"Великий" Гэтсби - "Американская мечта" в романе "Великий Гэтсби" Фицджеральда

"Великий Гэтсби" - бесспорно, социальный роман, Социальность книги определяется тем, что как изображенные в ней события и характеры, так и основной конфликт, определяющий ее действие, имеют прямое и жизненно важное отношение к судьбе всех людей в обществе. Речь идет о гибельности для человека навязанной ему ложной цивилизации, в которой счастье искусственно отождествляется с материальным успехом и все духовные и моральные стимулы человеческой натуры подчинены религии богатства. Тема "американского образа жизни" как уловляющей человека западни - для проблематики всей новейшей американской литературы, Фицджеральд подходит по преимуществу с морально-эстетическим критерием.

Но чем же велик Гэтсби? В чем смысл названия романа? По-видимому, этот эпитет, применительно к Гэтсби, имеет в книге двойное значение. Гэтсби мишурно "велик" в своей роли богача с таинственной репутацией, хозяина абсурдно-пышных празднеств, которые он устраивает в надежде привлечь внимание Дэзи, - эти черты Гэтсби вызывают иронию моралиста-рассказчика. В то же время он доподлинно велик силой своего чувства, преданностью мечте, "редкостным даром надежды". И с минуты, когда ему открывается, что Дэзи, для которой он вступил на этот путь, отвергла его, он теряет всякий интерес к своему богатству и ко всему, что с ним связано, и фактически расстается с жизнью еще раньше, чем его настигает пуля убийцы. Роман можно рассматривать как "роман воспитания". Если брать его в этом аспекте, то в центре книги окажется рассказчик, Ник Каррауэй, постоянный свидетель, комментатор, а по временам и активный участник развертывающихся событий.

Он выходит из них умудренный грустным опытом, который отныне наложит отпечаток на всю его жизнь. Лето - осень 1922 года, сближение с Гэтсби и участие в развернувшейся драме производят в нем глубокий моральный сдвиг. Он вступает в круговорот событий, еще уверенный, что достаточно хорошо разбирается в "основных нравственных ценностях". Познакомившись с Гэтсби, он сам говорит, что тот воплощает в себе все, что он, Ник Каррауэй, "искренне презирал и презирает". Напротив, в Бьюкененах, как и в подруге Дэйзи, Джордан Бейкер, многое ему близко, нравится или, во всяком случае, импонирует. Эти симпатии и антипатии, внушенные ему навыками и средой, подвергаются сильнейшему испытанию и неожиданно для него рушатся. [17, с.33]

"Гэтсби себя оправдал..." - размышляет он позже, подводя итоги случившемуся. "Ничтожество на ничтожестве, вот они кто... вы один стоите их всех, вместе взятых", - кричит он, прощаясь с Гэтсби при своем последнем свидании с ним. Он порицает Гэтсби, но жалеет его, как жертву аморального порядка жизни, в котором все они - Гэтсби, Бьюкенены, Джордан, он сам - вольные или невольные участники, связанные круговой порукой. Он порицает Бьюкененов и винит их как активных виновников аморального порядка жизни. "Они были беспечными существами, Том и Дэзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз..." Потрясение, пережитое Каррауэем, заставляет его отказаться от нравственных компромиссов, которые он считал до сих пор приемлемыми для себя и "в порядке вещей". Он безрадостно смотрит вперед, не видит какого-либо спасения от правящего в жизни зла и считает своим долгом честно рассказать о том, что ему привелось увидеть, не приукрашивая порока и отдавая должное смелости человеческого сердца.

Проблема Гэтсби, который не сумел отделить свой идеал любви от идеала богатства, сводится в конечном счете к моральной и эстетической капитуляции человека перед мощью денег.

Посмотрев фильм и прочитав книгу "Великий Гэтсби" можно прийти к выводу, что безумно великим по духу был этот человек - Джей Гэтсби, достойный самой высокой буквы. Его величие кроется не в том положении, которое он сумел достичь: огромном особняке, дорогих машинах, шикарных вечеринках, необычных связях с богатым, преступном миром, а в том, что он умел жертвовать и отдавать, в то время, когда многие привыкли брать.

Гэтсби любил свою Дейзи, все ей прощая, и оправдывая ее. Он прошел ради своей мечты за любимой непреодолимо-сложный путь в бездушный внутренний мир людей, напыщенный внешне бессмысленными идеалами, не рассмотрев тех же качеств в обожаемой особе, - пустоту, беспечность и трусость. Джей остался верен своей любви до конца, и как это не грустно, до последней капли крови, растворившейся с водой в бассейне.

