали, что русский народ заслуживает лучшей доли. Рабочий Свирский вспоминает: "Моя Родина, моя огромная бескрайняя Родина, кажется мне богатырем с выколотыми глазами. Сильный, мудрый, великодушный, он стоит одиноко в окружении других народов и не трогается со своего места. Он слеп и не знает куда идти". Иногда такие сознательные рабочие испытывали некий комплекс неполноценности при встречах с более образованными зарубежными представителями своего класса, хотя в глубине души и гордились тем, что они русские.

Рабочий Шаповалов был возмущен тем фактом, что иностранные рабочие смотрят сверху вниз на русских, и отметил, что снобизм абсолютно чужд русскому национальному характеру. Рабочего Канатчикова оттолкнула холодность зарубежных рабочих, их неспособность выражать свои эмоции так же естественно, как это делают русские. Фролов противопоставил открытость и искренность русских людей притворству и двуличию иностранцев.

Эта вера в простоту и честность русского народа явилась своего рода составным элементом русского национального сознания, хотя и разделялась наиболее консервативными представителями национальной идеи.

Обратимся к февралю 1917 г. Непосредственным результатом Февральской революции был взрыв ура-патриотизма и пересмотр представлений о русской нации. За одну ночь Святая Русь превратилась в революционную Россию. Освободившись от тяжелых цепей царского рабства, русский народ испытал второе рождение. Комментируя отречение от престола Николая II, газета "Копейка" заявила: "Господа Романовы, управлявшие Россией, не будучи русскими людьми ни по духу, ни по крови, всегда были в тайном союзе с немцами и поэтому всегда стремились держать великий русский народ в рабстве". Лидеры Временного правительства воззвали к живым силам народа объединиться для создания свободной демократической России. Подобно деятелям Французской революции 1789 г., они видели свою задачу в раскрепощении духовных сил народа с целью создания сильной нации. Крестьяне в особенности должны были быть выведены из состояния культурной изоляции и превращены в активных граждан.

Тем не менее, с самого начала двоевластие символизировало ту пропасть, которая разделила новую нацию на Россию собственников и Россию трудового народа. И даже в момент наибольшего национального единства существовали различные представления о нации. В своем первом заявлении, приветствующем Временное правительство, кадеты провозгласили: "Граждане, доверьтесь этой власти все до единого, соедините ваши усилия, дайте созданному Государственной думой правительству совершить великое дело освобождения России от врага внешнего и водворения в стране мира внутреннего, основанного на началах права, равенства и свободы... Да будут забыты в стране все различия партий, классов, сословий и национальностей. Да воспрянет в великом порыве единый русский народ и создаст условия мирного существования всех граждан". Кадеты рассматривали Февральскую революцию не как политическую, а как социальную революцию, целями которой были победа в войне и обеспечение парламентской политической системы, основанной на частной собственности. Их упор на ликвидацию социальных различий находился в соответствии с их стремлением представить свою партию выразительницей идей надклассовости и государственности.

В отличие от кадетов, умеренные социалистические лидеры Исполнительного Комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов признавали существование социальных различий, не разделяя пристрастия кадетов к идее государственности. В их понимании нацией являлась революционная демократия, основанная на союзе классов, включавшем наряду с буржуазией мелкую буржуазию и рабочий класс, т. е. те классы, которые внесли свой вклад в падение царизма. "Российская демократия повергла в прах вековой деспотизм царя и вступает в вашу семью полноправным членом и грозной силой в борьбе за наше общее освобождение. Наша победа есть великая победа всемирной свободы и демократии. Нет больше главного устоя мировой реакции и "жандарма Европы". Свою задачу они видели в сохранении единства революционной демократии с целью осуществления буржуазно-демократической революции. Именно это убеждение подтолкнуло Церетели поддержать идею вхождения в коалиционное правительство в начале мая.

Вопрос о войне и мире вскрыл и углубил различия между двумя концепциями нации. В теории Временное правительство одобрило мирную политику, предложенную Церетели и нашедшую отражение в обращении Петроградского Совета к народам всего мира от 14 мая, в котором защита революции связывалась с борьбой за мир. Эта политика, известная как революционное оборончество, требовала от правительства сделать все возможное для установления демократического мира, основанного на отказе от всех аннексий и контрибуций, подчеркивая при этом, что характер войны изменился в результате свержения самодержавия. Типичная формулировка этой идеи содержалась в статье А. Гуковского "Социализм, война и отечество", опубликованной в эсеровской газете "Дело народа": "Всякое вооруженное насилие и вторжение извне также возмущают совесть и честь социалиста, как внутренний гнет". Таким образом, несмотря на то, что риторика была глубоко интернациональна по своей сути, в основе политики революционного оборончества лежало горячее желание защитить Россию, воспринимаемую как революционную и демократическую нацию. Эта приверженность идеям обороны способствовала некоторому стиранию разногласий между интернационалистами и оборонцами в рядах социалистических партий умеренного толка.

