Республиканская традиция в российском контексте: специфика политической культуры рассматриваемой эпохи - Н. Муравьев и тайное общество

В предшествовавших частях работы были изложены общие концептуальные проблемы, сформировавшиеся в традиционной историографической традиции и сохраняющие свое влияние в качестве основного фокусирующего или концептуального элемента многих современных исследований. Идея о необходимости пересмотра противопоставления либеральных и революционных политических взглядов применительно к участникам тайных обществ была обоснована ранее, однако такой пересмотр оценок и своеобразной системы координат, используемой в ходе исследования предполагает также более подробное изложение того контекста, в котором в рамках данного исследования рассматривается фигура Никиты Михайловича Муравьева. Проще говоря, речь идет о новом взгляде на общества декабристов и на характерный для их участников общий стиль политического мышления, на которое опирается данное исследование, что в методологическом отношении, естественно, влечет за собой отказ от уже упомянутых традиционных историографических позиций.

Какова историческая специфика российской политической культуры рассматриваемой эпохи? Поскольку образованная публика в России конца XVIII - начала XIX веков состоит в основном из представителей дворянского сословия, российская политическая мысль в рассматриваемую эпоху тесно связана с культурой российского образованного дворянства. Эта культура обладала рядом особенностей. Как отмечает Ю. М. Лотман, одной из ее характерных черт было восприятие искусства в качестве модели, которой подражает жизнь. В этот период российская публика стремилась к стилизации своего поведения, основываясь, в первую очередь, на театральных и литературных образцах. Лотман видит причину исчезновения грани между реальной жизнью и пространством искусства в специфике русской развития литературы того периода, которая с появлением и развитием неоклассицизма начинает выполнять функцию учителя, давая читателю примеры и правила согласно которым следует выстраивать свою повседневную жизнь. Характеризуя специфику этого феномена, Ю. М. Лотман дает ему название "жизни по книге" . Однако в данном случае существенно важным оказывается тот факт, что речь не идет о простом копировании поведения или прямом воспроизведении тех или иных эпизодов из жизни литературных персонажей, но скорее об умении и повсеместном применении литературных моделей, фигур мышления и концептуальных инструментов в повседневной жизни. Литература, таким образом, выполняла роль "оператора смыслов", посредством которого читатель или зритель мог воспринимать, анализировать и наделять смыслом те или иные события своей жизни.

В культуре, ориентированной на "жизнь по книге" огромное значение играл культ античности, возникающий в культуре российской образованной публики уже в последней трети XVIII века и предлагавший целый ряд моделей гражданской и воинской доблести. Роль античных образцов и античных текстов иллюстрирует ситуация, сложившаяся на рубеже веков в системе дворянского образования. Классическое дворянское образование, которое в наибольшей степени основывалось на изучении античных текстов проистекало из той колоссальной роли, которое оно играло в екатерининских проектах нравственного и гражданского воспитания новых подданных в России. В частности, в системе образования, как домашнего, так и государственного, в этот период важную роль играет изучение древних языков и чтение античных классиков. Это справедливо уже применительно к последней трети XVIII века, но особенно ярко это факт проявляется после школьной реформы 1804 года.

"Хорошее владение латинским языком было условием не только научной карьеры, но и высшего, а подчас и среднего образования" . В конце XVIII столетия преподавание на латыни велось в Петербургской академической гимназии, являлось обязательным в гимназии при Московском университете, а в качестве факультативного предмета было введено в кадетских корпусах. Древнегреческий язык чаще всего преподавался факультативно, однако после школьной реформы 1804 года его преподавание распространилось по множеству учебных заведений. К 1819 году древнегреческий язык изучали уже во всех гимназиях Петербургского округа.

Реформа 1804 года предусматривала преподавание древней истории, мифологии и географии в обязательном порядке. В такую программу входило обязательное знакомство со значительной частью дошедших до современников античных текстов, а среди авторов были Юстин, Непот, Геродот, Плутарх, Тацит и др. В изданном во время проведения школьной реформы "Уставе учебных заведений" отмечалось, что обучение в гимназии предусматривает каждую неделю по 4 часа посвящать чтению и анализу латинских поэтов, а преподавателю следует побуждать учеников читать и самим писать стихи на этом языке. Еще одной показательной деталью можно назвать правительственное распоряжение, датируемое 1811 годом, гласившее, что ученики московского Благородного пансиона могут поступить в Московский университет только при условии, что ими будет пройден (помимо прочих) экзамен по латинскому языку.

