Государство - Законотворческая деятельность российских либералов в Государственной думе (1906-1917 гг.)

Государство в России на всех этапах ее развития играло и продолжает играть важнейшую роль, традиционно являясь для сколь-нибудь оппозиционных ему политических сил либо воплощением некоего абсолютного зла, которое заслуживает только уничтожения, либо объектом, имеющим иррационально-мистическую природу и в силу этого недоступным для рационального анализа и преобразования. Традиционно также не пользовался в массовом политическом сознании популярностью третий путь, предполагавший научный подход к философской и правовой сущности государства, носителем которого является либеральная интеллигенция.

Изучение проблемы государства в отечественной либеральной традиции, при всей относительной нерасчлененности научного знания рубежа XIX - начала ХХ в., объективно распадается на ряд направлений, в рамках которых государство может быть определено как предмет изучения философии права, истории государства и права и собственно государственного (конституционного) права. В рамках первого из них речь идет о направлении в изучении основных философских аспектов понятия государства, его места и роли в общественном развитии как специфического социо-культурного феномена, обладающего рядом специфических, сущностно определяющих его признаков. Применительно к данному контексту, говоря о либеральном направлении, представляется возможным указать на следующие этапы эволюции теории правового государства.

Российская либеральная мысль начала ХХ в. весьма критически подошла к анализу богатого теоретического наследия своих западноевропейских предшественников о правовом государстве. Отдавая должное "оптимистически настроенной гармонии и радостно возбужденной мысли конца XVIII в.", сыгравшей выдающуюся роль в борьбе с теорией "власти милостью Божией", она, на основе опыта XIX в., подвергла идею о "естественной гармонии общественных отношений", базировавшуюся на идее "народного суверенитета" Ж. Ж. Руссо, критическому разбору. Общим выводом стало не только признание невозможности немедленного внедрения в жизнь основных начал правового государства, но и выявление присущего данной трактовке внутреннего антагонизма.

Последнее заключалось в том, что такие ключевые понятия теории правового государства, как народный суверенитет и народная воля объективно могли существовать лишь как абстракции. Всякий раз, обретая конкретно-исторические формы, они ставили перед практическими политиками и теоретиками либерализма такие вопросы, "как найти народную волю, кого считать призванным к ее выражению, как выразить ее в законе, который одинаково для всех был бы бесспорным воплощением велений народных как самоочевидная истина и неопровержимая справедливость?" На языке практической политической деятельности эта проблема формулировалась как проблема определения конкретных условий и способов проявления единодушия народной воли. Для Руссо, в котором отечественные либералы видели наиболее яркого выразителя теории правового государства, основанной на понятии народного суверенитета, в качестве решения данной проблемы выступало единодушие воль, которое, по его мнению, требовалось только в одном случае - по отношению к закону, образующему гражданское общество. В остальных случаях "для того чтобы воля была общей, не всегда нужно, чтобы она была единогласной".

Однако принятие подобной, сугубо логической схемы определения оснований подчинения меньшинства большинству не соответствовало тем требованиям, которые предъявляло к правовому государству российская либеральная мысль. Справедливо видя в подобном порядке разновидность произвола в отношении индивида, она задавалась вопросом о нравственном праве господствующего значения большинства, иначе говоря "почему свободный гражданин должен подчиняться законам, на которые он не дал своего согласия". Удовлетворительного ответа в теориях прошлых столетий они не находили. Абсолютизация понятия общей воли не позволяла избежать ее искажения как в ходе борьбы различных общественных групп, так и в практической деятельности правительства, действующего по уполномочию верховной власти народа. Отвергает прежняя теория и систему народного представительства, которая в ее понимании означает "подмену общей воли, в которой непременно должны участвовать все, волей частной; это было бы отчуждением народного суверенитета".

Таким образом, теория правового государства, основанная на базовом понятии народного суверенитета и единой воли, страдает неизлечимыми недостатками, объясняемые романтизмом эпохи, когда она создавалась. "Общность воли представлялась Руссо, - пишет в своей работе П. И. Новгородцев, - в виде совершенного единства желаний, обеспеченного полным единством жизни и ничем невозмутимой простотой настроений и чувств". Любое ослабление прежних общественных связей, обеспечивающих единодушие, автоматически вело к конфликту общих, корпоративных и частных интересов, что разрушало создаваемую теорией общественную гармонию.