Единственным человеком, оставшимся верным их дружбе, которому Джей доверился, не покупая, ничего не доказывая, просто объясняя и открывая свою тайну, оказался удивительный Ник Каррауэй с тончайшими и чувствительными струнами души. Он - то, в конечном счете, и разделил с ним всю боль пополам, приняв его трагедию как свою собственную, не предавая, а понимая и помогая ему.

Без трагедии мы никогда не узнали бы о таком великом человеке, как Джей Гэтсби, способного на безумные порывы и поступки.

Однако, люди не идеальны. В романе можно заметить некоторую особенность, почему Джею не повезло с Дейзи, она оказалась для него, как бы, наказанием за всю его прошлую распутную жизнь, на ней он решил остановиться, посчитав ее "самой достойной". И дело здесь даже не в прежних связях, а в отношении к самим женщинам, которых он презирал, будучи избалованным их нежностью, любовью и ласками. Над одними он смеялся за неопытность, других ненавидел за честность, откровенность их мнений по отношению к его эгоизму. И вот оно наказание - Дейзи, его сладкая боль. Что ж, велика цена искупления. Как и велик сам Гэтсби. Величие, которого, мы никогда не станем отрицать, не смотря ни на какие обстоятельства и факты его биографии. Нельзя не расположиться к Гэтсби.

Он понес больше, чем натворил, сохранив веру в любовь до последнего биения сердца своей короткой жизни, выдержав тяжелейшие испытания и преграды, оставаясь великодушным и порядочным. Если вспомнить, у Гэтсби и воспитания - то особого не было, его родители приходились всего - лишь неумелыми фермерами, но настолько он был вежлив, учтив, галантен, обходителен, готовый всем помочь и откликнуться на обычную просьбу, что диву даешься его манерам.

У всех перечисленных примеров есть одна, невидимая на первый взгляд, общая тема - любовь. Никогда не получится создать ничего хорошего, доброго, светлого, тем более, неумирающего, великого, вечного не вложив в это частицу своей души и не проникнувшись к этому любовью.

Кто же этот Джей Гэтсби? В чем его власть? Никто об этом точно не знает. Он ничего не делал напоказ. Гэтсби хватило сил, мужества, ума и фантазии идти к своей цели медленно и верно, завоевывая любимую. Его неожиданное появление среди богачей того времени многим не давало покоя. Как ни странно, за доброту, отзывчивость и гостеприимство Джея постоянно поливали грязью и сплетнями за спиной, ничего не представляющие из себя, пустые людишки.

Одна из самых значимых проблем в романе "Великий Гэтсби" - это общество. Фицджеральд подразумевает не один слой, присутствующий на приемах у Гэтсби, а все общество вообще. Но для начала рассмотрим гостей Джея Гэтсби:

"Летними вечерами на вилле у моего соседа звучала музыка. Мужские и женские силуэты вились, точно мотыльки, в синеве его сада, среди приглушенных голосов, шампанского и звезд. Днем, в час прилива, мне было видно, как его гости прыгают в воду с вышки, построенной на его причальном плоту, или загорают на раскаленном песке его пляжа, а две его моторки режут водную гладь пролива Лонг-Айленд, и за ними на пенной волне взлетают аквапланы. По субботам и воскресеньям его "роллс-ройс" превращался в рейсовый автобус и с утра до глубокой ночи возил гостей из города или в город, а его многоместный "форд" к приходу каждого поезда торопливо бежал на станцию, точно желтый проворный жук. А в понедельник восьмеро слуг, включая специально нанятого второго садовника, брали тряпки, швабры, молотки и садовые ножницы и трудились весь день, удаляя следы вчерашних разрушений". [5, с.82]

Джаз - это лучшее определение для людей того времени. Мелодия может резко сменить ритм, или вдруг привычный, спокойный ход музыки нарушит саксофон, так и люди "времени джаза" мечутся в поисках себя.

