Почему роман "Дон Кихот" называют шедевром мировой литературы?


"Дон Кихот" Сервантеса - книга колоссального внутреннего объема. Это книга, которая оказалась значительно шире своего первоначального замысла - осмеяния рыцарских романов. Очень значимы в "Дон Кихоте" семантические, культурные и историко-литературные коды. Они создают ту особенную глубину и емкость книги, которая живет в сознании каждой эпохи. И каждое новое прочтение романа Сервантеса открывает в нем все новые смысловые грани, которые взаимодействуют и взаимоосвещают друг друга. Уровни понимания проецируются один на другой, и в результате внутренний план книги расширяется, роман обретает объемность, причем во многом именно благодаря тому, что в книге лейтмотивом проходит проблема реальности - и ее относительности. Сервантес играет с реальностью и вовлекает в эту тонкую игру не только персонажей романа, Сида Амета Бененхели и переводчика рукописи, но и самого себя как автора. В этом контексте мотив театральности несет на себе довольно большую семантическую нагрузку и развивается сразу в нескольких плоскостях и под разными углами зрения. Этот мотив во многом создает призму (по большому счету, несколько призм), сквозь которую автор, читатель и персонажи смотрят на реальность. Все это окрашивается к тому же их индивидуальными точками зрения и взглядом на мир. Реальность обретает удивительную многогранность. Жизнь становится формой игры, а игра - жизнью. Игра и жизнь меняются местами, входят друг в друга и стирают границы объективности.

Дон Кихот осуществляет в жизни ренессансный принцип - принцип жизнетворчества, наглядно наблюдаемый на примере гуманистов и основанный на подражании образцам античности. Только для Дон Кихота такими образцами служат рыцарские романы: "Амадис Галльский" Монтальво, "Неистовый Роланд" Ариосто, "Бельянис Греческий", "Эспландиан", "Тирант Белый" и многие другие, ибо библиотека хитроумного идальго огромна.

Ренессансный принцип, которому следует Дон Кихот - это подражание образцам мужества, чести, благородства, храбрости, отваги и справедливости. Он творит свою жизнь, разыгрывает собственный спектакль, - который является в его глазах жизнью и становится для него гораздо более реальным и настоящим, чем окружающая действительность, контуры которой постепенно размываются и теряют резкость. А это напрямую зависит от того, с какой точки зрения мы смотрим на реальность и что вообще подразумеваем под этим словом. Поэтому точки зрения играют в композиции "Дон Кихота" огромную роль.

Итак, жизнь Дон Кихота превращается в стилизацию, которая потом перерастает себя, выходит за границы абсолютного подражания и оборачивается подлинной жизнью. Дон Кихот верит в то, о чем повествуют рыцарские романы. Художественное пространство и пространство реальное сливаются в его воображении. Вымышленный мир накладывается на мир реальной действительности; в сущности, эти миры проецируются друг на друга и приводятся к единому знаменателю. В сознании Дон Кихота они тождественны, существуют в пределах одной координатной плоскости и в одном измерении. Герой утратил ощущение границы между вымыслом и реальностью.

В "Дон Кихоте" возникает сложная игра зеркальных отражений - притом зеркалом для каждого человека служат глаза других людей, - дополненная рядом персонажей, возникающих в галлюцинирующем воображении самого Дон Кихота. А главный герой повествования - ряженый. И на всем его протяжении в романический вымысел будет постоянно включаться сценическая игра, "театр". Театральность же - всегда подражание, игра отражений. Дон Кихот не просто подражает героям рыцарских романов - в своем сознании он живет в романе, который становится для него действительностью. Он переносит литературную плоскость на окружающий его мир вещей. Он совершает роман, как жизнь, и он живет, как в романе. Таким образом, костюмированная игра в рыцари, воспринимаемая современниками Сервантеса исключительно как спектакль, маскарад, пышно обставленное театральное действо, во многом перенесенное в жизнь из литературы, для Дон Кихота не является таковым. Он настолько вживается в свою роль, что она для него перестает быть собственно ролью, и Алонсо Кихана уже не равен Дон Кихоту. Более того, для Дон Кихота не существует Алонсо Киханы. Из принципиального анахронизма, веры в уже несуществующие реалии и отсюда полной абсурдности проистекают трагикомические ситуации, в которых оказывается хитроумный идальго. Дон Кихот, с одной стороны, надевает маску другого времени; с другой же стороны, форма игры, теснейшим образом сопряженная с игрой литературной, становится для него объективной реальностью.

