ФУНКЦИИ И МЕСТО "БЛУЖДАЮЩЕГО СЮЖЕТА" В КОМПЛЕКСЕ КОЛЛЕКТИВНОГО БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО - Анализ закономерностей использования и технологических возможностей блуждающего сюжета в современной российской и зарубежной политической коммуникации

На основе вышеприведенного анализа эволюции понятия "бродячий сюжет" можно сделать закономерный вывод о том, что этот феномен точно так же, как мифы, сказки и архетипы относится к группе элементов, которые были названы Карлом Густавом Юнгом термином "коллективное бессознательное". Последний термин, в свою очередь, входит в сложную концепцию "психического" (от "psyhe" - душа), разрабатываемую доктором Юнгом в первой половине XX века. Основные положения этой концепции были изложены в работах "О природе психе", "Архетип и символ", "О психологии коллективного бессознательного", а также в статьях "Концепция коллективного бессознательного" и "Об архетипах коллективного бессознательного".

В первую очередь "психе" Юнга делится на две категории: это сознание и бессознательное. Каждый из этих элементов точно также состоит из двух уровней -- личного и коллективного. Если личное сознание -- это пережитый опыт и комплексы, которые могут быть непосредственно восстановлены в сознании, то коллективное сознание -- это господствующее мировоззрение (Weltanschauung) именуемое так же "духом времени" (Zeitgeist), который складывается из общепринятых верований, предубеждений, установок и принципов данного сообщества или группы. Одайник В. Психология политики: Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб., 2010. С. 27

Личное бессознательное -- это комплекс из личного опыта, который по какой-то причине был вытеснен, следов раздражителей или представлений, которые не достигали сознания индивида, всех психических содержаний, которые эстетически, морально или интеллектуально недопустимы или же не совместимы с какой-либо сильной сознательной установкой, а также потенциальных функций личности, которые по какой-то причине не получили своего развития. Одайник В. Указ. Соч. С. 28

В свою очередь, коллективное бессознательное можно вывести из личного бессознательного путем исключения. Таким образом, эта часть психики существует вне зависимости от личного опыта человека, она не приобретается благодаря этому опыту, как установки личного бессознательного. Элементы коллективного бессознательного "никогда не обретались индивидуально, а своим существованием обязаны исключительно наследственности" Юнг К. Г. Концепция коллективного бессознательного. .

Юнг выдвигал гипотезу о том, что в силу безличностного характера коллективных элементов этой части психики она будет идентичной у всех индивидов. По этой причине Юнг также именовал коллективное бессознательное "сверхличным". Архетип как одна из основных форм, в которых выражаются установки коллективного бессознательного, по Юнгу, может быть лишь вторично осознан и может задавать форму другим элементам психического содержимого.

Юнг сходится во мнении с исследователями литературы и антропологами, в тон им говоря о том, что коллективная психика сложилась до психики индивидуальной, а потому коллективное бессознательное можно считать одним из древнейших элементов в структуре психического. Ярко выраженным проявлением бессознательного Юнг считает архетипы, которые представляют из себя сложные конструкции из образов и мотивов, которые будут отражать накопленный опыт всего человечества. Нюансы этих образов могут варьироваться в зависимости от личной и культурной наследственности, а иногда и от сознательных установок. Однако, по мнению Юнга, несмотря на эти незначительные нюансы, существует "ряд символов, ситуаций и фигур, которые, в силу повторяющегося переживания их человечеством, приобрели характер психических структур и почти у всех людей вызывают одинаковую реакцию" Одайник В., Психология политики: Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб., 2010. С. 32. Именно эти образы и мотивы и составляют ту сокровищницу, из которой черпают материал все мифологические и религиозные системы. Еще одна мысль Юнга заключается в том, что степень схожести механизма архетипов и инстинктов дает основание предположить, что архетипы "суть неосознанные образы самих инстинктов или, другими словами, что они являются моделями инстинктивного поведения" Юнг К. Г. Концепция коллективного бессознательного.. Универсальная природа архетипов приводит к тому, что приведенное в действие представление такого типа может вызывать коллективные, а иногда и массовые неврозы, чего при разности индивидуального опыта фактически невозможно достичь ни одной установке личного бессознательного.

Юнг при этом никак не оговаривает значение сюжета как такового, однако с точки зрения данного исследования интересно следующее его замечание о механизме активации и действия архетипа: "Архетипов существует столь же много, как и Типичных ситуаций (курсив мой -- Ю. Ч.) в жизни. <...> При возникновении ситуации, соответствующей данному архетипу, он активизируется и появляется побуждение, которое, как и инстинктивное влечение, прокладывает себе путь вопреки всем доводам и воле, либо приводит к конфликту патологических размеров, то есть к неврозу" Там же. Одним из важных аспектов при работе с архетипами, по мысли Юнга, является установление связей между мифологическим (общим) смыслом образа и личным значением, которым наполняет тот же самый образ пациент. Это усложняет анализ архетипических образов и установок, однако этот факт нельзя не учитывать в работе над этой темой.

Перекликается с наработками филологов и соображение Юнга о "вытесненности" бессознательного за рамки человеческого понимания (сравним это с тем, о чем говорит Фрейденберг, когда пишет, что мифологическое мышление не умеет преодолевать пройденного, а потому устаревшие, вытесняемые установки находят свое отражение в изменении мифологических сюжетов). Общие места теории Юнга соответствуют и умозаключениям антропологов, в частности, концепции коллективных представлений, которую разрабатывал Люсьен Леви-Брюль в своей работе "Первобытное мышление". Похожим термином пользовались и Леви-Стросс с Дюркгеймом.