"Я как-то стал записывать на полях железнодорожного расписания имена гостей, бывавших у Гэтсби в то лето. На расписании стоит штамп "Вводится с 5 июля 1922 года", оно давно устарело, и бумага потерлась на сгибах. Но выцветшие записи еще можно разобрать и по ним легче, чем по моим банальным суждениям, представить себе то общество, которое пользовалось гостеприимством Гэтсби, любезно платя хозяину тем, что ровным счетом ничего о нем не знало" - "мрачная свалка". Список имен включает в себя людей, имена которых можно было встретить на страницах светских хроник, киножурналов. Фицджеральд с удивительной точностью воссоздает атмосферу вульгарного американского общества. Если все эти люди знамениты или достигли положения в обществе, почему же они тогда не поступают культурно? Вместо благодарности - неизвестность. Вот чем платит высшее общество Гэтсби за его гостеприимность. Зачем они приходят? Просто ради веселья. И касается это не только гостей Гэтсби, но и среднего класса тоже, да и не только среднего класса, а общества в целом.

В послевоенный период, все общество было деморализовано, недаром его называют "потерянным поколением". Виной всему не только стиль жизни "наспех", минутные удовольствия и прочее. Главная цель в жизни каждого человека должна быть не материальная, как это происходило тогда, да и сейчас мы от этого не ушли. Человек создан для того, чтобы обогащать свою душу, высшая цель человека - душа. Это было заложено в высших моральных устоях общества. Фицджеральд видел упадок нравов, характеризующийся уходом человека от истинного предназначения, и поиск больших средств к существованию. Это приводит к краху общества в целом. Каждый человек становиться сам за себя: он может получить деньги, любовь, счастье независимо от состояния души, но то что этот человек породит будет пустотой. [19, с.25]

"Одна из желтых девиц сидела за роялем, а рядом стояла рослая молодая особа с рыжими волосами, дива из знаменитого эстрадного ансамбля, и пела. Она выпила много шампанского, и на втором куплете исполняемой песенки жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной -- поэтому она не только пела, но еще и плакала навзрыд. Каждую музыкальную паузу она заполняла короткими судорожными всхлипываниями, после чего дрожащим сопрано выводила следующую фразу. Слезы лились у нее из глаз -- впрочем, не без препятствий: повиснув на густо накрашенных ресницах, они приобретали чернильный оттенок и дальше стекали по щекам в виде медлительных черных ручейков. Какой-то шутник высказал предположение, что она поет по нотам, написанным у нее на лице; услышав это, она всплеснула руками, повалилась в кресло и тут же уснула мертвецки пьяным сном".

Фицджеральд специально использовал стиль отчуждения. Мы видим каждого из присутствующих, каждого из описанных людей, но не ощущаем их как живых, с присущей живому человеку внутренней жизнью. Они будто из другого мира. Описывая отчуждение людей друг от друга, от своей человеческой сущности, Фицджеральд показывает свое отстранение от них, от общества "века джаза", от "потерянного поколения".

Фицджеральда законно признают идеальным творцом, который смог передать не только краски, надежды, мечты, мысли и ритмы поколения 20х годов Америки, а к тому же "самую дорогостоящую оргию" за всю свою историю. Лихорадочный "джазовый век" нашел в Фицджеральде своего летописца и поэта. [20, с.205]