Определенной интерпретацией данного постулата признавалась теория, основанная на "законе числа", сделавшая теорию народовластия более близкой к действительности, но одновременно открывшей ее для критики с точки зрения ее претензий на реализацию мечты о безусловной справедливости.

Своеобразной реакцией на утопизм теории народного суверенитета в сочетании с невозможностью ее неискаженной реализации на практике в контексте опыта первых буржуазных революций становится попытка примирить два противоречащих друг другу принципа - суверенной воли народа и неотчуждаемых прав личности. Приоритет в данном направлении признавался за А. Токвилем, который положил начало ограничению народовластия определенными высшими принципами, главным из которых признавалась справедливость по отношению к индивиду. Власти большинства противопоставлялось право меньшинства. Существование признанных в обществе прав отдельной личности считалось границей, за которой прекращалась власть большинства. "Идея личности есть не только граница, - резюмирует итоги данной дискуссии П. И. Новгородцев, - но вместе с тем и норма, и основание народной воли". Подобный подход позволял получить практический критерий и к ответу на теоретический вопрос об основаниях преимущества большинства перед меньшинством, которое "не имеет абсолютного значения и лишается нравственного оправдания каждый раз, когда становится в противоречие с принципом личности".

Решая оставшиеся от предыдущих теорий нерешенные вопросы, отечественная либеральная политико-правовая мысль приходит к выводу о том, что в практической политике следует стремиться не к утопичному принципу совпадения власти с народом (Руссо), а к зависимости власти от народа. Это давало новую жизнь теории народного суверенитета, т. к. власть исходила от народа и означала пользование властью в интересах народа. В ее рамках "народный суверенитет не есть фактическое господство народной воли, а лишь ее идеальное или нравственное ее влияние". Что, в свою очередь, лишало понятие народного суверенитета точного юридического значения, трансформируя его в обязательство для власти действовать в согласии с общественным мнением, оставив в юриспруденции более конкретное понятие народа как субъекта государственной власти, но лишенное необходимого философского содержания.

Идея народного суверенитета, в своем прежнем качестве не выдержав испытания политической практикой и научным анализом, оказалась непригодной как универсальное юридическое и морально-философское понятие, обосновывающее идею правового государства. В этом качестве был предложен принцип личности, являвшийся, как мы отмечали выше, нравственным критерием справедливости практического воплощения теории народовластия. Однако в либеральной мысли понятие народного суверенитета получило свое дальнейшее развитие. Отказавшись от его применения как универсального критерия для проектируемых социальных институтов нового общества, российский либерализм использовал понятие народного суверенитета в качестве одного из элементов разработанного им механизма осуществления государственной власти в рамках первого этапа развития правового (конституционного) государства.

Однако подобная смена парадигм, лежащих в основе понимания природы государства, отнюдь не положила конец дискуссии, а напротив - придала новый импульс спорам вокруг требований к общественному устройству, выстраиваемому вокруг понятия личности, и к самому содержанию данного понятия.

Существовавшие в немецкой философии трактовки личности как момента в развитии абсолютного духа (Гегель) или как носителя общего и одинакового, живущего во всех законах, раскрывающего смысл своего существования в бесконечном развитии человечества (Кант) не соответствовали тому либеральному мировосприятию, которое формировалось в России. Близко к этому подходу стояли и теории, в которых личность выступала исходным пунктом, но не сама по себе, а как в своей родовой сущности, что в конечном счете приводило к подчинению индивида социальной группе (Фейербах, Маркс, Лассаль). Общим для этих теорий был взгляд на личность как на некую родовую сущность, которая получает свое истинное воплощение исключительно благодаря государству в его различных ипостасях.