Сравним выводы Юнга с теми признаками коллективных представлений, которые выделял Леви-Брюль: "они передаются в ней (Социальной группе -- прим. Ю. Ч.) из поколения в поколение; они навязываются в ней отдельным личностям, пробуждая в них, сообразно обстоятельствам, чувства уважения, страха, поклонения и т. д. в отношениях своих объектов. Они не зависят в своем бытии от отдельной личности, их невозможно осмыслить и понять путем рассмотрения индивида как такового" Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. . Именно эти представления являлись одним из важных элементов, составляющих первобытное мышление с его "пралогичностью". Кроме того, понятия "коллективные представления" и "коллективное бессознательное" схожи также и тем обстоятельством, что, как отметил Леви-Брюль, "не являются продуктом интеллектуальной обработки в собственном смысле этого слова" Там же. Таким образом, они остаются за границей осмысления. Несмотря на то, что Леви-Брюль писал о коллективных представлениях в контексте изучения первобытных обществ и первобытного мышления, он добавлял, что вовсе не считает первобытную мыслительную структуру качеством, которое встречается только у первобытных людей. Леви-Брюль пишет: "Не существует двух форм мышления у человечества, одной пралогической, другой логической, отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто, - быть может, всегда - в одном и том же сознании" Леви-Брюль Л. Указ. Соч. .

Перекликаются теории Юнга и с мыслями Адольфа Бастиана, который говорил об "элементарных идеях", которым в санскрите соответствует термин "субъективно известные формы" Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. Создание бренда с помощью архетипов. Спб., 2005. С. 26.

Тем не менее, сам Юнг был склонен обособлять свою теорию от схожих с ней понятий. В частности, когда речь заходит о коллективных представлениях, Юнг пишет: "Понятие "архетип" опосредованно относимо к representations collectives, в которых оно обозначает только ту часть психического содержания, которая еще не прошла какой-либо сознательной обработки и представляет собой еще только непосредственную психическую данность. Архетип как таковой существенно отличается от исторически ставших или переработанных форм" Юнг К. Г. Об архетипах коллективного бессознательного.. В этом пассаже важно выделить именно соображение об отсутствии сознательной обработки у архетипа. Следовательно, можно судить о том, что, являясь категорией, наполненной зачастую противоречивыми смыслами (которые в сознании именно в силу своего внутреннего противоречия не могут уложиться), архетипы остаются в коллективном бессознательном, в то время как возможность оперировать ими возникает именно при переработке архетипа, создании на его основании мифа, который будет нести в себе психическую энергию архетипа. Именно мифы Юнг считал одной из наиболее ярких форм выражения архетипов, не делая, впрочем, большого различия между мифом и сказкой. Более того, он склонен в делении архетипических символов придерживаться похожего метода деления, а именно, Юнг делит все архетипические образы на две большие группы: естественные и культурные. Естественные образы, по мнению Юнга, "происходят из бессознательных содержаний психического и поэтому представляют громадное множество вариаций основных архетипических образов" Юнг К. Г. Архетип и символ. / электронная версия / http://lib. rus. ec/b/146039. Культурные же символы использовались в основном для выражения "вечных истин" и продолжают использоваться религиями до сих пор в силу заложенной в них сильнейшей энергии, которую Юнг определяет как "колдовское начало" Там же. Функция таких символов, как и религий, которые их эксплуатировали, заключалась в том, чтобы помогать человеку смириться с противоречиями, которые повсюду встречались в жизни, помочь ему осмыслить их. Сравним это с теми высказываниями филологов, которые были процитированы в первой части, и приведем к тому же слова еще одного российского исследователя, Михаила Лотмана, который применительно к сюжетам выразил эту же мысль гораздо точнее: "Сюжет представляет мощное средство осмысления жизни" Цит. по Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 402.

Продолжая говорить о структуре и механизме действия архетипов, Юнг употребляет и другое понятие, которое склонны связывать с терминами блуждающих сюжетов -- это так называемые "вечные образы" Юнг К. Г. Концепция коллективного бессознательного. . Интересно, что, как "блуждающие сюжеты" разрабатывались в основном литературоведами, так "вечные образы" в основе своей составляют "инвариативный арсенал художественного дискурса" Гайдин Б. М. Вечные образы в системе констант культуры. // Знание. Понимание. Умение, №2, 2010. -- с. 224. Ценность "вечных образов" российские исследователи, занимавшиеся разработкой этой концепции (Нусинов, Поль, Луков), видели в том, что именно такого рода образы, в силу того, что они являются следствием "некоторых констант человеческой сущности", становятся гарантом относительной стабильности ценностного ядра культуры. Там же. С. 224 Само же понятие "вечных образов" ставит перед исследователями явлений такого рода вопрос об универсальных общечеловеческих ценностях. Однако же, по замечанию ученых, которые придерживаются идеи о "вечных образах", эти явления, в отличие от архетипов и мифов, отнюдь не наднациональны. Проводя обзор генезиса идеи "вечных образов", Борис Гайдин приводит категоризацию Дмитрия Поля, который предлагал делить символы и мотивы на три пласта: архетипический, мифологический или относить их к категории "вечных образов". Различие, следуя логике исследователя, заключалось в том, что последние были тесно связаны с национальным сознанием и находятся под непосредственным влиянием культуры, традиции и религии той страны, в которой они появились. Несмотря на то, что понятие "вечных образов" в том виде, в котором их привыкли воспринимать культурологи и исследователи литературы, достаточно сильно расходится с соображениями Юнга, необходимо включить краткий обзор данной концепции в мою работу по следующей причине. Борис Гайдин пишет: "Следует оговориться, что каждому вечному образу присущ особый центральный мотив, который и придает ему соответствующее культурное значение и без которого он теряет свою значимость" Гайдин Б. М. Указ. Соч. С. 227.