Джей Гэтсби, питающий в себе неутолимую веру в "мечту", на протяжении романа поднимается с одного уровня на совершенно другой. Изначально, мы наблюдаем его как человека-загадку, скрывающего в себе что-то возвышенное и великое, а в итоге, приходим к развратному миллионеру-спекулянту. Несмотря на это мы наблюдаем и личностный рост Гэтсби. Его цель, представляет своего рода "Священный Грааль", в котором соединятся богатство, власть, жизненная сила, и "его чудо-света" воплощающееся в хрупкой, красивой, богатенькой Дэйзи. Биография Гэтсби складывается таким образом, что ее можно считать иронической основой для духовного восхождения. Гэтсби гангстер-идеалист, который претендует на то, что имеет в себе такую "силу", чтобы доминировать над пространством и временем, чтобы волей извлекать прошлое, и принести в природу, в мир благополучие под его творческим надзором. Неясность и расплывчатость заключена в самом характере Гэтсби. В душе Гэтсби разворачивается конфликт двух несовместимых устремлений, двух разнородных начал. Одно из этих начал -- "наивность", простота сердца, негаснущий отблеск "зеленого огонька", звезды "неимоверного будущего счастья", в которое Гэтсби верит всей душой. Другое же -- трезвый ум привыкшего к небезопасной, но прибыльной игре воротилы-бутлеггера, который и в счастливейший для себя день, когда Дэйзи переступает порог его дома, раздает по телефону указания филиалам своей "фирмы". На одном полюсе мечтательность, на другом -- практицизм и неразборчивость в средствах, без чего не было бы ни особняка, ни миллионов. Широта души и беспринципность, переходящие одно в другое. Фицджеральда привлекают энергия, сила и тревожит пустая растрата сил. Много сомнений вызывает вопрос: чем же велик Гэтсби? Как может быть велик мошенник. Сцена, когда Гэтсби демонстрирует свой великолепный гардероб Дэйзи и Нику, вызывает неприятное ощущение хвастовства. Еще в самом начале произведения образ Гэтсби имеет двойственную натуру, и лишается четкого контура. Ник Каррауэй описывает Гэтсби: "В этом человеке было поистине нечто великолепное, какая-то повышенная чувствительность ко всем посулам жизни... редкостный дар надежды, романтический запал...", при всем этом изначально он говорит, что в нем было также все, что он так искренне презирает" в людях его круга. Гэтсби поистине велик своей непоколебимой верой в мечту. То как Гэтсби самоотверженно отвергает, то, что предлагает ему реальность, открывает нам его как человека великого. Также Гэтсби, несомненно, велик, как поучительный герой, на примерах и ошибках которого мы должны учиться. Гэтсби значителен как художественный символ духовной Америки. Человек-миф, дом которого, наполнен джазовой музыкой, украшен цветами, уникален в дизайнерском исполнении, его библиотека с книгами на любой вкус, дом, в котором сосредоточена вся светская тусовка, дом который существует как маленькое государство, защищенное от внешнего воздействия. Фицджеральд как бы противопоставляет ему бунгало Ника Каррауэйя, повествователя истории с ограниченными надеждами, его дом не хранит в себе секретов, а прячет лишь брокерские отсчеты, но, несмотря на это, символы обоих проникают друг в друга. Гэтсби, как бог на колеснице, являющейся дорогим автомобилем, облаченный в свою розово-золотую амуницию, но он же и Джимми Гетц, сделавший себя сам, в противоположность которому поставлен Ник, который является летописцем произошедшего, вместе с тем он представляет тот самый средний класс, и он же является главной соединительной силой, прошлого и настоящего: с Томом Бьюкененом учился в университете, Дэйзи, его дальняя родственница, а Гэтсби сосед. Связь Гэтсби и Ника характеризуется не только их дружескими отношениями, но еще и указывает на значения "американской мечты", как общей, национальной, которая в любом случае затронет каждого. В этом проявляется социальная значимость романа "Великий Гэтсби", изображенные в ней события и характеры, основной конфликт, определяющий действие, имеют прямое и жизненно важное отношение к судьбе всех людей в обществе. "Мой роман -- о том, как растрачиваются иллюзии, которые придают миру такую красочность, что, испытав эту магию, человек становится безразличен к понятию об истинном и ложном" - в "Великом Гэтсби" выразился и трагизм "века джаза", и его особая, болезненная красота.

Ко времени появления романа "Великий Гэтсби" (The Great Gatsby, 1925) писатель и эпоха, в которую взошла его звезда, настолько отождествились в массовом представлении, что книгу, оказавшуюся высшим завоеванием Фицджеральда, читали как еще одну грустную "сказку века джаза", хотя ее проблематика намного сложнее. Определяя значение этого романа, А. Зверев писал: "Вобрав в себя гамму распространенных тогда настроений, "Великий Гэтсби" резко выделился на фоне всего написанного Фицджеральдом прежде, главным образом за счет обретенного историзма мышления, что позволило автору связать кризис веры, который происходил в 20-е гг., с драматической эволюцией давнего национального мифа -- "американской мечты" [11, c.517].

Замысел "Великого Гэтсби" претерпел долгую эволюцию. Первоначально Фицджеральд намеревался отнести действие к 80-м годам прошлого века, избрав фоном событий Нью-Йорк и Средний Запад того времени. Этот план был изложен в двух письмах издателю М. Перкинсу, датированных июнем 1922 г. С замыслом романа связаны новеллы Фицджеральда "Зимние мечты" и "Отпущение грехов".