Применительно к российскому этапу развития либеральной теории остались прежними основные ориентиры, к которым она стремилась в конкретной политической деятельности. Никто из ее представителей не пытался отказаться от таких базовых постулатов, как понятие личности, принципы равенства и свободы. Но в сравнении с предыдущими этапами их содержание значительно расширилось и обновилось. Отказавшись от попыток построения идеального общества посредством деятельности всесильного государства, научная мысль пришла к выводу о весьма отдаленной перспективе полной реализации основных либеральных идеалов в общественной практике. В качестве же основного средства уравновешивания двух полюсов - могущественного государства и индивида - у нее выступали неотъемлемые и неотчуждаемые права человека.

С полным правом к числу первых теоретиков отечественного либерализма относится Б. Н. Чичерин, автор многочисленных работ по теории либерализма, сформулировавший основные либеральные постулаты применительно к условиям пореформенного российского общества и разработавший собственный сценарий общественных преобразований.

В его теоретических построениях государство выступает союзом народа, связанного законом в одно юридически целое и управляемое верховной властью для общего блага. Частное благо считалось целью не государства, а гражданского общества. Государство, обеспечивая безопасность и осуществление нравственного порядка, определяло и защищало совокупность гражданских прав. "Государство не есть только система правительственных учреждений, - указывает ученый, - это живое единство народа. Народ же, по крайней мере на высших стадиях развития, состоит из свободных лиц".

Справедливость являлась общим разумным началом и одновременно эталоном, с помощью которого предполагалось производить разграничение области свободы отдельных лиц и требований законов. Целью социально-политического развития становится поиск баланса между крайностями анархического индивидуализма и механического этатизма. Право выступает как внешняя свобода человека, определяемая внешними законами (норма свободы). Их сочетание реализуется в различных типах общественных союзов - семье, гражданском обществе, государстве. "Свобода только тогда становится правом, - пишет Чичерин, - когда она признается законом, а установление закона принадлежит государству. Поэтому от государства зависит определение прав как отдельных лиц, так и входящих в него союзов. По своей природе оно является верховным союзом на земле".

Давая анализ общественно-политической обстановки в России, Чичерин, неоднократно становившийся жертвой правительственного деспотизма, был весьма мрачен в своих прогнозах, характеризуя ее как пронизанную всесилием бюрократии, выродившейся в России в свою противоположность, как инструмента государственного управления, подавляющей любые попытки общественной инициативы. В качестве реальных мер, которых следует добиваться либеральному движению, он называл создание выборных учреждений местного самоуправления, а также усиление влияния наиболее развитых в общественном отношении элементов общества. "Только присутствие независимых общественных сил, облеченных правом голоса, - писал он в одной из своих последних работ, - в состоянии внести семена жизни в этот мертвящий механизм".

Оставаясь в своих политических пристрастиях монархистом, Чичерин, говоря словами Н. А. Бердяева, "... принимает империю, но хочет, чтобы она была культурной и впитала в себя либеральные правовые элементы". Не случайно, что в зависимости от критериев, применяемых различными исследователями, его зачисляют то в консервативный, то в либеральный лагерь.

Подтверждением этих воззрений Чичерина служит одна из его наиболее известных работ "Различные виды либерализма", где помимо широко известной классификации видов этого течения он формулирует и основные принципы его политической деятельности по преобразованию общества. "Когда либеральное направление, - пишет он, - желает получить действительное влияние на общественные дела ... оно должно действовать, понимая условия власти, не становясь к ней в систематически враждебное отношение, не предъявляя безрассудных требований, но сохраняя беспристрастную независимость".

Однако данная точка зрения отнюдь не пользовалась всеобщей поддержкой. Оставаясь на позициях постулирования мирных средств общественных преобразований, другие либеральные юристы видели в попытках абсолютной монархии ввести четкую правовую регламентацию прав и обязанностей своих подданных, переход к еще более опасному для общества типу организации государственной власти - "полицейскому государству". "В принципе полицейское государство преследует якобы благие цели, - писал Б. А. Кистяковский, - но на практике вечная опека правительственных учреждений является совершенно невыносимой для сколь-нибудь независимых людей. Нет другого государственного строя, в котором человеческое достоинство страдало бы так сильно, как именно в полицейском государстве". Но главная опасность для общества, исходящая от полицейского государства, заключалась в том, что оно именно в силу своей зарегламентированности неизбежно вело к последующей анархии, сопровождаемой социальной катастрофой, чего, по мнению либералов, следовало всемерно избегать.

