"БЛУЖДАЮЩИЕ СЮЖЕТЫ" В КОНЦЕПЦИИ HOMO NARRANS - Анализ закономерностей использования и технологических возможностей блуждающего сюжета в современной российской и зарубежной политической коммуникации

Перед тем, как рассмотреть непосредственно саму концепцию Homo Narrans, необходимо сделать несколько заметок о том, какие отголоски термина "блуждающий сюжет" можно было встретить в различных областях, связанных с политической коммуникацией и журналистикой. Часто смысл, который вкладывают в эти термины те или иные объясняющие их авторы, весьма близок к тому, который мы можем найти, исследуя понятие "бродячего сюжета". Вполне вероятно, что новый термин появлялся в силу того, что авторы не были знакомы с концепцией блуждающих сюжетов, либо по той причине, что с генезисом теории и появлением положения о "самозарождении" сюжетов термин стал меньше отвечать самому понятию, а потому разные авторы искали ему более отвечающие сути альтернативы.

В первую очередь нужно отметить здесь французского мыслителя Жана Франсуа Лиотара, который в своей работе "Состояние постмодерна" упоминал такой термин, как "grand narratives" ("великие сюжеты", иногда синонимом этого слова становится понятие "universal narratives" - "универсальные сюжеты"). Лиотар писал, что состояние постмодерна характеризуется как раз нарастающим скептицизмом относительно "великих сюжетов", которые потеряли свою силу, их власть над человеком разрушена. Фактически, Лиотар придерживался идеи о том, что любой сюжет (и особенно "великие сюжеты", культивировавшиеся веками) направлен на то, чтобы поймать в свои сети сознание человека, лишив его таким образом возможности критического восприятия, а также возможности объективно рассматривать идеи, которые лежат вне "великих сюжетов" или же противоречат им. Лиотар видел перспективу в том, чтобы человеческое сознание в эпоху постмодерна смещало восприятие с "великих сюжетов" к сюжетам "локальным", отвечающим совершенно определенным условиям и решающим определенные проблемы, которые "великие сюжеты", по мнению философа, решить не могли, так как были общими для всего человечества. Lyotard J. F. The Postmodern Condition (Theory and history of literature, v. 10)

Кроме непосредственно понятия "grand narrative" в работе Жана Франсуа Лиотара встречаются так же такие вариации, как "master narrative" ("руководящий" или "господствующий" сюжет -- перевод Ю. Ч. Термин встречается в предисловии к монографии) и "metanarrative" ("метанарратив" или же "метасюжет", термин встречается в самом тексте монографии). Если говорить о тонких отличиях между этими понятиями, основываясь на работе философа, то можно выделить следующую закономерность:

    1) "метанарратив" -- это непосредственно универсальный сюжет или сюжетная схема ("narrative schema"), скелет которого может использоваться в разных областях жизни и научного знания для доказательства той или иной вечной истины или социального положения (для легитимизации того или иного знания); метанарратив в своей сути практически никак не изменяется с течением времени, он глобален и соединяет воедино множество историй; 2) "господствующий сюжет" - это так же глобальный, объединяющий множество историй сюжет, который, в отличие от метанарратива, имеет глубокие корни и особенно сильное влияние только на представителей определенной культуры; термин в основном применяется в стратегической коммуникации. Ibid.

Стоит отметить, что многие исследователи не склонны проводить четкую границу между смыслом этих двух понятий. Так, Фредерик Джеймисон, написавший предисловие к труду Лиотара, оперирует в основном понятием "master narrative", в то время как Лиотар использует только термин "metanarrative", который, очевидно, является более привычным для философского дискурса.

Справедливости ради стоит также отметить, что в труде Лиотара упоминается и понятие "нарративный архетип" ("narrative archetype"), которое подразумевает под собой "великие легитимизирующие мифы" Lyotard J. F. Op. cit..

Необходимо отметить и тот факт, что термин "master narrative" встречается и в работах, посвященных непосредственно журналистике, хотя исследователи этой области отмечают, что термин был позаимствован напрямую из литературной критики. Rosen J. PressThink Basics: The Master Narrative in Journalism.

В качестве самого простого объяснения этого термина создатели посвященного журналистике блога PressThink предлагают следующую логику: "Это история, которая генерирует (порождает) все другие истории" Ibid..