В самом романе "Великий Гэтсби" нашло отражение дело крупного нью-йоркского маклера Фуллера-Макджи, объявившего себя банкротом, о котором много писали в 1923 году американские газеты. Как выяснило следствие, руководство фирмы Фуллера-Макджи незаконно использовало средства своих акционеров для рискованной биржевой игры. По многочисленным уликам, за спиной Фуллера стоял один из крупнейших спекулянтов времен "просперити" А. Ротстайн, однако ему удалось выйти сухим из воды [9, c.695-696]. В 1922 году Фицджеральд провел лето на Лонг-Айленде по соседству с виллой Фуллера, чем объясняется повышенный интерес писателя к этому делу. В облике главного героя Гэтсби есть безусловное сходство с Фуллером, а его взаимоотношения с Вулфшимом напоминают отношения Фуллера и Ротстайна. Прослеживается сходство с биографией Фуллера и в основных коллизиях Гэтсби.

Роман "Великий Гэтсби" появился одновременно с "Американской трагедией" Драйзера. Герои обеих книг стремятся воплотить в жизнь "американскую мечту", которая сводится для них к богатству и престижности, и терпят сокрушительное поражение. Клайд Грифитс и Джей Гэтсби, как пишет А. Н. Николюкин, "два варианта одного и того же социального типа, молодого человека, готового идти на все ради осуществления своей мечты, прислушивающегося лишь к одному зову - "барабанным зорям своей судьбы". Роскошные и беспорядочные приемы на вилле Гэтсби - микрокосм американского "века джаза"..., сквозь который просвечивают иллюзии и мечты самого Гэтсби, его смешная вульгарность и мнимое величие" [22, c.49].

История эволюции и крушения мечты Гэтсби - это история его тщетной и трагической попытки приобщиться к уровню жизни американских богачей, в самом голосе которых "звучат деньги". Краткое содержание проблематики романа А. Н. Николюкин передает такими словами: "Пылкое воображение толкает Гэтсби к самоутверждению по образцу Бенджамина Франклина или героев популярных в свое время романов Хорейшо Элджера о преуспевающем молодом человеке. Он страстно жаждал стать богачом, хотя и не знал еще, что означает на деле богатство и успех. Встреча с миллионером Дэном Коди решает его судьбу. Осознав свой идеал, Гэтсби стремится найти вне себя нечто такое, ради чего стоило бы жить. Эта вторая мечта Гэтсби осуществляется, когда он знакомится с Дэйзи, дочерью богатых родителей, становится ее возлюбленным. Однако связь с миром богатства ведет к гибели Гэтсби с такой же закономерной неизбежностью, как и гибель драйзеровского Клайда, пожалевшего приобщиться к тому же миру богатства. Сама "американская мечта" таит в себе ловушку" [23, c.49-50].

Но проблематику романа нельзя свести к коллизиям, характерным для недолговечной "джазовой" эпохи американской жизни. По мнению А. Зверева, "трагедия, описанная в "Великом Гэтсби", оказалась типично американской трагедией, до такой степени не новой, что вину за нее было невозможно возложить лишь на золотой ажиотаж времен "процветания", погубивший не одну жизнь. Корни главного конфликта уходят гораздо глубже. Они тянутся к истокам всего общественного опыта Америки, освященного недостижимой мечтой о "земном святилище для человека-одиночки", о полном равенстве возможностей и безграничном просторе для личности. Они уходят в "американскую мечту", завладевшую и героем романа Джеем Гэтсби. Правила, которые он с юности для себя установил,-- это в своем роде законченный кодекс поведения для всякого верующего в "мечту" и твердо вознамерившегося старанием, бережливостью, трезвым расчетом и упорным трудом пробить себе путь в жизни, собственным примером доказать, что шансы равны для всех и решают только качества самого человека" [24, c.39].

Гэтсби ведомы и устремления совсем другого рода -- не утилитарные, не своекорыстные. И такие устремления тоже созвучны "мечте". "В некоторых отношениях, - пишет далее А. Зверев, - Гэтсби -- это законченный "новый Адам", каких и до Фицджеральда немало прошло через американскую литературу: от куперовского Натти Бампо до Гека Финна. Но в 20-е годы что-то всерьез поколебалось в самосознании американцев. Впервые и сама "мечта" начала осознаваться как трагическая иллюзия, не только не возвышающая личность, но, наоборот, отдающая ее во власть губительных индивидуалистических побуждений или обманывающая заведомо пустыми и тщетными надеждами. Это была тема Драйзера и Льюиса. Фицджеральд нашел свой угол зрения и свою тональность. Сказалась его особая чуткость к болезненным явлениям "века джаза". Сказалась "незатухающая ненависть" к богатым, к людям типа Тома Бьюкенена, который олицетворяет в романе мир бездушного утилитаризма, агрессивного своекорыстия, воинствующей буржуазной аморальности. Сказалась способность Фицджеральда безошибочно распознавать трагедию, даже когда она скрыта за блистательным маскарадом. Сказалось, наконец, его недоверие к любым иллюзиям и "легендам", обострившееся и оттого, что "легенда" уже сопутствовала ему самому, став для писателя непереносимой и побудив его весной 1924 года уехать в Европу с единственной целью-- "отбросить мое прежнее "я" раз и навсегда" [25, c.40]