Конкретные политические лозунги по Чичерину были основаны на принципе "примирения начала свободы с началами власти и закона" и состояли в предоставлении обществу возможности самостоятельной самоорганизации, обеспечении прав граждан, охране свободы мысли и совести, в сильной власти как гаранта государственного единства, обеспечивающей правопорядок и исполнение законов, власти равноудаленной от анархических и реакционных сил. "Либерал, облеченный властью, - предвосхищает будущее Чичерин, - поневоле бывает принужден делать именно то, против чего он восставал, будучи в оппозиции". Средством реализации примирения начал свободы, власти и закона является участие общества в решении важных для него вопросов общественной жизни посредством представительного правления.

Для России, по его мнению, идеалом подобного устройства была только конституционная монархия, в которой монархический элемент, в силу исторических особенностей развития страны, будет длительное время оставаться "высшим символом единства, знаменем для народа". Необходимыми элементами нового государственного устройства выступали гражданская свобода для всех социальных слоев, независимый и гласный суд, система выборного местного (земского) самоуправления, свобода печати и т. д. Однако столь оптимистичный сценарий не выступал у Чичерина как ближайшая практическая задача. Политическая свобода, которая как бы увенчивала здание социальных реформ, была, по его мнению, для России явно преждевременной. Ее немедленное введение в обществе, которое не усвоило ни теории, ни практики свободы, как полагал Чичерин, могло бы привести только к дискредитации этой великой идеи, а как следствие - усиление реакции и отбрасывание общества далеко назад.

Чувство же свободы, по его мнению, могла выработать только аристократическая среда, единственный носитель в самодержавном обществе "чувства права, свободы, чести и человеческого достоинства". Одновременно Чичерин, анализируя историю развития российской государственности и связанных с ним форм организации народной жизни, справедливо указывал, что в ней фактически отсутствует демократическая идея, а напротив присутствует идеализация самодержавных форм государственной жизни. Этот исторический экскурс Чичерин использует для обоснования тезиса о том, что уничтожение сословных различий в российском обществе не должно уменьшить роль привилегированных слоев, которые взамен утраченных привилегий должны получить "во имя верховных начал общественного блага" политические права в области представительной власти, для совместного с монархом решения финансовых вопросов. Однако "создавая орган совокупной деятельности всех государственных сил, русское правительство и русское общество отнюдь не должны ожидать, что в этом они немедленно обретут лекарство от всех угнетающих нас бед", - предупреждает Чичерин. Народное представительство, по его мнению, не более чем форма, которая должна наполниться живым содержанием.

В целом Чичерин признавал недостаточной концепцию правового государства, целью которого была бы исключительно охрана прав граждан. От этого понимания правового государства, в узком смысле слова, он переходит к его широкому понятию как средству осуществления общего блага. Общему благу в теории Чичерина подчинены так же права и свободы граждан. Логическим следствием этого было отрицание их неотчуждаемого естественного характера, что могло вести к анархии, и понимание этих прав как данных государством и им же охраняемых.

На принципиально аналогичных позициях стоял и один из современников Б. Н Чичерина, его единомышленник К. Д. Кавелин, не создавший, правда, столь развернутой комплексной теории либерального переустройства страны. В его работах пореформенного периода мы находим схожую с Чичериным апологию роли и места государства в реформировании общества, соотнесенную с критикой его конкретной политики с либеральных позиций. В критике правительственной политики его аргументы, а также коллег по либеральному движению связаны со стремлением доказать, что только участие "здоровых сил" в решении общественных дел способно остановить радикализацию российского общества, ограничить тлетворное влияние бюрократии. В отличие от Чичерина, он не так оптимистичен относительно прогрессивной роли дворянства в управлении обществом. Отдавая должное его прогрессивной роли в историческом прошлом России, он весьма скептичен относительно его современного состояния. Полемизируя со сторонниками наделения политическими правами исключительно дворянства, Кавелин прогнозирует развитие в России государства типа "шляхетской республики", что в истории однажды уже привело к краху польской государственности.