В качестве примера автор приводит ситуацию предвыборной гонки, которая может быть интерпретирована с точки зрения разных "руководящих нарративов": например, за основу может быть взят нарратив войны, и тогда все новости, генерируемые по этому большому поводу, будут оперировать сюжетикой военных перипетий и военными метафорами (что, вполне вероятно, подразумевает и использование связанных с состоянием войны блуждающих сюжетов). Этот прием может использоваться не только комплексно, но и фрагментарно, что не мешает читателю дополнить фрагменты до полной картины уже непосредственно во время прочтения.

Как мы видим, к сожалению, очень трудно установить терминологическое единство в этом вопросе и, если термин "master narratives" более подходяще употребляется в контексте философского дискурса, то в журналистике его использование связано больше с языком в целом: его метафорикой и символическим рядом. Тем не менее, поскольку сюжет (и блуждающие сюжеты в этом случае не являются исключением) тоже в большинстве своем порожден именно языком, имеет смысл особенно подчеркнуть, что сюжет должен подходить не только к "маске" лидера, к которому он привязан, но и согласовываться с ведущими темами материала, его символическим и семантическим рядом, с "господствующим нарративом" истории, о которой рассказывает материал -- только в этом случае эффект от сюжетики будет максимально возможным.

Концепция того, что человечество воспринимает все, происходящее вокруг, через истории, оформилась полностью в конце XX века. Первое заметное появление самого термина "Homo Narrans" можно отнести к 1985 году, когда в Journal of Communication были отдельным блоком опубликованы исследования группы ученых, занимавшихся разными аспектами нарративной теории. Симпозиум, посвященный этой теме, был озаглавлен "Story-Telling in Mass Culture and Everyday Life" ("Рассказывание историй в массовой культуре и повседневной жизни"). Среди последователей этой теории перечислены следующие исследователи: Вальтер Р. Фишер (Walter R. Fisher) -- он же является основоположником теории, предложившим сам термин "Homo Narrans"; Джон Луи Лукайтэ (John Louis Lucaites) и Селеста Мишель Кондит (Celeste Michelle Condit), Томас Фаррелл (Thomas B. Farrell), Эрнест Борманн (Ernest G. Bormann), Михаэль Кельвин МакГи (Michael Calvin McGee) и Джон Нельсон (John S. Nelson), а так же Ланс Беннетт (W. Lance Bennett) и Мюррэй Эдельман (Murray Edelman). Frey L., Cissna K. Routledge Handbook of Applied Communication Research.

В первую очередь стоит уделить внимание Вальтеру Фишеру, который разрабатывал нарративную парадигму. За нарративной парадигмой и изучением историй, которые рассказывают люди, стоит традиция не менее древняя, чем за изучением мифов. Сами же последователи теории вооружились словами Платона, который говорил: "Тот, кто рассказывает историю -- управляет обществом" Homo Narrans: Story-Telling in Mass Culture and Everyday Life // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 73 . Постулат Фишера заключается в том, что с древних времен происходит категоричное отделение логоса от мифоса, и первый при этом претендует на абсолютное знание, истинность и объективность, в то время как мифос сведен к мифу, то есть к фикции. С этой точки зрения все, что не является логосом и не принадлежит к "чистому", объективному и "технологическому" знанию -- может претендовать лишь на относительную истинность. Одновременно с этим Фишер подчеркивает, что при превосходстве логоса чрезмерное значение получают так называемые "эксперты", слова которых также претендуют на объективность и неоспоримость. Такое положение вещей кажется Фишеру глубоко неверным, в связи с чем он и предлагает концепцию нарративной парадигмы, которая могла бы уравновесить (или по крайней мере служить альтернативой) существующей теории. Фишер пишет: "Нарративная парадигма видит людей как рассказчиков историй -- авторов и соавторов -- которые творчески считывают и оценивают тексты из жизни и литературы. Она представляет существующие общественные установления как проводники сюжетов, которые всегда находятся в процессе воссоздания, нежели как сценарии" Fisher W. R. The Narrative Paradigm: In the Beginning // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 86 ( здесь и далее перевод на русский мой -- Ю. Ч.).