"Великий Гэтсби" -- книга, где всего полнее раскрылась своеобразная черта дарования Фицджеральда, которую критики определяют как "двойное видение", имея в виду его способность "одновременно удерживать в сознании две прямо противоположные идеи", вступающие одна с другой в конфликтные отношения, тем самым создавая драматическое движение сюжета и развитие характеров; сам он в "Крушении" назвал эту способность критерием подлинной культуры духа.

"В "Гэтсби" авторское сознание "удерживает" всю противоречивость содержания "американской мечты" -- и главное -- постигнутую Фицджеральдом закономерность ее банкротства" [25, c.45].

Когда редактор М. Перкинс, прочитав рукопись, присланную Фицджеральдом из Парижа, посоветовал четче обрисовать фигуру главного героя, Фицджеральд ответил ему так: "Странно, но расплывчатость, присущая Гэтсби, оказалась как раз тем, что нужно" [26, c.162-163].

В "Великом Гэтсби" все и держится на двойственности главного персонажа, неясности его побуждений. Двойственным является сам сюжет, внешне схожий с сюжетами "романа тайн" (таинственная вилла и ее хозяин, о котором ходят разные слухи: "будто он когда-то убил человека" [18, c.53], или же "во время войны был немецким шпионом" [26, c.54]; романтическая интрига, детективное расследование, тайна гибели), но вмещающий серьезное, философское содержание. О том же пишет и А. Зверев: "Роман, построенный как история преступления по бытовым мотивам, перерастал в философское повествование, касающееся болезненной проблематики, сопряженной с деформациями американского нравственного идеала личности, утверждающей самое себя в борьбе за счастье и этой целью оправдывающей собственный индивидуализм" [27, c.517]. Двойственны мотивы действий персонажей второго плана (Джордан Бейкер, гости на приемах Гэтсби), поскольку все они стремятся развеять таинственность, которая окутала равного героя задолго до того, как он появится в рассказе Ника Каррауэя.

Все повествование насыщено метафорами, своим контрастом подчеркивающими эту двойную перспективу происходящих в нем событий: карнавал в поместье Гэтсби - и соседствующая с его домом свалка отбросов, "зеленый огонек" счастья, на миг посветивший герою, - и мертвые глаза, смотрящие с гигантского рекламного щита, и т. п. Хрупкая поэзия "века джаза" и его обратная сторона - разгул стяжательских амбиций, порождающих аморализм, - переданы писателем в их нерасторжимом единстве.

Двойственность проявляется в сопоставлении различных мотивов: карнавала и трагедии, праздничности и холодной расчетливости, веселья и холодной мертвенности, любви и продажности.

Так, "магия" карнавала, не прекращающегося на протяжении почти всего действия романа, усиливается и приобретает драматический оттенок ввиду близкого присутствия "гибельного места" - Долины Шлака: здесь, под колесами автомобиля, которым управляет Дэзи, погибнет любовница Бьюкенена, а Гэтсби расплатится жизнью за трагедию, в которой неповинен.

В праздничной атмосфере беспечного разгула гости Гэтсби, словно бы и впрямь вернувшие себе естественную раскованность, праздничность восприятия жизни, разговаривают голосами, в которых "звенят деньги". К дому Гэтсби, в котором, как в загородном увеселительном парке, всегда оживленно и радостно, нужно ехать мимо рекламного щита с нарисованными на нем пустыми и холодными глазами доктора Эклберга -- мертвого идола, царящего над свалкой несбывшихся надежд.

Фицджеральд настойчиво стремится создать у читателя ощущение какой-то загадки, таящейся в судьбе Гэтсби, и это стремление, безусловно, не продиктовано лишь требованиями детективного жанра. Дело и не в недостаточно умелой выписанности главного персонажа.