Весьма пессимистично мыслитель настроен и к немедленному введению в России конституции как правового средства урегулирования острых социальных противоречий. "Конституция только тогда имеет какой-нибудь смысл, - пишет Кавелин, - когда носителями и хранителями ее являются сильно организованные, пользующиеся авторитетом богатые классы. Где их нет, там конституция является ничтожным клочком бумаги, ложью, предметом к самому бессовестному, бесчестному обману". Он не видит в современной ему России той совокупности политических условий, создавших европейский конституционализм, который он считает результатом договора "между народом и правителем", при условии равенства их сил.

Главной проблемой для России Кавелин считает не "политический вопрос, а административный". "Нам нужны не новые преобразования взаимных отношений между сословиями, не политические обеспечения против исторически данной верховной власти, - указывает он, - все, что нам нужно и чего хватит на долгое время, - это сколь-нибудь сносное управление, уважение к закону и данным правам со стороны правительства, хоть тень общественной свободы". "Хаос и путаница в управлении нашим государством и в наших головах происходит единственно от того, что нет цельности и связности в нашем высшем государственном управлении", - таков общий вывод К. Д. Кавелина.

Столь скромные запросы конкретизируются им в заявке на участие общественных сил, противостоящих вместе с правительством как крайне правым, так и крайне левым, в так называемом "административном или правительствующем сенате", под председательствованием императора. Сенат имел бы своей главной целью "дать единство управлению государства, положить конец бюрократическому произволу", "только совещательную, а не решительную власть", а главное контрольные функции. Степень участия различных общественных элементов Кавелин определяет по следующей схеме - "треть ... должна состоять из лиц, назначаемых непосредственно верховной властью, треть - назначаться по выборам губернских земств, треть избираться самим сенатом".

При всей разнице подходов российских либералов первой волны к теоретическим проблемам места и роли государства в системном сценарии преобразования общества можно выделить ряд общих черт. Прежде всего и у Чичерина, и у Кавелина государство понимается как единственная организованная сила, способная к целенаправленной деятельности по преобразованию страны. Однако оно все больше и больше теряет черты всесильного Левиафана и превращается в орудие, механизм, на которое либеральным силам необходимо найти рычаги влияния с целью придания реформам либеральной направленности в духе общедемократических ценностей европейской цивилизации. Сходной является и оценка ими расстановки общественных сил с точки зрения степени их готовности взять на себя политическую ответственность за судьбы политических реформ в стране, хотя они несколько расходятся в оценке способностей конкретных социальных групп к участию в управлении государством. Если у Чичерина это аристократия, персонифицируемая в дворянстве, то для К. Д. Кавелина нет привязки к традиционному сословному делению, а в качестве противовеса существующей власти выступает отсутствующая в России социальная группа, владеющая собственностью в объеме, достаточном для обращения ее интересов к политической жизни и осознавшей неразрывную связь своей будущности с участием в политической жизни.

К. Д. Кавелин, собственно, и выступал против введения в России конституции, т. к. считал, что в современных ему условиях орган представительного управления неизбежно будет дворянским, что вело бы к дальнейшему социальному расколу. Оба теоретика в качестве критерия правомерности государственной деятельности используют права личности, а механизмом их сочетания выступает положительное право, которое создается государством, испытывающем на себе влияние общества как в лице народного представительства (классическая форма), так и иных многообразных формах.

Впоследствии государство рассматривается либералами все больше и больше не только как могущественный инструмент общественных преобразований, но и как цель этих преобразований, а соответственно ставится вопрос о поиске наиболее эффективных инструментов общественного воздействия на него. "Государство является важным культурным фактором, играющим первенствующую, руководящую роль в историческом развитии общества", - пишет в своем курсе государственного права Н. М. Коркунов. В данном случае главным средством воздействия со стороны общества на государство выступает широкомасштабная правовая реформа, имеющая своей стратегической целью внесение в систему взаимоотношений между обществом и государством в качестве ее обязательного элемента права как в общетеоретическом понимании, так и в форме так называемого положительного законодательства.

Государство становится предметом пристального внимания с точки зрения его правовой природы, закономерностей развития, факторов воздействия со стороны общества, возможности использования его аппарата для реализации либеральной программы преобразований общества.