Итак, вне зависимости от категорий, которые используются в рассуждениях, и архетипы Юнга, и "вечные образы" запускаются в действие ничем иным, как сюжетом. У Юнга это так называемые "типичные ситуации", а для концепции "вечных образов" используется термин "центральный мотив". Так или иначе, именно действие становится той отправной точкой, которая запускает механизм влияния архетипа или символа на человеческое сознание. С этой точки зрения следует уделить особенное внимание сюжетике, которая будет использоваться при запуске того или иного образа.

Юнг рассматривал и причины, по которым те или иные воплощения коллективного бессознательного имеют такое влияние на людей, вызывая массовые неврозы и побуждая к массовым действиям, которые выражались, по замечанию самого Юнга, в политических движениях. При этом Юнг обращал внимание на "нуминозность" символов, которые принадлежали к культурному пласту архетипов. Именно эта нуминозность, которая изначально эксплуатировалась религиями и сохранила свою силу на человечество после "обеднения" религиозных символов, позволяет до сих поднимать человечество на действие. Причина может крыться и в происхождении архетипических образов и переживаний, так как, по замечанию Володимира Одайника, Юнг решительно отвергал постулат о том, что боги языческого пантеона являлись лишь воплощенными метафизическими сущностями, фантазией или же суеверной выдумкой. По мнению Юнга, язычные боги "являются персонификациями основных психических сил, первоначально автономных и до сих пор не полностью осознаваемых элементов психического" Одайник В. Психология политики: Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб., 2010. С. 114-115.

Многочисленные последователи Юнга активно разрабатывали концепцию "коллективного бессознательного", внося в нее свои коррективы и дополнения, так как сам Юнг, по замечанию многих исследователей, "не смог выстроить четкую теорию архетипов, часто противореча самому себе в ответе на вопрос о количестве архетипов и их функциях" Гайдин Б. М. Указ. Соч. С. 225; Замечания о недоработках Юнга встречаются у Мелетинского, а также у Франц и других последователей ученого.. В контексте данной работы необходимо рассмотреть работы трех наиболее плодотворных последователей Юнга: Джозефа Кэмпбелла, Марии Луизы фон Франц и Джеймса Холлиса. Стоит также и упомянуть несколько имен исследователей из других областей, на которых, тем не менее, подействовали идеи Юнга и его единомышленников. Это, в первую очередь, Мирча Элиаде, который испытал влияние непосредственно Юнга, во вторую очередь, писатель Кристофер Фоглер, который после знакомства с работами юнгианской школы разработал достаточно интересные для предмета нашего изучения практические указания по классификации и использованию архетипов.

Говоря о вкладе, который внес в развитие теории Джозеф Кэмпбелл, стоит сразу отметить степень категоризации и разделения различных взглядов на мифы и сказки, которую приводит ученый в своей книге "Тысячеликий герой" (1949). Так, Кэмпбелл пишет: "Мифология интерпретировалась в современном сознании как примитивная, неумелая попытка объяснить мир природы (Фрезер); как продукт поэтической фантазии доисторических времен, неправильно понятый последующими поколениями (Мюллер); как хранилище аллегорических наставлений, направленных на адаптацию индивида к сообществу (Дюркгейм); как групповая фантазия, симптоматичная для архетипных побуждений, скрытых в глубинах человеческой психики (Юнг); как средство передачи глубочайших метафизических представлений человека (Кумарасвами)" Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. 1997. Сам Кэмпбелл склонен, в свою очередь, придавать мифу первостепенное значение, о чем можно судить из следующей его цитаты: "Не будет преувеличением сказать, что миф является чудесным каналом, через который неистощимые потоки энергии космоса оплодотворяют человеческую культуру во всех ее проявлениях" Там же. Такая оценка значения мифов привела исследователя к детальному и доскональному изучению мифологических мотивов, несмотря на то, что, по замечанию самого Кэмпбелла, невозможно разработать завершенную и самодостаточную систему толкования мифов в силу их многозначности и гибкости.

Одним из важнейших выводов, который делает исследователь на основе всего проработанного им материала, становится следующая мысль о взаимосвязи двух "каналов" выражения коллективного бессознательного, мифа и сновидения: "Сновидение -- это персонифицированный миф, а миф -- это деперсонифицированное сновидение; как миф, так и сновидение символически в целом выражают динамику психики" Кэмпбелл Дж. Указ. Соч. . Если принять за истину это утверждение, становится легче понять, по какой причине мифы так сильно воздействуют на человеческое сознание -- в мифе человек видит себя и многочисленные проявления собственных чувств, миф оперирует символами и категориями, которым человек склонен доверять, так как это -- продукт его собственного подсознания, фантазии, элементы, которые он использует в своем мышлении. "Динамика психики", которую выражают мифы, позволяет человеку увидеть ответы на мучающие его вопросы. Таким образом, миф становится тем ключом, который открывает доступ к человеку, а значит, у этого канала есть огромный потенциал для трансляции смыслов самого разного толка. Пронизанность мифами всех сфер человеческой жизни, включая и политику, Кэмпбелл отмечает в своей второй книге "Мифы, в которых нам жить". Податливость же мифам в наше время объясняется в духе юнгианского "обнищания символов" - старые религиозные мифы перестали действовать, и мыслящий научными категориями человек начинает остро нуждаться в замене символически-наполненных форм, которые не входили бы в диссонанс с его сознательными установками.