Неясность, "расплывчатость" заключена в самом характере Гэтсби. Как справедливо отмечает А. Зверев, "он "расплывчат" по сути, потому что в душе Гэтсби разворачивается конфликт двух несовместимых устремлений, двух совершенно разнородных начал. Одно из этих начал -- "наивность", простота сердца, негаснущий отблеск "зеленого огонька", звезды "неимоверного будущего счастья", в которое Гэтсби верит всей душой; типичнейшие черты взращенного американской историей (а в еще большей степени -- американской социальной мифологией) "нового Адама". Другое же -- трезвый ум привыкшего к небезопасной, но прибыльной игре вороти-лы-бутлегера, который и в счастливейший для себя день, когда Дэзи переступает порог его дома, раздает по телефону указания филиалам своей "фирмы". На одном полюсе мечтательность, на другом -- практицизм и неразборчивость в средствах, без чего не было бы ни загородного особняка, ни миллионов. На одном полюсе наивная чистота сердца, на другом -- поклонение Богатству, Успеху, Возможностям, почитание тех самых фетишей, которые самому же Гэтсби так ненавистны в Томе Бьюкенене и людях его круга" [26, c.41-42].

Двойственность заглавного персонажа, в котором стойкая приверженность идеалу "нового Адама", доверяющего лишь голосу сердца, сочетается с оправданием аморализма в борьбе за житейский успех, придает трагический колорит образу этого бутлегера, воплотившего в себе исходное противоречие национального сознания.

Соединение столь полярных начал в образе героя, конечно же, не может не закончиться "взрывом". И гибель Гэтсби, по первому впечатлению нелепая, на деле -- закономерный, единственно возможный финал. Дело в том, что средства, избранные героем для завоевания счастья, каким он себе его представляет, неспособны обеспечить его, каким его. "Мечта" рушится -- не только потому, что Дэзи оказывается продажной, но и потому, что "непреодолимо духовное заблуждение самого Гэтсби, который "естественное" счастье вознамерился завоевать бесчестным, противоестественным путем, выплатив за Дэзи большую, чем Бьюкенен, сумму и не брезгуя ничем, чтобы ее собрать. А без "мечты" существование "нового Адама" бессмысленно. Выстрел обманутого автомеханика, который должен был настичь Бьюкенена, а угодил в Гэтсби, подобен удару кинжала, каким в средневековье из милосердия приканчивали умирающего от ран" [27, c.42].

Возникает правомерный вопрос: почему же в таком случае Фицджеральд назвал своего героя великим В заглавии романа обычно видят авторскую иронию. И на первый взгляд это так: Гэтсби, человек явно незаурядный, растерял себя в погоне за ничтожной целью -- богатством. Ничтожным оказалось и его божество -- Дэзи, к чьим ногам положена вся его жизнь, ничтожен и пуст весь оплаченный Гэтсби "праздник жизни" (карнавал), завершающийся -- уже после гибели героя -- телефонным разговором о туфлях для тенниса, позабытых одним из гостей, и ругательством, нацарапанным на ступеньках лестницы.

Но в определенном смысле Гэтсби действительно велик. Он воплощает ярчайший тип американского "мечтателя", хотя "мечта" и ведет его сначала на опасную тропу бутлегерства, затем -- в совершенно чужой его натуре мир Тома Бьюкенена и, наконец, к катастрофе.

Сам повествователь, Ник Каррауэй, для которого Гэтсби до знакомства с ним воплощал все заслуживающие презрения черты: самодовольство нувориша, культ безвкусной роскоши и т. п., - не может не признаться себе в том, что в Гэтсби есть "нечто поистине великолепное". "Должно быть, - рассуждает он, - и в самом деле было что-то романтическое в этом человеке, если слухи, ходившие о нем, повторяли шепотом даже те, кто мало о чем на свете считал нужным говорить, понизив шепот" [28, c.54]. Причиной была не только щедрость Гэтсби, его старания скрасить будни праздничностью. Когда рассказчик впервые своими глазами видит Гэтсби, перед ним -- влюбленный, романтик, разглядывающий усыпанное звездами летнее небо. "Второй облик" Гэтсби явно не согласуется с первым, а вместе с тем неспроста у Каррауэя мелькнула мысль, что богатый сосед прикидывает, какой бы кусок небосвода отхватить для одного себя,-- подобные побуждения точно так же в натуре Гэтсби, как и мечтательность, романтичность, "естественная" для "нового Адама" доброта, "естественное" для него стремление сделать счастливыми всех. Поэтому так колеблется оценка рассказчиком образа Гэтсби. "И тут улыбка исчезла - и передо мною был просто расфранченный хлыщ, лет тридцати с небольшим, отличающийся почти смехотворным пристрастием к изысканнным оборотам речи" [18, c.57]; "За этот месяц я встречался с Гэтсби несколько раз и, к своему разочарованию, убедился, что говорить с ним не о чем. Впечатление незаурядной личности, которое он произвел на меня при первом знакомстве, постепенно стерлось, и он стал для меня просто хозяином великолепного ресторана, расположенного по соседству" [29, c.69].