Проникновение античности и ее очевидное влияние на культуру и повседневность российского образованного дворянства не ограничивалось сферой государственного образования. По меткому замечанию Ф. Ф. Вигеля: "Везде, показались алебастровые вазы, с иссеченными митологическими изображениями, курительницы и столики в виде треножников, курульные кресла, длинные кушетки, где руки упирались на орлов, грифонов или сфинксов. ... Могли ли жители окрестностей Везувия вообразить себе, что через полторы тысячи лет из их могли весь их быт вдруг перейдет в Гиперборейские страны?" .

Однако в контексте данной работы проникновение античности в архитектуру и домашний быт не столь интересно, как влияние античных текстов и сюжетов на мировоззрение человека той эпохи. Ю. М. Лотман отмечал: "Уже поколение 90-х годов следует в своем реальном поведении образцам, почерпнутым из римской литературы и театральных зрелищ XVIII века" . Ярким свидетельством культа античности в российском образовании и дворянском воспитании конца XVIII - начала XIX века могут служить мемуары: "Голос добродетелей древнего Рима, голос Цинциннатов и Катонов громко откликался в пылких и юных душах кадет. ... Древний Рим стал и моим кумиром. Не знал я, под каким живу правлением, но знал, что вольность была душою римлян. Не ведал я ничего о состоянии русских крестьян, но читал, что в Риме и диктаторов выбирали от сохи и плуга. Не понимал я различия русских сословий, но знал, что имя римского гражданина стояло почти на чреде полубогов. Исполинский призрак древнего Рима заслонял от нас родную страну..." . Интересен тот факт, что на страницах дневников автора присутствуют многочисленные примеры того, как античные образцы становятся призмой, посредством которой интерпретируется или понимается бытовое поведение людей.

Какова роль античного наследия в контексте появления и развития тайных обществ декабристов в России этого периода? Декабристы, если следовать логике анализа многих советских историков, существовавшие словно в вакууме уникального интеллектуального и культурного пространства, отличавшегося от атмосферы, царившей в остальной части образованного общества, в действительности были ее органической частью. Многие из них также были воспитаны на античных образцах и текстах. В показаниях на следствии и, позже, в воспоминаниях, написанных уже в сибирской ссылке многие из них говорили о колоссальном влиянии, оказанном на них римскими авторами, в первую очередь, Тацитом. Положительные, а подчас и восторженные отзывы о Таците и влиянии его текстов на собственное интеллектуальное становление оставили в разное время Лунин, Норов, Глинка, Кюхельбекер, Фонвизин, Бестужев, Свистунов и многие другие. И. Д. Якушкин отмечал: "Мы страстно любили древних, Плутарх, Тит Ливий, Цицерон и другие - были почти у каждого из нас настольными книгами" . Тот же круг авторов, приводили на следствии многие декабристы, указывая на их роль в становлении своей личности и своих политических взглядов. П. И. Пестель также писал: "Я вспоминал блаженные времена Греции, когда она состояла из республик и жалостное ее положение потом. Я сравнивал величественную славу Рима во дни республики с плачевным ее уделом под правлением императоров" . Говоря о влиянии, оказанном на формирование его политических взглядов античными текстами, декабрист Киреев добавлял: "Самое чтение истории республик Римской и греческих... родили во мне мысли, противные существующему порядку вещей" .

В следственных показаниях, воспоминаниях и иных текстах декабристов можно найти огромное количество подобных упоминаний. Детское воспитание, вслед за системой образования, описанной выше, также ориентировалось на античные тексты и образцы. Так, например, жизнеописания Плутарха уже в конце XVIII века стали настольной книгой для домашнего дворянского воспитания: "...создание в предшествующие века Плутарху репутации моралиста, достойного христианской культуры, привело к тому, что в воспитательном процессе произошел главный переход от чтения житийной литературы к чтению жизнеописаний "славных в древности мужей"" . Плутарх, таким образом, становится настольной книгой большинства образованных дворян, а "Жизнеописания" используются в качестве дидактического текста, демонстрирующего воспитаннику правильный образ мыслей и поведения, с которых следует брать пример.