Особенно тщательно Кэмпбелл исследовал один из юнгианских архетипов, а именно архетипическую фигуру героя. Рассматривая эту фигуру во множестве проявлений, Кэмпбелл выявил один из базовых принципов героических мифов, а именно, базовую сюжетную схему, которая может пригодиться и нам в процессе анализа политических коммуникаций. Героический сюжет, по Кэмпбеллу, состоит из следующих трех стадий, соответствующих обряду инициации: стадия отделения от группы, стадию "нахождения на грани" и стадию восстановления. При этом строго необходимо уделить внимание тому, что на каждой стадии с героем могут происходить те или иные изменения, в результате которых он и становится отделенной от коллектива личностью. Одним из важнейших достижений Кэмпбелла стал тот факт, что ему удалось доказать действенность героической сюжетной схемы, ее широкое распространение и вневременную универсальность, которая позволяет схеме быть действенной и в "Одиссее" Гомера, и во "Властелине Колец" Толкиена.

Говоря о современной ситуации, Кэмпбелл не отрицает, что все духовные накопления человечества и потерявшие действие мифы дезориентировали человека, лишили его целостности -- и теперь эксплуатируются сообразно с новыми условиями: "Национальная идея, с государственным флагом в качестве тотема, сегодня способна служить лишь возвеличиванию младенческого эго, а вовсе не разрешению инфантильной ситуации" Кэмпбелл Дж. Указ. Соч. .

В главе "Правитель и тиран", которая представляет для данного исследования особенный интерес, Кэмпбелл рассуждает о роли правителя и о том, как представлены герои этого типа в мифологическом сознании. Важный вывод Кэмпбелла, полагаю, заключается в том, что идея правления в мифологическом сознании была неразрывно связана с мотивом об отцовстве, а точнее, о примирении с отцом или поиском отца. Поскольку в случае с правителем под отцом предполагался общий предок, творец и Бог, фигура правителя приобретала за этот счет свою основополагающую функцию -- герой становился проводником воли и идей отца, его представителем на земле. Такой герой может принимать как ипостась учителя (Моисей), так и становиться императорской особой (Хуан Ди). Жизненно-важное качество героя при этом - его единение с высшими силами, их согласованность. Герой призван поддерживать идею, общее видение мира. Если же общество утрачивает основополагающую идею, на которой оно держалось до этих пор, единственное, что может связать общество воедино, по мнению Кэмпбелла -- это сила. В этом случае правитель становится тираном.

Вероятнее всего, стоит предположить, что в силу базового принципа человеческого сознания, которое строится на контрастах и противоречиях, эти две фигуры, "Правитель" и "Тиран", следуют в общественном сознании в неразрывной связке. Первый всегда противопоставляется второму, рефреном же проводится мысль, что общество должно быть спасено от Тирана. По этой причине противостояние этих образов, вероятнее всего, прослеживается и в средствах массовой информации.

В другой своей книге "Мифы, в которых нам жить" Кэмпбелл обращается к еще одному важному аспекту юнгианской концепции, а именно к понятию индивидуации, которое использовал Юнг. Рассуждая о законах общественного устройства, исследователь пишет, что одним из основополагающих в этом смысле правил является принцип игры или ношения "масок, личин" в обществе. Это правило роднит общественное устройство с драматической игрой римского театра, где актеры говорили от имени масок.

Кэмпбелл не указывает прямо на роль сюжета в этом общественном механизме, однако, имея на руках переработанный выше материал, с полным основанием можно предположить, что именно сюжет становится тем инструментом, который дает основание той или иной маске. Таким образом, действия и сюжеты, связанные с мотивом правления, подтверждают и усиливают маску правителя, делают ее воздействие более эффективным. Некий комплекс "правительственных" сюжетов может многократно усилить влияние лидера, который с помощью этих сюжетов убеждает общество в легитимности своей власти, верности своего курса, а также в своей "избранности".

Работы еще одной последовательницы Юнга, Марии Луизы фон Франц, представляют особенную ценность в связи с тем, что исследовательница прямым образом обращалась к сказкам, сделав их рассмотрение сквозь призму юнгианской теории основным предметом своего научного интереса. Франц обосновывает свой интерес тем фактом, что именно сказки дают наилучший материал для изучения "сравнительной анатомии человеческой психики" Франц М. Л. Психология сказки. Толкование волшебных сказок. 2004.. Именно в сказках, по ее мнению, отражены базисные паттерны человеческой психики, которые можно увидеть, преодолев множество культурных наслоений. Кроме того, сказки лишены и того специфического национального и культурного колорита, который мешает вычленить со всей точностью те же паттерны в мифах.

Предлагает Франц и свой вариант того, каким образом могли зародиться сказки. Изучая материалы местных преданий и сравнивая их с классическими волшебными сказками, исследовательница делает предположение о том, что сказки родились путем отрыва местного предания от его географических корней, что схематизация и постепенная стереотипизация героя в волшебной сказке стала лишь следствием отрыва от места происхождения описываемых в сказке событий. Таким образом, это роднит умозаключения исследовательницы с теориями последователей финской школы, которые выдвигали сходное предположение о том, что сказка обедняется и схематизируется при пересказе. Тем не менее, замечает Франц, эта схема работает не для всех сказок -- бывают и совершенно обратные случаи, когда талант рассказчика обогащает старую историю новыми архетипическими мотивами. Однако это не отменяет основного убеждения Франц: ".. изначальной формой фольклорных сказок являются местные предания, парапсихологические истории и рассказы о чудесах, которые возникают в виде обычных галлюцинаций вследствие вторжения архетипических содержаний из коллективного бессознательного" Франц М. Л. Указ. Соч. .