С этой точки зрения люди вырабатывают суждения о природе того или иного явления, выносят самому явлению или действию человека какую-либо оценку, проверяя связанную с этим явлением историю на ее "чистоту", "истинность", которая, в свою очередь, определяется тем, как эта история коррелирует с реальным опытом человека и теми сюжетами, которые он встречал в течение своей жизни.

Коррективы в парадигму Фишера вносят Михаэль МакГи и Джон Нельсон, которые предпочитают функциональный взгляд на нарратив и сюжетику. Подводя некоторые итоги умозаключениям Фишера, авторы особенно выделяют тот факт, что исследователь видел две отдельные парадигмы человеческой коммуникации: рациональную и наррациональную, повествовательную (в статье - "rational" и "narrational") McGee M. C., Nelson J. S. Narrative Reason in Public Argument // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 139. При этом Фишер упрекает "экспертов", оперирующих исключительно в рамках рациональной парадигмы, в том, что, несмотря на то, что эта парадигма лучше подходит для научного дискурса, она совершенно неприменима в рамках дискурса социального, когда идет обсуждение ценностей общества и процесс дачи моральной оценки тому или иному событию. В этом случае общество нуждается в нарративной парадигме, так как именно с ее помощью оно может выработать мнение о ситуации и дать оценку происходящему. Авторы статьи "Narrative Reason in Public Argument", рассуждая о роли и значении историй в современной жизни, ссылаются также на работы Фредерика Джеймисона, который писал: "нарратив, рассказывание историй -- это специфический способ осмысления мира, имеющий свою собственную логику и не поддающийся осмыслению другими типами мышления" Ibid. P. 142. Тем не менее, с развитием науки история постепенно стала "подкреплением к высказыванию", когда речь заходит о публичной сфере -- история сама по себе перестает существовать, она становится лишь иллюстрацией той или иной истины, положения, которое за счет истории лучше усваивается. Проиллюстрировать сказанное лучше всего примером: рассказывание сказок естественным образом входит в процесс воспитания детей, которым посредством интересных историй преподносят те или иные представления о морали, нравственности, социально-поощряемом поведении и так далее.

По мнению авторов статьи, ставить акцент на "высказывании" (''statement''), нежели на "истории" -- значит, приспосабливаться к культуре, которая открывает (''discover''), нежели создает истины. McGee M. C., Nelson J. S. Op. cit. P. 148 Задача исследователей политических дискуссий и споров -- объяснить, как нарративность (''narrativity'') и истина нуждаются друг в друге. Это поможет восстановить репутацию рассказывания историй как вида убеждения.

На самом деле, считают МакГи и Нельсон, сейчас возникла нужда не столько в нарративной парадигме, разрабатываемой Фишером, сколько в эпистемологии нарративности. Очевидной оппозицией для современной эпистемологии не-нарративной рациональности становится традиционная нарративная эпистемология мифа, показывающая политического мифотворца никем иным, как "переводчиком". Исходя из этого, МакГи и Нельсон предлагают пробудить следующую эпистемологию, необходимую для понимания Homo Narrans:

    1) мифы помогают воспринимать окружающий мир и давать ему оценку; элементы мифа можно считать эпистемологическим эквивалентом денег; 2) таким образом, персонажи, события, установки и символы мифов -- это монеты нашего сознания: больше заработанные, нежели данные без причины; 3) мифы перечисляют ( в оригинале "пересчитывают" - "recount") персонажей, события, установки и символы с целью структурировать их по степени значимости для отдельного человека и общества в целом; 4) уроки, которым учат мифы, это моральный эквивалент денег; элементы мифов -- это оценки и инструменты, которыми оперирует человеческое сознание. Ibid.

Таким образом, истории необходимы человеческому сообществу, чтобы наглядно представлять некоторые моральные и этические аспекты широкому кругу общественности и способствовать, тем самым, их широкому обсуждению.