Данная концепция может быть подвергнута традиционной для историографии критике, рассматривающей неоклассицизм как явление исключительно культурное и не оказывавшее реальное влияние на сферу политической мысли, являющуюся основной темой данной работы. Прежде всего, влияние античных текстов на реальную политическую аргументацию, присутствующую в текстах членов тайных обществ, может быть также доказано посредством множества примеров. М. А. Фонвизин, описывая положение, сложившееся со свободой в России, писал в одной из своих статей: "Беспристрастная история свидетельствует, что древняя Русь не знала ни рабства политического, ни рабства гражданского: то и другое привилось к ней постепенно и насильственно вследствие несчастных обстоятельств. Предки наши славяне были, как и их соседи германцы, народ полудикий, но свободный, ... Русь осталась верною коренной славянской стихии: свободному общинному устройству, основанному на началах чисто демократических" .

Этот отрывок из политического текста, публикуемого автором с целью доказательства того факта, что крепостное право представляет собой рабство, противоестественное с позиции традиционной для древней Руси "демократической" свободы, содержит в себе прямое указание на "Германию" Тацита. Римский историк, описывая древних германцев, идеализировал их, ставя естественную свободу этого народа в противовес развращенным нравам Рима. К идее этой же естественной свободы, характерной для древности, и применительно именно к германцам, практически в исходной формулировке, обращается Фонвизин. В данном случае, важен факт обращения декабриста к логике и аргументации Тацита, используемой уже применительно к совсем другому историческому периоду, месту и с иными целями.

Аналогичным образом функционировало распространенное в текстах декабристов обращение к образу и жизнеописанию спартанского царя Феопомпа. Упоминания об этом царе содержатся в "Жизнеописании Ликурга" Плутарха, "Истории" Тита Ливия, "Описании Эллады" Павсания, "Политике" Аристотеля и сочинении "Об изучении истории" Г. Мабли. Спартанский царь был знаменит тем, что ограничил собственную власть и власть олигархии посредством "эфоров-блюстителей", которым фактически ограничивали власть царя, становясь дополнительной инстанцией на пути принятия решений. Увидев такое решение мужа, жена Феопомпа пришла в негодование и сказала ему, что он оставляет своим детям власть меньшую, чем получил сам. Напротив, большую - возразил царь, - поскольку более долговечную.

Пример самоограничения царской власти был воспринят многими участниками тайных обществ как серьезный исторический аргумент и прекрасная иллюстрация при обосновании необходимости ограничения самодержавия в России. История про Феопомпа тиражировалась в различных сочинениях, может быть найдена в дневниках декабристов, чаще всего вместе с пересказом яркого изречения, якобы произнесенного царем. Помимо очевидной риторической силы, которой обладает данный отрывок, история о Феопомпе также интересна тем, что она была равным образом использована как политический аргумент дидактического характера, целью которого было побудить императора Александра самостоятельно ограничить свою власть, тем самым упрочнив ее основание.

Последним чрезвычайно иллюстративным примером того, насколько важным для российской культуры образованного дворянства этого периода было античное наследие, может послужить записка декабриста А. О. Корниловича, направленная в 1830 году (а подготовленная, очевидно, ранее) на имя А. Х. Бенкендорфа, в которой он, раскаиваясь за свои преступления давал Александру Христофоровичу ряд советов, направленных на изменение системы воспитания молодого поколения и способных, в его представлении, предотвратить события, случившиеся в 1825 году на Сенатской площади. Основную проблему автор видит в неприятии молодым поколением идей самодержавия, которые он, уже вставший на "путь истинный", характеризует как "имеющие на своей стороне преимущества, которые без сомнения, заставят всякого незараженного предрассудками человека предпочесть их всем другим правительствам" . Самым интересным в данном случае является отнюдь не отступление декабриста от своих прежних взглядов, но те меры, которые он предлагает принять для "спасения" молодежи от неприятия неограниченной монархии.