Миф же, по мнению Франц, куда больше, чем сказка, обременен культурными наслоениями, в первую очередь в силу того, что мифы народа поддерживались и культивировались представителями религии или власти. По этой причине миф ближе, чем сказка, к сознанию определенной нации, где этот миф функционирует. Его возвышенный стиль и красивая форма придают ему больше силы и влияния. Но это все верно только в том случае, когда речь идет о том народе, который породил миф, так как последний впитал в себя национальные и культурные реалии. Следовательно, он не только отражает отдельно этот народ и его насущные проблемы, но и отражает их только в какой-то определенный исторический период. При этом, считает Франц, миф "теряет часть своего общечеловеческого значения" Там же. Сказка же сохраняет его, и потому становится "интернациональным языком для всего человечества, для людей всех возрастов и всех национальностей, независимо от их культурных различий" Там же.

Хотелось бы отметить еще одну мысль, высказанную Франц достаточно кратко, однако развитие этой идеи может прояснить некоторые причины воздействия блуждающего сюжета на человеческое сознание. Исследовательница пишет, что до XVII-XVIII века сказки рассказывались не только детям, но и взрослым, в частности, сказки были любимым развлечением целых деревень в зимние вечера. Франц пишет: "Рассказывание сказок стало своего рода духовной потребностью" Франц М. Л. Указ. Соч..

Важный вклад делает Франц и в очерк исследователей, которые занимались поисками единого корня всех волшебных сказок и сюжетов: исследовательница упоминает имя Людвига Лейстнера, который предположил, что основные сказочные мотивы возникли из снов. Наиболее подробно при этом Лейстнер рассматривал именно ночные кошмары. Это предположение, в свою очередь, перекликается с теми мыслями, которые возникали еще у литературоведов -- мыслями о том, что древний человек не мог отделить сна от яви и потому принимал за явь все, что видел и осознавал, в том числе и сны. Происхождение же символов, которые являются во снах, объяснимо, по мнению Франц, с точки зрения теории Адольфа Бастиана, который считал, что некоторое количество "элементарных идей" заложено с рождения в каждого человека, а потому неудивительно, что эти идеи появлялись в изолированных друг от друга частях света.

В целом исследовательница сделала большой вклад в психологический подход к интерпретации и изучению сказок, однако нельзя не отметить, что логика Франц направлена главным образом на защиту своей школы, и именно по этой причине она особенно выделяет работы, которые доказывали мысль о снах как о первопричине сказочных сюжетов. Объясняет этот факт и всю критику антропологов и культурологов, которые пытались дать свое объяснение происхождению сюжетов, намеренно "забывая", по мнению исследовательницы, о вкладе Юнга в этот вопрос. К ряду таких "забывчивых" ученых Франц относит, в том числе, Мирча Элиаде и Эриха Фромма.

Наконец, третьим важным последователем Юнга стал Джеймс Холлис, который впитал не только идеи основоположника теории о коллективном бессознательном, но во многом находился и под влиянием мыслей Джозефа Кэмпбелла. Для целей данного исследования наиболее интересной работой Холлиса можно считать монографию "Мифологемы", на страницах которой Холлис переосмысляет наследие и основные достижения юнгианской школы. В первую очередь исследователь приходит к выводу о том, что в современных условиях природа восприимчивости людей к мифу потеряна в силу разрыва единения с окружающим миром. Человек больше не часть космоса, считает Холлис, а потому подвержен душевному разладу модернизма. Отмечает исследователь и разрушение "божественного права", которое привело общество к развитию демократии и в результате переложило ответственность за деяния государства на каждого отдельного гражданина, что с одной стороны способствовало ощущению собственного достоинства и значимости, и с другой -- многократно усложнило жизнь человека, обязав его вникать в вопросы, к которым он раньше не имел никакого отношения. Тем не менее, по Холлису, некоторые аспекты восприимчивости к мифу у человека остались, и они проявляются снова каждый раз, когда человек контактирует с Другим, которое может быть как вне себя, так и внутри себя. Вслед за этим мнением Холлис добавляет уже более радикально: "..все имеет мифическую природу, если оно вовлекает Эго и вызывает процесс переосмысления" Холлис Дж. Мифологемы, которое, по мнению и самого исследователя, и Карла Густава Юнга, жизненно необходимо каждому человеку в процессе индивидуации. Наконец, Холлис утверждает: "Мы -- мифические создания" Там же. Проявляется это не только в восприимчивости к внешней энергии, но и в собственном мифопоэтическом воображении человека, которое способно не только живо откликаться на мифические элементы, интерпретируя их, но и воссоздавать эти элементы самостоятельно. Тем не менее, снова наладить эту восприимчивость, сделать ее цельной, а не отрывочной, вернуть ей доверие -- вот чего не удается многим людям, в результате чего они теряют, по Холлису, "мифологический локус", который становится и причиной отчаяния, и стимулом к объединению в массовые движения -- в том числе и политические.