Наконец, непосредственно историями в политике занимались Ланс Беннет и Мюррэй Эдельман, посвятившие свою статью новым политическим нарративам. С точки зрения этих исследователей, поскольку истории всегда являлись наиболее легким способом донести до широкой общественности идеи той или иной политической силы, этот инструмент часто эксплуатировался в политической коммуникации отнюдь не во благо для общества. Этому способствовали специфические особенности "сюжетного" образа мышления, главной из которых можно считать следующую: информация, которая не соответствует символическому ряду господствующей в умах людей "истории" может быть очень легко ими проигнорирована, отвергнута либо исключена из поля серьезного осознанного рассмотрения. С помощью той или иной истории правящая политическая сила может убеждать общество в приятии тех или иных идеалов, а потому истории о действиях во имя этих идеалов становятся для общества идеальным "побегом из реальности" ("fantazy-escape"), в которой не все соответствует их идеальной картине. Bennett W. L., Edelman M. Toward a New Political Narrative // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985. - p. 158 При этом особенное значение исследователи придают "постоянно повторяющимся историям", которые вероятнее всего имеют своим "скелетом" тот или иной блуждающий мотив или же целый сюжет.

Вопрос создания общественного мнения и видения мира через истории тем более важен, что само это видение мира является отчасти принудительным, так как часто встречаются ситуации "конкурирующих" сюжетов -- когда приятие одной истории автоматически заставляет человека отвергнуть все остальные, не соответствующие первой истории сюжеты. Ibid. P. 159 Такое свойство историй, тем не менее, дополняется парадоксальным обратным качеством: человек, находящийся во власти нарративов, может воспринимать совершенно противоречащие друг другу с точки зрения чистой логики установки и утверждения, если в его сознании никак не противоречат друг другу две истории, которые иллюстрируют эти убеждения. В качестве иллюстрации такого "логического противоречия" можно привести пример человека, который будет ненавидеть жителей западной Украины за "фашизм" и в то же время являться русским националистом радикального толка, трактуя свои убеждения в ключе "патриотизма".

Авторы статьи указывают: "Наша цель -- не устранить нарратив из публичного дискурса, но научиться использовать повествовательную форму более критически и творчески" Bennett W. L., Edelman M. Op. cit. P. 161. Признавая за нарративом большой творческий потенциал в силу того, что именно этот способ описания действительности наиболее обширен, так как именно он может превзойти рациональные ожидания, познакомив человека с новыми для него ощущениями, авторы, тем не менее, не упускают возможности упомянуть о трудности использования нарратива как приема на высоком литературном уровне из-за "ошибочного" ("erroneous") представления о существовании фундаментальных социальных истин, которые не могут быть поставлены по сомнение. Ibid. P. 162

Не менее интересно и замечание авторов статьи и о другом качестве историй, которое может стать особенно влиятельным, когда речь заходит о "бродячих сюжетах". Восприятие события через истории, при условии, что сам сюжет истории уже знаком человеку и повторен много раз, может происходить таким образом, что человек "достраивает" целую историю в своей голове, в то время, как источник информации преподносит ее лишь фрагментарно. Итак, в случае с давно известными сюжетами может не быть необходимости полностью излагать все "звенья" истории, достаточно лишь узнаваемых фрагментов, которые вызовут у человека заранее прогнозируемые ассоциации -- ведь именно по такой схеме и таким образом строился тот или иной известный сюжет и сохранившийся в подсознании, такова его "внутренняя логика", как сказал Жирмунский.

Сила повторений заключается также и в том, что каждый новый круг таких повторений, по мнению авторов статьи, морально готовит публику к восприятию той же схемы или мотива в следующий раз -- это восприятие пройдет еще легче, встретит еще меньше препятствий критического осмысления в силу того, что единожды эта история уже получила доверие человека -- он в силу психологических особенностей склонен довериться ей снова. Bennett W. L., Edelman M. Op. cit. P. 169

Справедливо и замечание исследователей о том, что политические дебаты, речи, официальные отчеты и политические тексты в целом могут и не заключать в себе непосредственных сюжетов -- но становиться благодатной почвой для интерпретации журналистом или непосредственно читателем в сюжетном ключе. Такие "скрытые" сюжеты в политической коммуникации тем лучше, что дают непосредственно политику алиби "непричастности" к манипуляции, если таковая будет усмотрена -- манипуляция в этом случае происходит на стадии создания журналистского текста или сюжета, который транслируется в СМИ.