Дон Кихот Ламанчский - единственный из великих героев мировой литературы, который проходит ряженым через все повествование. Момент переодевания, перевоплощения и сотворения героем вокруг себя мира рыцарской культуры играет в романе Сервантеса исключительно важную роль. Костюм, театральный грим, маска, личина неизбежно ведут к тому, что надевший их перестает быть самим собой и ощущать себя таковым. Он становится другим и полностью теряет себя, свое первоначальное "я". Любая маска означает не столько притворство, сколько разрушение этого "я" и рождение нового. От облачившегося в рыцарские доспехи Алонсо Киханы не остается ровным счетом ничего - перед нами отныне странствующий рыцарь сеньор Дон Кихот. Этот этап самоотчуждения сопровождается созданием новой реальности - эпизод носит в романе пародийный характер.

Дон Кихот изначально - предмет зрелища. Уже само появление героя среди других людей превращается в спектакль, театральное действо. Все, что он говорит и делает, приобретает оттенок театральности. Поэтому окружающие автоматически становятся зрителями, наблюдающими за игрой - особенно во второй части, где Дон Кихот и Санчо Панса предстают как персонажи романа. Яркой иллюстрацией этому может послужить эпизод из LXII главы второй книги, когда дон Антонио уговаривает Дон Кихота проехаться по улицам Барселоны и незаметно прикрепляет ему сзади на плащ "пергамент, на котором крупными буквами было написано: "Се - Дон Кихот Ламанчский"". Дон Кихот словно помимо своей воли выходит на театральные подмостки; для уличных зевак он актер, паяц, нацепивший на себя смешную до нелепости личину. Люди воспринимают его как бутафорскую маску, за которой скрывается безумие, как роль, связанную с ложью, фальшью, неподлинностью - необходимо только "вылечить" этого сумасшедшего, сделать его прежним, "настоящим" Алонсо Киханой. Между тем, Дон Кихот гораздо более настоящий, чем те, кого забавляют его нелепый вид и поведение.

Дон Кихот не видит границы между литературой, литературной театрализованной игрой и жизнью. Внутреннее пространство его сознания не знает этого разграничения. Для героя Сервантеса нет перехода от реальности к фантазии, и то, что в восприятии всех людей остается игрой, театром, в глазах Дон Кихота - подлинная жизнь. Он может одновременно жить на страницах романа, осознавая себя как художественного персонажа, и свершать свои абсурдные героические деяния в реальности - а на деле в книге Мигеля де Сервантеса Сааведры, прячущегося за спиной Сида Амета Бененхели. Образ мира Дон Кихота не разделен на планы сознания и бытия, а представляет сплошной тождественный план. Поэтому для героя неочевидно то, что замечают другие: смешение в его речах рассудительности и безумия. Во внутреннем мире Дон Кихота этого перехода просто-напросто нет. Критерии реальности и иллюзии смещаются. Контуры того, что мы называем действительностью, становятся все более и более расплывчатыми.

Мотив театральности в "Дон Кихоте" развивается и во вставных новеллах первого тома. Мотив обнаруживает себя в том, что во всех этих историях герои сменили свои реальные жизненные положения на роли. Так, Марсела и следующие за ней повсюду влюбленные молодые люди перевоплотились в персонажей пасторальных романов и отныне строят свою жизнь в соответствии с канонами этого жанра. Они наряжаются в пастушеские костюмы, поют пастушеские песни, вырезают на стволах деревьев имена своих возлюбленных и т. д. и таким образом проецируют на свою жизнь пасторальный этикет.

Героями других вставных новелл являются Доротея, Карденио, Люсинда и дон Фернандо, а также пленник и Зорайда. В то же время они выходят за рамки своих историй - своего рода "романов в романе" - и включаются в общую событийную канву, причем уже в другой роли. Особенно наглядно это можно проследить на примере Доротеи. Она становится одним из действующих лиц спектакля, срежиссированного священником в русле литературной традиции рыцарских романов. Как бы перешагнув за пределы вставного рассказа о самой себе, она оказывается в совершенно другой плоскости и начинает играть новую роль - роль принцессы Микомиконы, и Рыцарь Печального Образа, чтобы спасти ее, должен сразиться с огромным великаном. По большому счету, Доротея принимает на себя классическое для рыцарской литературы амплуа обиженной девицы, защитить которую - священный долг и прямая обязанность каждого странствующего рыцаря.

Особое место в структуре и композиции "Дон Кихота" занимает "Повесть о безрассудно-любопытном", которую читает вслух священник. Это еще один рассказ в рассказе. Камила, Ансельмо и Лотарио меняют местами театр и действительность. Они вводят в свою жизнь правила игры, и эта игра заменяет собою реальность, о существовании которой герои будто бы забывают. То, что было задано как условие игры, становится правдой, обнажившейся в результате такой игры. Герои новеллы перестают видеть границу между игрой и не-игрой, происходит чудовищная путаница, начиненная взаимным обманом, притворством, "спектаклем в спектакле" и заканчивающаяся для всех персонажей трагически.