Герой, с точки зрения Холлиса, отличается от того героя, которого предлагает Кэмпбелл. Главное отличие заключается в том, что герой, как личность, дающая или приносящая благо племени, на самом деле обращается к каждому отдельному человеку вне зависимости от его роли в обществе -- проявления героических черт есть в каждом человеке и в каждом обыденном действии. блуждающий сюжет политический коммуникация

Это подводит к основной мысли Холлиса, которую стоит упомянуть, так как она привносит интересную дополнительную черту в вопрос влияния на человеческое сознания мифа в целом и сюжетики в частности. Холлис пишет, что каждый человек, вне зависимости от того, осознает он этот факт или нет, переживает некоторый "личный миф". Последнее, в свою очередь, это та стержневая установка и тот образ, который координирует все действия человека в любых жизненных ситуациях с целью его соответствия общей концепции личного мифа. Придерживаясь же своего мифа, человек испытывает удовлетворение, так как он живет в согласии со своей историей, он чувствует единство с той психической энергией, которая пронизывает все пласты его сознания. Миф же, в свою очередь, является порождением детских и иных комплексов, ответом на них и своеобразной защитой человека -- как раньше миф служил защитой от непонятного внешнего мира. "Гораздо больше нас создает наша история, чем ее создаем мы" Холлис Дж. Указ. Соч. , считает Холлис. Нарушение же личного мифа приводит к психопатологиям различного рода. Еще одна важная черта такого индивидуального мифа, которую отметил Холлис, это склонность подобной истории к повторению, которое, в свою очередь, создает паттерн.

Это положение Холлиса ставит перед нами несколько новых вопросов, касающихся использования сюжетики для манипуляции человеческим сознанием. Поскольку запуск механизма проживания архетипа и, предположительно, всего личного мифа (который является лишь одним из выражений этого архетипа) основывается на том, что Юнг обозначил как "типические ситуации", из этого логически следует, что ситуация, запускающая этот архетип, скорее всего, не будет случайной -- требуется согласующаяся с архетипом история. Однако человек проживает все происходящие с ним события через призму личного мифа. Следовательно, можно сделать предположение, что какие-то события, подходящие к воплощаемому архетипу, будут иметь на человека большее влияние, будут сподвигать его на действие -- и при этом вполне определенное и заранее известное действие, так как только такое действие поможет подтвердить и легитимизировать личный миф, а значит, и принести человеку некоторое удовлетворение, схожее с "сакральным переживанием".

Что куда важнее в рамках данной работы, так это тот факт, что личному мифу на уровне коллективного бессознательного соответствует точно такой же "национальный миф" (который сейчас, когда государства в основном стали многонациональными, лучше было бы назвать "мифом страны", "государственным мифом"), который переживает весь народ на том или ином этапе своей истории. Причастность к своей стране, к государственной идеологии, переживание коллективных проблем -- все это делает человека восприимчивым и к "национальному мифу", влияние которого он испытывает на себе особенно сильно, когда вовлекается в массовые движения или какие-то формы организаций.

Чтобы проиллюстрировать тезисы о личных и национальных мифах, мне хотелось бы привести пример, о котором рассказывал Карл Густав Юнг в интервью, взятом у него в 1938 году американским корреспондентом Хубертом Р. Никербокером. Рассуждая о сущности трех диктаторов XX века (Гитлер, Муссолини и Сталин), Юнг наиболее тщательным образом препарирует личность немецкого фюрера, делая, в частности, замечание о том, что Гитлер принадлежит к типу "шамана", который послушен своему внутреннему голосу, с помощью которого к нему обращается его бессознательное. "Его глазами смотрит ясновидящий", - говорит Юнг о сущности руководителя Третьего Рейха. Юнг К. Г. Диагностируя диктаторов.

Таким образом, хотя Юнг прямо не говорит о личном мифе, тем не менее, по его словам можно судить, что он всецело признает власть этого мифа, а в целом и власть всего архетипа "избранника духов" (которым по сути своей и является фигура шамана) над личностью Адольфа Гитлера, который всецело подчинился своему личному мифу и позволил не только личному, но и коллективному бессознательному всех немцев говорить своими устами. Юнг говорит: "... Гитлер - это сама нация. Это объясняет, кроме того, почему Гитлер вынужден говорить так громко, даже в частной беседе, потому что он говорит семьюдесятью восемью миллионами голосов" Там же.

Национальное же бессознательное немцев, по мнению Юнга, обладает специфическим комплексом, благодаря наличию которого власть Гитлера получила свою почти магическую природу -- это "типично немецкий комплекс неполноценности, комплекс младшего брата, который всегда немного запаздывает на пир" Там же.

Рассказывая немцам истории об объединении нации и светлом будущем, а также обращаясь к сюжетам древне-германского эпоса и фигуре Вотана, Гитлер смог поднять и объединить в единый крепкий механизм всю Германию -- и помогло ему в этом, с точки зрения Юнга, полное подчинение личному мифу, за счет которого он не только получил доступ к коллективному бессознательному всех немцев, но и смог транслировать его содержания и символы.

Что дает нам этот исторический пример в контексте работы над сюжетикой в современной политической коммуникации? В первую очередь, следует сделать замечание о выборе сюжетов для использования во время политической коммуникации. Приведенный выше пример ясно показывает, что согласованность личного и национального мифа, достигнутая в результате тех или иных действий политического лидера, многократно увеличивает эффект от коммуникации, а следовательно, и влияние образа лидера на граждан, его власть над обществом. Достигнуть такого эффекта можно, используя сюжеты, которые будут сочетаться с личным мифом лидера, а также с "национальным мифом", влияние которого распространяется на массы.