Самый большой вред от такой эксплуатации сюжетов заключается в том, что "история" может стать не просто способом рассказа о событии или проблеме, но и может стать "альтернативой" действию или решению самой проблемы. Ibid. P. 156 Фиктивное удовольствие, полученное от наблюдения за некоей историей или шоу, не только создает у людей ложную иллюзию "удовлетворения", но и закладывает привычку к наблюдению, бездействию -- человек становится зрителем (в случае "шоу") или же слушателем (в случае "истории"), который сопереживает героям, негодует или торжествует, но фактически -- заменяет этими переживаниями свои реальные действия. Власть по отношению к массе становится на положение Шехерезады, которая рассказывает царю сказки и тем самым делает его зависимым от своего присутствия, располагая к себе и одновременно отдаляя расправу.

С точки зрения авторов, для восстановления нарративного метода изложения событий и предотвращения превращения истории в элемент манипуляции необходимы следующие действия: 1) развитие критического мышления, которое предполагает, что зритель или слушатель будет сопоставлять реалии своей жизни с теми фрагментами и той информацией, которую ему преподносит СМИ; 2) осознание того факта, что противоречащие друг другу истории неизбежны, а следовательно стоит уделять внимание и тем сюжетам, которые противоречат господствующей установке, рассматривая ту реальность и те условия, которые породили эти сюжеты; 3) приятие положения о том, что "священных" и не поддающихся критическому осмыслению и анализу социальных ценностей не существует. Bennett W. L., Op. cit. P. 169-171

Концепцию Homo Narrans горячо поддержали многие писатели и журналисты, а статьи на эту тему и в последние годы появляются на страницах блогов. Так, например, в блоге журналиста Джоэла Фридландера идея о том, что человек является существом, остро нуждающимся в рассказывании и слушании историй, является центральной для всего его поста. Friedlander J. Storytelling is Us. 20.08.2012 Журналист отмечает, что с развитием шоу-индустрии возник особенный спрос именно на истории и сюжеты, которые широко используются в сериалах (как телевизионных, так и книжных, и игровых), так как именно сюжет является двигающей силой и наиболее интересующим аспектом повествования: всем хочется узнать, что Случится потом, что Станет с героем, Достигнет ли он счастья или нет.

Можно отметить и тот факт, что некоторые писатели склонны даже переоценивать роль сюжетов, которые в буквальном смысле этого слова "подчиняют" себе всю человеческую жизнь. Такого мнения придерживается, например, Роберт Джеймс Бидинотто, опубликовавший в своем блоге статью "Сюжеты, которые направляют нашу жизнь". Однако в целом литератор размышляет в том же контексте, в котором вели свои размышления представители концепции Homo Narrans, видя спасение в том, чтобы в ходе личного развития разрабатывать "контр-сюжеты", которые позволили бы выйти из под власти распространенных истин и доктрин. Bidinotto R. J. Narratives that guide our life. 18.04.2011

Базируясь на тех мыслях многочисленных исследователей, которые были приведены в рамках данной работы, можно вполне закономерно вывести положение о том, каким образом политика включается в сознание современного человека. Схема восприятия политики в данном случае остается гомогенной со схемой восприятия всего внешнего мира. Механизм объяснения непонятного через рассказывание историй, которым пользовались первобытные сообщества для объяснения явлений, которые тогда были выше людского понимания, достаточно слаженно работает и в XXI веке: если раньше шаманы и "ведающие" объясняли через истории физические явления, которых обычные люди не понимали, то сейчас с позиции "знающих" средства массовой информации точно так же объясняют не разбирающейся в политике аудитории многие политические события и нюансы через истории о тех или иных действиях политических лидеров. Такой способ преподнесения информации делает ее доходчивой, широко доступной в силу психологической любви человека к наблюдению за неким "представлением" или "драмой", большого потенциала историй к сопереживанию, эмоциональному отклику и идентификации разной степени с тем или иным героем, что можно в целом охарактеризовать как "духовную потребность в рассказывании историй" (если перефразировать слова Марии-Луизы фон Франц).

Это утверждение важно дополнить и мыслью Эрнста Касирэра, который в своей статье "Техника современных политических мифов", сравнивая социальные функции политиков с функциями магов в архаическом обществе, писал следующие строки об еще одной важной социальной функции магов: "Он (Колдун -- прим. Ю. Ч.) раскрывает волю богов и предсказывает будущее. Предсказатель играет незаменимую роль в архаической социальной жизни. <...> Хотя наши методы изменились, суть осталась прежней. Наши современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публичного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления" Касирэр Э. Техника современных политических мифов. . Совмещая таким образом механизмы двух стадий развития человеческого сознания (homo magus, человек магический, и homo faber, человек-ремесленник и художник) политик становится проповедником и адептом религии нового времени -- однако религия эта по сути своей для масс остается неизменной и оперирующей иррациональными инструментами.