Необходимо отметить, тем не менее, что риторика нации, взятая на вооружение оборонцами, отличалась от риторики нации, используемой интернационалистами, имевшими большинство в Петроградском совете.

14 мая состоялось чрезвычайное заседание на Невском судостроительном заводе, на котором почетные ветераны русского рабочего движения Г. В. Плеханов, Вера Засулич и Лев Дейч призвали рабочих поддержать продолжение войны. Плеханов, отстаивая идею отечества, как принадлежащего трудовому народу, заявил: "Отечество, это та обширная земля, которую населяет трудящаяся масса русского народа. Если мы любим эту трудящуюся массу, мы любим свое отечество. А если мы любим свое отечество, мы должны защищать его".

Политическая цель Плеханова - подавить растущие сомнения в необходимости продолжения войны - носила даже более консервативный характер, чем в рядах его соратников интернационалистов. Тем не менее, его концепция нации была на самом деле более радикальной, чем их концепция революционной демократии, так как, несмотря на его меньшевистские убеждения, он использовал концепцию трудового народа, которая была центральной в дискурсе эсеров и которая, как мы позднее увидим, оказала решающее влияние на преобразование буржуазно-демократической революции в социалистическую.

Хорошо известно, что П. H. Милюков, министр иностранных дел, так и не принял политику революционного оборончества. Как лидер кадетов он был убежденным сторонником совместных действий союзников для продолжения войны до победного конца, до полного уничтожения германского милитаризма. Эта политика, без сомнения, имела широкую поддержку, особенно среди так называемых обывателей, представлявших собой неорганизованную и принципиально аполитичную прослойку общества. Во время демонстрации с участием инвалидов войны 16 апреля 1917 г. были выдвинуты, например, такие лозунги, как: "Кровь наша не должна быть пролита напрасно", "Ленин и компания обратно в Германию".

Этот "ура-патриотизм", тем не менее, не был популярен среди рабочих и солдат. Насколько мы можем судить из принятых ими резолюций, политика революционного оборончества гораздо лучше соответствовала их настроению. Рабочие придерживались, скорее, интернациональных убеждений, призывая своих братьев в других странах оказать давление на правительство с целью положить конец войне; они были идеалистами в своем желании установить мир на принципах, отвергающих империалистические интересы; и они уже начали подвергать сомнению приверженность Временного правительства мирной политике. В то же время под этим интернационализмом и горячим желанием мира скрывался настоящий патриотизм, готовность защитить так тяжело завоеванную свободу. Типична pезолюция рабочих харьковских объединенных мастерских Брауна, которая, несмотря на яростное осуждение войны, заявляла: "До тех пор, пока немецкая демократия не возьмет в свои руки власть, наша армия должна стальной стеной стоять перед вооруженным с головы до ног прусским милитаризмом, ибо победа прусского милитаризма есть гибель нашей свободы".

Однако взаимоотношения между национальным и классовым самосознанием даже в лучшие времена революции находились в потенциальном конфликте. Общественная реакция на забастовки в начале марта с целью установления восьмичасового рабочего дня наглядно демонстрирует этот факт. Многие солдаты видели в этих забастовках проявление того, что рабочие были равнодушны к судьбам родины, к положению своих братьев на фронте и старались извлечь выгоду для себя, добиваясь сокращения рабочего дня. Это недоверие было использовано прессой различных направлений и в какой-то степени Временным правительством. 23 марта правительство обратилось к рабочим металлургических заводов Урала: "Рабочие, не оставьте беззащитными ваших братьев в окопах. Помогите им сохранить жизнь, отразить врага, обеспечить России свободу". Рабочие яростно отвергли эти заявления, обвинив "буржуазных" политиков и журналистов в намеренном желании разделить народ в их эгоистических классовых интересах. Резолюция общего собрания рабочих заводов "Лангенциппен" (Langenzippen) в Петрограде протестовала против обвинений буржуазной печати "в нежелании работать" и "непатриотичности" рабочих и заявляла о готовности трудиться "сколько бы ни понадобилось", но "для оборонительной войны, а не захватной". Рабочие модельных цехов Путиловского завода согласились, что, "если явится потребность, то выражаем желание работать сверхурочно впредь до слияния трудящегося народа всех стран".

Из этих конфликтов становится очевидной сложность политических симпатий рабочих: с одной стороны, они не хотели предстать как ставящие классовые интересы над национальными. С другой - они были убеждены, что солдаты были введены в заблуждение буржуазией, которая стремилась разделить трудящихся для более легкого контроля над ними.

Похожие статьи