С точки зрения Н. М. Коркунова, государство представляет собой самостоятельную власть. Оно властвует не в силу делегирования ему полномочий иным общественным союзом, а в силу своей особой природы, согласно которой "государство не есть просто отдельный акт властвования, а состояние установившегося властвования". В качестве основных признаков государства Коркунов называет "самостоятельное, принудительное и мирное властвование". Но властвование само по себе не создает государство, второй необходимой стороной выступает наличие в обществе свободных людей, над которыми властвует государство. С учетом этого ограничивающего признака определение государства по Н. М. Коркунову выглядит следующим образом: "Государство есть общественный союз свободных людей с принудительно установленным мирным порядком посредством предоставления исключительного права принуждения только органам государства".

В условиях, когда в обществе государство выступает монополистом принуждения, особое значение приобретает механизм, гарантирующий общество от неограниченного и бесконтрольного применения принуждения. Главным средством здесь опять же выступает право, но не в форме исключительно "положительного или позитивного права". Коркунов, продолжая идеи Чичерина, считает, что "принуждение дисциплинируется правом, проникается этическими принципами, служит не грубому насилию, а высшим нравственным идеям".

Неразрывность связи государства и права, одновременно лежащей в основе конкретно-исторических механизмов воздействия на него со стороны различных социальных групп, проявляется в осознании последними потребности "в выработке начал, которыми бы определялось их разграничение ... к выработке юридических норм, регулирующих пользование государственной властью". И оттого, насколько стремления различных социальных сил воспользоваться государственной властью урегулированы юридическими нормами, настолько государственная власть становится объектом права.

В случае использования социальной группой механизма государственного принуждения в своих узкопартийных целях и для подавления враждебных партий они порождают ответные действия, ведущие к революции. Гарантией от этого у Н. М. Коркунова выступает доступ населения к участию в политической жизни, с условием отсутствия "кастовой замкнутости" при формировании государственных учреждений. Это, по его мнению, обеспечивает параллельность в развитии двух процессов - способности государства отзываться на запросы повседневной общественной жизни, а также расширения сферы деятельности составляющих общество личностей.

У Н. М. Коркунова мы видим и достаточно разработанную классификацию государственных задач, решаемых им в целях общественного благополучия. Сюда традиционно включается задача по защите государственного единства, территории. Будучи специалистом в области международного права, Коркунов подвергает критике все теории государства, которые, по его мнению, не учитывали или не придавали большого значения его роли в международных отношениях. Он считает, что выполнение государством внешних функций предполагает внутреннее единство, сплоченность общества, а их отсутствие ослабляет государство, ведет к умалению его роли в мировом сообществе. Ранжируя внутренние социальные противоречия и внешние угрозы по степени их опасности существованию государства как единого социального организма, Коркунов ставит на первое место внешние угрозы. Он делает это на основании того, что внешние угрозы представляют опасность "для всех общественных классов, грозящую всему населению обеднением, гибелью самостоятельного общественного быта, национальной культуры".

Во внутренней сфере важнейшей для государства является, реализуемая в судебной и полицейской деятельности, охрана частных интересов (в силу монополизации функции принуждения оно обязано приходить на помощь каждому индивиду, чей интерес оказывается нарушенным),. Но есть у государства и те функции, которые стали ему присущи уже в конце XIX в. Прежде всего речь идет об обязанности государства бороться с монополизацией экономики, хищническими способами хозяйствования, не учитывающими интересы будущих поколений. Государство обязано обеспечивать развитие "не одной добывающей, но и обрабатывающей промышленности", а также необходимый для экономического и социального прогресса уровень образования населения. Недоступными государству остаются две области, это "область веры и область знания". Обе они, как мы видим, связаны с индивидом, его духовной составляющей. Вмешательство в них государства не приводит ни к чему иному, как к "изуверству или к омертвению чувства веры" или к "полному упадку научного мышления". И в том и в другом случае слова Н. М. Коркунова оказались пророческими для судеб России ХХ в. Несмотря на разногласия с Коркуновым по проблеме юридической природы государства, в определении его функций, прогнозе динамики их развития в начале ХХ в., с ним вполне был солидарен другой выдающийся либеральный теоретик Ф. Ф. Кокошкин.