Однако остается неисследованным вопрос влияния "национального мифа" на каждого отдельного человека. Многие ученые и исследователи не без оснований разделяют человека вне толпы и человека в толпе. Это, в свою очередь, становится и причиной разделения двух отраслей знания: личной психологии и социальной психологии, иначе называемой массовой. О "коллективной душе" (или о "душе толпы") писал еще Густав Лебон, идеи которого поддерживал в том числе и Зигмунд Фрейд, который написал на основе книге Лебона "Психология масс" свой собственный труд, названный Фрейдом "Массовая психология". В частности, Лебон делает следующее важное замечание: "Главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы" Лебон Г. Психология масс. 1995. /. Следуя умозаключениям Лебона, можно сделать несколько выводов об основных психологических свойствах, которыми обладает человеческая толпа:

1) сила массы возникла не случайно -- это результат разрушения старых идей, которые долгое время господствовали в умах человечества; разрушение идей повлекло за собой сплочение в массы в поисках новых истин; 2) в поисках новых идей ассоциации и толпы выработали идею о своих интересах и о сознании своей силы; склонность же масс к действию приводит к тому, что идея, которую поддерживает достаточно большая масса, претворяется в жизнь -- это служит дальнейшему сплочению; 3) сила толпы направлена главным образом на разрушение (роль массы с древних времен сводилась к уничтожению устаревших цивилизаций), в то время как владычество толпы указывает на вступление общества в фазу варварства; 4) руководство толпой -- задача почти неосуществимая; "надо отыскивать то, что может произвести на нее впечатление и увлечь ее". Там же

Как очень верно замечает Лебон, для образования коллективной души совершенно необязательно собрать множество индивидов в одном и том же месте. Все черты одухотворенной толпы может приобрести общество, захваченное переживанием за какое-либо "великое национальное событие": "целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова" Там же. Стирание индивидуальности, исчезновение личной ответственности -- предполагают ситуацию, когда на первый план выходят конструкции коллективного бессознательного, так как именно они, являясь общими для всех индивидов группы, обладают наибольшим соединительным потенциалом.

Стоит отметить, что работу Лебона высоко оценил один из главных психоаналитиков XX века Зигмунд Фрейд. Его замечания и уточнения к мыслям, которые приводил в своем труде Лебон, будет полезно включить в данную работу для более четкого определения тех критериев, которыми обусловлено возникновение массового сознания.

Итак, в своей статье "Массовая психология" Фрейд, полемизируя с Лебоном, указывает в первую очередь на тот факт, что исследователь недостаточно заострил свое внимание на трех нюансах: 1) факторы, которые связывают собрание людей в массу; 2) классификация разных типов массы; 3) фигура лидера, вождя. Фрейд З. Массовая психология.

В первую очередь нужно привести те факторы, которые, по мнению Фрейда, связывают множество индивидов в психологическую массу, наделяя их массовым сознанием, пробуждая коллективное бессознательное и, в том числе, стадный инстинкт. Среди таких факторов Фрейд называет два основополагающих: 1) интерес к какому-либо объекту (идее), гомогенная эмоциональная реакция на нее; 2) подверженность влиянию со стороны других индивидов, придерживающихся этой идеи. Там же

Фрейд объясняет второй пункт следующим образом: "заметные признаки аффективного состояния способны вызвать автоматически тот же аффект у наблюдающего лица. Этот автоматический гнет будет тем сильнее, чем у большего числа людей наблюдается одновременно этот аффект" Там же. В данном случае аффективное состояние наступает из-за упомянутого Лебоном "стирания индивидуальности", растворения в толпе. Таким образом, чем больше последователей у той или иной идеи и чем больше индивидов в той или иной массе, тем легче в нее вовлекаются новые члены.

Если говорить о разных типах массы, то Фрейд на основе изученной им информации делает следующий вывод: стоит различать как минимум массу спонтанную (а потому кратковременную) и массу стабильную. Первый случай, по мнению Фрейда, характерен для революций, в то время как второй, в силу своих особенностей, присущ организациям -- Фрейд упоминает о церкви и армии, однако список, естественно, шире. Разделять стоит также толпу (характерным отличием которой является отсутствие организации) и уже непосредственно группу (где организация присутствует и хорошо разработана).

Для поднятия душевной жизни массы на более высокий уровень Фрейд приводит пять основополагающих условий: 1) повышение степени постоянства массы (за счет продолжительности времени в массе и наличия в ней ролей); 2) образования представлений о природе, строении, функциях и требованиях массы, укрепление отношения к ней; 3) конкуренция с другими массами; 4) наличие традиций, обрядов и установлений, регулирующих отношения участников массы; 5) существование в массе расчленений по видам деятельности и ответственности индивидов. Фрейд З. Указ. Соч.

На основании этих критериев мы можем увидеть, что сюжеты имеют свою функцию в укреплении массового сознания, на которое они непосредственно влияют. Блуждающие же сюжеты, в силу своей "архаической" истории и того факта, что они отвечают на базовые вопросы человеческого сознания, становятся необходимым инструментом для укрепления массы и для управления ею.

Наконец, личность вождя Фрейд тоже рассматривает как важный элемент в структуре массового сознания. Фрейд считает, что не менее важный критерий для деления масс: это массы без вождя и массы, имеющие вождя. Рассматривая две искусственные массы (армия и войско), Фрейд особенно отмечает не только роль самого вождя, но и роль привязанностей индивидов, составляющих массу, к вождю. Вообще же Фрейд думает, что массы, имеющие вождя, первоначальны и потому следует изучить этот вид общности отдельно. Если рассматривать отношение к вождю в контексте сюжетики, то можно легко сделать вывод, что отношение индивидов к лидеру будет тем лучше, чем больше сюжеты историй, в которых участвует политический лидер, соответствуют ценностям этой массы, а также ее психологическим проявлениям: фантазиям, надеждам и страхам.