На протяжении всего романа в Гэтсби будут выявляться совершенно несовместимые качества и побуждения. "Здесь, - по мнению А. Зверева, - не только внутренняя необходимость "расплывчатости" Гэтсби, каким он предстает читателю. Здесь и неопровержимая логика социальных законов, которыми предопределена реальная жизненная судьба и реальная этическая позиция "мечтателя" наподобие Гэтсби. Не случайно Фицджеральд, говоря о своем романе, указывал на "Братьев Карамазовых" как на образец, которому стремился следовать: "Великий Гэтсби" не столько драма отдельной личности, сколько драма идеи, получившей совершенно ложное воплощение" [9, c.43]. Это, безусловно, так, однако тут, по нашему мнению, присутствует в определенной степени и элемент игры, попытка сыграть в разные образы.

Конечно, Гэтсби понимал всю несовместимость этих образов. Но он был "велик" именно своей стойкой приверженностью идеалу "нового Адама". Как пишет Фицджеральд, подводя итог роману, "Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда - завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки... И в одно прекрасное утро..." [31, c.160].

Но все дело как раз в том, что прекрасного утра наступить не может. Идеал недостижим. Ибо "мы пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое" [32, c.160]. Перефразируя метафору, которой заканчивается роман, можно сказать, что все дальше отодвигается осуществление "мечты", а "новый Адам" все больше выглядит лишь обманчивой грезой.

Сам Идеал оборачивается против Гэтсби, заставляя его следовать правилам Успеха, выгодной коммерции, обогащения,-- ведь иначе вершин счастья не покорить, а "стремление к счастью" присуще человеку по самой его природе и, стало быть, оправдывает любые усилия личности для его достижения.

"Великим Гэтсби" было открыто выражено неверие в то, что Америка и впрямь когда-нибудь сделается "земным святилищем для человека-одиночки". В заключительной сцене романа Каррауэй провидит "древний остров, возникший некогда перед взором голландских моряков,--нетронутое зеленое лоно нового мира. Шелест его деревьев, тех, что потом исчезли, уступив место дому Гэтсби, был некогда музыкой последней и величайшей человеческой мечты; должно быть, на один короткий, очарованный миг человек затаил дыхание перед новым континентом, невольно поддавшись красоте зрелища, которого он не понимал и не искал, - ведь история в последний раз поставила его лицом к лицу с чем-то, соизмеримым заложенной в нем способности к восхищению" [32, c.169].

Но так и не придет "одно прекрасное утро", как за ним ни гнаться, как бы старательно ни инсценировать его приход разгульным весельем "века джаза". Для Ника Каррауэя это главный вывод из истории, происшедшей у него на глазах. Писательское поколение, выступившее в 30-е годы, уже примет финальные строки "Великого Гэтсби" как аксиому.

Заканчивая "Гэтсби", он писал одному из друзей: "Мой роман - о том, как растрачиваются иллюзии, которые придают миру такую красочность, что, испытав эту магию, человек становится безразличен к понятию об истинном и ложном" [33, p.286].

В "Великом Гэтсби" выразился и трагизм "века джаза", и его особая, болезненная красота. Через всю книгу проходят два образных ряда, соотнесенных в грустной и поэтической тональности романа.

Показывая беспочвенность и бесперспективность "мечты" в современном автору американском обществе, вскрывая ее несовместивость с буржуазными идеалами и ценностями, Фицджеральд одновременно оплакивает эту мечту, сожалея о ее недостижимости. Отсюда тот свойственный его произведениям налет грусти и трагизма рядом с внешней праздничной карнавальностью, который придает особое очарование и одновременно метафизичность его художественным текстам.

Похожие статьи




"Великий" Гэтсби - "Американская мечта" в романе "Великий Гэтсби" Фицджеральда

Предыдущая | Следующая