Итак, исходя из всего, что было сказано выше, стоит подытожить некоторые умозаключения применительно к блуждающим сюжетам.

Во-первых, следует отметить тот факт, что блуждающий сюжет является наиболее "интуитивно понятной" конструкцией для человеческого восприятия, что делает его соблазнительным инструментом для политической манипуляции, оживляя с помощью блуждающего сюжета те или иные мифические конструкции.

Во-вторых, поскольку блуждающий сюжет, принадлежа к комплексу коллективного бессознательного, обладает огромным психическим потенциалом, который может выражаться в сплочении массы и ее мобилизации, можно сделать предположение, что наиболее активно блуждающий сюжет будет использоваться в моменты наибольшего напряжения политической борьбы -- как внутренней (выборы лидера страны), так и внешней (например, в ситуации информационной войны).

Кроме того, использование сюжета, предположительно, будет шире в государствах, где наблюдается низкий уровень политической компетентности граждан, высокий уровень политической инертности, психологической тяги к наблюдению за представлением ("шоу"). Плохо развитое критическое мышление и низкий уровень осведомленности в политических вопросах многократно усиливают шанс того, что тот или иной сюжет найдет благодатную почву в массовом сознании.

На основании вышесказанного предположим также, что потенциал блуждающего сюжета будет выше при наличии некоторой "традиции" к нарративному методу в освещении политики (что характерно для государств с развитой идеологией, склонной к тоталитаризму), так как восприимчивость к мифу является не только врожденной, но и в какой-то степени "привитой". Такое предположение позволит в рамках работы учитывать восприятие современных российских политических сюжетов старшим поколением нашей страны, которое выросло в подобной "традиции" и привычно к ней.

Немаловажно учитывать и соображения о форме передачи сюжета, который может "зародиться" уже в момент создания материала о событии, а также о том факте, что сюжет может непосредственно "сложиться" уже в голове слушателя/зрителя, в то время как в самом тексте были лишь фрагменты, подталкивающие его к сюжетному восприятию. С этой точки зрения нам важно учитывать не только специфику отдельного материала, но и форму подачи информации.

Присовокупив к этому положению и тот факт, что блуждающий сюжет наилучшим образом реализует свой потенциал не только в случае, когда он подходит к архетипу своего героя, но и когда материал создает единое семантическое поле, в которое сюжет гармонично вписывается. Можно говорить о том, что здесь работает своеобразный закон о триединстве, которым пользовались греческие драматурги, только в нашем случае речь идет о единстве "маски" героя (сюжет согласуется с архетипом), действия (части сюжета не противоречат сами себе и другим использованным в ходе политической коммуникации этого актора сюжетам) и места действия (язык материала и его символический ряд должны согласовываться с выбранным бродячим сюжетом).

Наконец, примем во внимание и тот факт, что непротиворечащие друг другу сюжеты могут быть использованы одновременно, что приводит нас к одной из возможных стратегий по использованию этих сюжетов. Охарактеризуем ее пока как стратегию "широкого посева", так как ее механизм предполагает одновременное использование широкого ряда подобранных не противоречащих друг другу сюжетов, предполагая, что каждый из выбранных сюжетов найдет особенно активный отклик в "своих" группах и слоях населения. Возможным эффектом такой стратегии, если следовать логике, будет кумулятивное накопление сюжетов (в случае, если в сознании массы или группы "укоренились" сразу несколько сюжетов), а следовательно, при потере доверия к одному из них "ментальный щит" последователя той или иной политической силы будет лишь ослаблен, но не сметен полностью.

Дополнив этими соображениями выводы, которые были сделаны в ходе предыдущих глав, приступим к практическому рассмотрению блуждающих сюжетов в современной политической коммуникации.

Похожие статьи




"БЛУЖДАЮЩИЕ СЮЖЕТЫ" В КОНЦЕПЦИИ HOMO NARRANS - Анализ закономерностей использования и технологических возможностей блуждающего сюжета в современной российской и зарубежной политической коммуникации

Предыдущая | Следующая