Каким же образом можно "увлечь толпу", как выразился Лебон? Очевидно, что обращаться в этом случае необходимо к конструкциям, которые обусловлены самой структурой человеческого сознания, которое очень мало изменилось со времен архаики. В этом случае многие ученые говорят о силе мифа. Мы же, рассматривая в первую очередь блуждающие сюжеты, предложим взгляд на этот вопрос с другой точки зрения: человечество нуждается не столько в самом мифе, сколько в самом процессе "рассказывании историй", которое предполагает не активное действие, а пассивное слушание, сопереживание, а иногда и чувство непосредственной причастности индивида происходящему, которое происходит за счет самоидентификации с героями сюжета, как это часто происходит с детьми, которые слушают сказки. Именно блуждающие сюжеты в этом случае становятся "скелетом" историй, которые обладают наивысшим психическим потенциалом, так как блуждающие сюжеты повторялись в жизни каждого человека уже много раз, они известны ему с раннего возраста. С этой точки зрения необходимо рассмотреть в рамках данной работы (перед переходом непосредственно к практической части с анализом блуждающих сюжетов в современной политической коммуникации), концепцию, которая получила среди американских исследователей название "Homo Narrans" (Человек Рассказывающий или Человек Повествующий).

Однако для начала подведем некоторые итоги этой главы. Анализ психологического аспекта влияния блуждающих сюжетов на человеческое сознание показал, что сюжет занимает особенное место в комплексе коллективного бессознательного. Сюжет в этом случае выполняет важную функцию связующего звена между архетипическим портретом ("маской") героя и непосредственно мифом, который создается при использовании этого сюжета. Таким образом, на первое место выходит совместимость сюжета с архетипом действующего лица -- удачное совмещение будет усиливать узнаваемость сюжета и эффект от него, в то время как не подходящий к маске сюжет не только не даст эффекта узнавания, но и будет выглядеть искусственно при восприятии зрителем/читателем.

Блуждающий сюжет в этом случае обладает наибольшим психическим потенциалом в силу своей принадлежности к "архаическому инвентарю человечества" (такая очень похожая на "душевный инвентарь" Фрейденберг формулировка встречается в работе Зигмунда Фрейда), выражая те вечные чаяния и надежды, страхи и истины, в которые верит человеческое общество. Естественно, национальная и культурная специфика играет свою роль в формировании отношения к блуждающему сюжету, влияет на степень его узнаваемости и воздействия. Однако, зная и учитывая эту специфику, можно "адаптировать" или разработать сюжет, который будет рассчитан на строго определенную аудиторию и культуру, что особенно полезно в процессах пропаганды и информационной войны.

В связи с этим фактом было также сделано важное замечание о наличии и проживании так называемых "личных мифов". Можно предположить, что именно реализация такого внутреннего личного мифа во внешних условиях (как это было в случае с Гитлером), даст наиболее сильный эффект, так как действующее лицо будет нацелено на исполнение собственной бессознательной программы, что обусловит некоторую искренность его действий. Положение о том, что политик должен быть "фанатиком", доказывающим свою идею, сделанное Фрейдом, также является одним из проявлений личного мифа во внешнем мире.

Совместимость "маски" и действующего сюжета -- не единственное, что необходимо учитывать при анализе. Не менее важна и функция, которую исполняет тот или иной архетипический герой. Анализ книг по писательскому мастерству (наиболее интересна с этой точки зрения монография Кристофера Фоглера) показывает, что в зависимости от ситуации тот или иной герой может функционировать под разными архетипическими образами. Однако законы этой совместимости также необходимо знать и учитывать при работе с блуждающими сюжетами.

Важно учитывать и другую особенность массового сознания, о которой также говорил Зигмунд Фрейд -- это восприятие событий и явлений через идентификацию и сопереживание. Предположительно те сюжеты, где будет действовать герой, с которым может идентифицировать себя потенциальный читатель (зритель, слушатель) будут иметь более высокую вероятность сработать, попав в массовое сознание.

Масса нуждается не только в вожде, но и в герое. Еще лучше, когда вождь выступает с героическими поступками и действует таким образом, который вызывает одобрение в массовом сознании. Поскольку именно фигура героя является центральной во всех историях, в первую очередь стоит обратить внимание на комплекс героических сказок, особенно выделяя те сюжеты, в которых герой функционирует так же и как правитель. Нельзя забывать при этом и об известной дихотомии "Правитель -- Тиран", как о важном свойстве массового восприятия, которое строится на контрастах. С этой точки зрения стоит смотреть на тексты оппонентов, ведущих политическую компанию против того или иного героя. Если учитывать свойство контрастного восприятия, то можно сделать предположение, что именно тексты и сюжеты, эксплуатирующие "обратную сторону медали", найдут наибольший отклик.

Если суммировать все, сказанное Фрейдом и Лебоном о специфике массового сознания, то можно сделать вывод о том, что общество, составляющее то или иное государство, обладает всеми признаками организованной массы. Ядро массы, таким образом, будут составлять индивиды, которые поддерживают идеи политического лидера и правящей политической силы, идентифицируя себя с лидером по критерию национальности. Оппозиция же будет составлять массу, отвергающую политического лидера и его курс. В этом случае организованность массы, господствующие в ней сюжеты и традиции будут влиять на степень сплоченности этой массы и на ее силу в политической игре. На увеличение этой силы и могут быть направлены истории, сконструированные при помощи блуждающих сюжетов.

Похожие статьи