Главной проблемой, которая противостоит приобретению таких взглядов основной массой молодежи является, по его мнению, "отсутствие беспристрастия" у античных писателей. "Я желал бы, - пишет Корнилович, - чтоб нас остерегали от заблуждения, в которое они нас приводят; чтоб мы перестали себя обманывать и взирали на их героев, как на героев в романах и трагедиях, которых характеры и речи нам нравятся, восхищают нас, но не производят над нами решительного влияния: ибо мы знаем, что они составлены в воображении автора" .

Неприятие неограниченной монархии, в представлении декабриста напрямую и в первую очередь зависит от восприятия молодежью античных авторов. Причем это восприятие обладает уже описанной ранее спецификой: герои исторических произведений, жизнеописаний и т. д. в представлении Корниловича воспринимаются как имеющие на читателя реальное воздействие, не исчерпывающееся простой симпатией или антипатией к литературному персонажу. Производя "решительное влияние" на молодых людей, античные произведения оказываются фактором, формирующим представление о политическом и, возвращаясь к характеристике Ю. М. Лотмана, образцом, в соответствии с которым читатель выстраивает свою повседневную жизнь.

Характерное для поколения декабристов обостренное восприятие античных образцов, "жизнь по книге" приводили к тому, что "любая цепь поступков становилась текстом, если ее можно было прояснить связью с определенным литературным сюжетом. Гибель Цезаря, подвиг Катона, пророк, обличающий и проповедующий, Тиртей, Оссиан или Баян, поющие перед воинами накануне битвы, Гектор, уходящий на бой и прощающийся с Андромахой, - таковы были сюжеты, которые придавали смысл той или иной цепочке бытовых поступков" .

Описанный интеллектуальный контекст позволяет говорить о присутствии в культуре образованного российского дворянства гражданского республиканизма, ориентированного на античные образцы. Республиканизм, в данном случае, представлен не столько конкретным направлением или школой политической мысли в той форме, в которой его описывал, например, Кв. Скиннер, но в качестве гражданской культуры, повсеместно проявляющейся в повседневных нормах, практиках и формах мышления.

Помимо повседневных практик, которые обуславливают в представлении некоторых авторов необходимость ее исследования не столько как политического дискурса в значении, придаваемом этому термину авторами кембриджской школы, но в большей степени как элемента культуры, в. т.ч. проявляющегося в сфере политического. Описываемая гражданская культура предполагает, что для ее носителей характерна стилизация собственного поведения на основе уже упомянутых литературных, исторических образцов. И хотя у описываемой культуры есть отдельные специфические черты, связанные с особенностями развития русской культуры, в российской традиции обнаруживаются все характеристики общеевропейской республиканской политической доктрины, суммированные И. Хонохан : "В этой гражданской культуре оказываются связанными воедино характерные для традиции гражданского республиканизма темы свободы, гражданской добродетели/доблести, политического и неполитического участия в общем деле, темы славы, величия, жизни в Истории, темы сообщества как форума, тема признания другого и вся экзистенциальная проблематика nоn omnis moriar, "не весь умру"..." .

Взгляд на тайные общества декабристов с ориентацией на исторически специфическую гражданскую культуру конца XVIII - начала XIX веков позволяет во многом по-новому взглянуть на действия, цели и политический язык членов тайных обществ. В данном контексте, интересным представляется тот факт, что современные исследователи, работы которых не посвящены напрямую гражданскому республиканизму эпохи Александра I, могут приходить к выводам, полностью согласующимся с рассматриваемой концепцией. Так, например, в монографии Н. Д. Потаповой "Трибуны сырых казематов: Политика и дискурсивные стратегии в деле декабристов" выход молодых офицеров на Сенатскую площадь вместе с солдатами рассматривается в рамках античной метафоры выхода граждан на римский форум. В такой по-новому историзированной перспективе видения факт "восстания" приобретает совсем иное значение, согласующееся с характерной для российской образованной публики рассматриваемого периода интеллектуальной культурой гражданского республиканизма.

Похожие статьи




Республиканская традиция в российском контексте: специфика политической культуры рассматриваемой эпохи - Н. Муравьев и тайное общество

Предыдущая | Следующая