Для Дон Кихота нет иной реальности, помимо реальности рыцарской литературы. Поэтому он использует именно литературные коды для "прочтения" окружающей действительности - причем прочтения, с его точки зрения, абсолютно адекватного. И по этой же причине ему не нужна та искусственная оболочка, те грубо раскрашенные декорации, которыми буквально душат его "мистификаторы" ("Когда Дон Кихот увидел себя в открытом поле, свободным и избавленным от ухаживаний Альтисидоры, он почувствовал себя в своей сфере и испытал новый прилив сил для продолжения своего рыцарского дела..." - и обратился к Санчо со своим знаменитым монологом о свободе: "Свобода, Санчо, есть одно из самых драгоценных благ, какими небо одарило людей; с ней не могут сравняться все сокровища, заключенные в земле и таящиеся в море..."). Их театральное действо вместо увеличения "подлинности" превращается в нагромождение обмана. Такой фарсовый обман не способен проникнуть в образ мира, сложившийся в сознании Дон Кихота, и стать зримой, воплотившейся в жизнь частью этого мира. Напротив, сознание героя словно освобождается от ложной и чуждой ему материальной оболочки, и по мере развития действия он становится все более дальновидным и мудрым, часто оказываясь больше самого себя и перерастая первоначальный пародийный замысел.

Дон Кихот со своей реальностью вторгается в мир, представляющий собой весьма хорошо налаженный механизм, в котором все элементы плотно пригнаны друг к другу. С точки зрения людей, которых встречает на своем пути сервантесовский герой, мир двулик. Это прежде всего их, реальный, мир и мир фантастический, выдуманный, несуществующий, находящийся в сфере иллюзий. У Дон Кихота же не просто иная точка отсчета. Его мир, несмотря на свою цельность, многолик - "...Вот почему то, что тебе представляется тазом для бритья, мне представляется шлемом Мамбрина, а другому - чем-нибудь еще", - говорит Дон Кихот Санчо в XLV главе первой части. сервантес роман композиция новелла

По отношению к реальности всякий роман представляет некий идеальный план; Сервантесу нравится смешивать объективное с субъективным, мир читателя и мир книги. Сервантес, делая Дон Кихота и Санчо персонажами, как бы надстраивает здание своего произведения. Он углубляет внутреннее пространство романа и создает практически бесконечную перспективу. Роман в романе и о романе погружается в еще один роман, а этот, в свою очередь, в еще один... И над всем повествованием лейтмотивом проходит тема условности и относительности самой жизни. Санчо и Дон Кихот осознают себя как предмет изображения и в то же время не подозревают о том, что они являются персонажами в событиях второй части, где они к тому же встречаются с Авельянедой - автором подложного тома. "...Подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно, вымышлены".

"Дон Кихот" поистине неиссякаем. На каждом уровне этого романа идет тонкая литературная, а в равной степени и настоящая жизненная игра, которая в итоге оказывается гораздо более реальной, чем вся окружающая действительность. Проблема относительности любой реальности и любой истины, условности границ между литературой и жизнью стоит в книге Сервантеса предельно остро. Понятия об объективности и субъективности теряют всяческую определенность, а реальность и самая невероятная и абсурдная иллюзия накладываются друг на друга и оказываются спаянными в нерасторжимое единство. Внутреннее пространство романа приобретает колоссальную объемность, и, возможно, где-то в глубине этого пространства круг зеркальных отражений замыкается - и читатель начинает верить в Дон Кихота.

Литература

    1. Багно В. Е. Дорогами "Дон Кихота": Судьба романа Сервантеса. - М.: Книга, 1988. - 448 с. 2. Борхес Х. Л. Скрытая магия в "Дон Кихоте"//Борхес Х. Л. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. С. 366-369. 3. Бочаров С. Г. О композиции "Дон Кихота"//Бочаров С. Г. О художественных мирах: Сервантес. Пушкин. Баратынский. Гоголь. Достоевский. Толстой. Платонов. - М.: Советская Россия, 1985. - С. 5-34. 4. Диас-Плаха Г. "Дон Кихот" как театральная ситуация//Диас-Плаха Г. От Сервантеса до наших дней/Пер. с исп. А. Б. Грибанова, С. И. Ереминой, Н. А. Матяш, С. Ф. Гончаренко. - М.: Прогресс, 1981. - С. 25-105. 5. Ортега-и-Гассет Х. Размышления о "Дон Кихоте"/Пер. с исп. О. В. Журавлева, А. Б. Матвеева. - СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1997. - 332 с. 6. Пискунова С. И. "Дон Кихот" Сервантеса и жанры испанской прозы XVI-XVII веков. - М.: Издательство МГУ, 1998. - 316 с. 7. Светлакова О. А. "Дон Кихот" Сервантеса: Проблемы поэтики. - СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1996. - 107 с. 8. Хейзинга Й. Осень Средневековья/Пер. с нидерландского Д. В. Сильвестрова. - М.: Айрис-пресс, 2002. - 544 с.

Похожие статьи




Почему роман "Дон Кихот" называют шедевром мировой литературы?

Предыдущая | Следующая