Он определяет главную цель государства как достижение общественного интереса, понимаемого им прежде всего как общее понятие, раскрываемое в многообразии государственных функций. Отдавая отчет в том, что столь общие дефиниции сами по себе вряд ли принесут какую-либо пользу, Ф. Ф. Кокошкин смело берется за решение такой сложной задачи, которая стала перед российским либерализмом с момента отказа от универсализма теории народного суверенитета Руссо, а именно - критерия определения общего интереса общества, состоящего из разнородных элементов как на уровне индивида, так и социальных групп. В качестве подобного критерия Ф. Ф. Кокошкин предлагает понимание общественного интереса, взяв за основу определение И. Бентама, заключающееся в том, что "общественный интерес есть средний вывод из сталкивающихся индивидуальных и групповых интересов". Перечень дополнительных сущностных требований к общественному интересу он предлагает дополнить необходимостью учитывать "интересы будущих поколений", а также ограничить данную формулу "нравственным началом абсолютной ценности человеческой личности".

Ф. Ф. Кокошкин вполне разделял общелиберальный подход к задачам политической деятельности, заключавшийся в использовании законодательной парламентской деятельности для проведения в жизнь идей либеральной модели реформирования страны с помощью государства. Исходя из этого он целый ряд вопросов о конкретных целях и функциях государства рассматривает в практической плоскости. Солидаризируясь, как мы отмечали выше, с Н. М. Коркуновым в вопросе о конкретных задачах государства, Ф. Ф. Кокошкин видит их в реализации трех основных целей: 1) политической (в узком смысле слова), под которой он понимает развитие собственно государственной организации, осуществлении внешней политики (в т. ч. обороны), внутренней охране государственной власти; 2) правовой, понимаемой как охрана существующего права путем организованного принуждения и судебной деятельности и установление новых форм посредством реализации законодательной функции; 3) культурной, под которой он понимает в широком смысле слова содействие ... материальному и духовному благосостоянию и развитию" граждан. Здесь же он ставит вопрос о пределах государственного вмешательства в сферу духовной жизни. Признавая допустимым вмешательство государства "во внешние, материальные условия человеческого существования и на внешнее поведение людей", он считает, что "внутренняя, духовная сторона человеческой жизни остается недоступной для непосредственного планомерного воздействия государственной власти".

Общие тенденции, по мнению Ф. Ф. Кокошкина, заключаются в том, что для развития государственных функций характерен "быстрый рост государственного вмешательства в области экономической ... и, напротив, сокращение его в области духовной культуры (свобода совести, отделение церкви от государства, отказ от притязания руководить мыслью и художественным творчеством путем цензуры, свобода обучения)".

Из иных оригинальных аспектов трактовки Кокошкиным места и роли государства в либеральном сценарии общественных преобразований следует отметить значительное внимание к вопросу об общественно-психологических основах власти, которому он не только посвятил специальный раздел своего курса государственного права, но и постоянно возвращался к нему, демонстрируя важность данного аспекта государственного управления для эффективности предполагаемых государственно-правовых реформ.

Истоки либеральной теории правового государства Ф. Ф. Кокошкин в целом видит в протесте личности против тотальной регламентации полицейского государства, ставящего личность в условия, когда она лишена какой бы то ни было возможности к самостоятельной общественной деятельности. Отграничивая современный ему этап теоретического моделирования понятия правового государства от предшествующих, он указывает, что оно означает не понимание роли государства как исключительно защитника права (а строго говоря под правом в этом смысле понимается закон, самим государством и установленный), а ограничение государства нормами права, регулирующими его деятельность. "Над суверенной властью действительно не стоит никакой другой высшей власти, никакого лица, - пишет Ф. Ф. Кокошкин, - но над ней стоят безличные нормы права". "Как и всякая другая власть, - продолжает он, - она основана на праве и ограничена правом".

В общетеоретическом определении государства либеральные юристы были достаточно единодушны. Под государством понималась "правовая организация народа, обладающая во всей полноте своею собственной, самостоятельной и ни от кого не заимствованной властью", "территориальный союз, имеющий самостоятельную организацию и обладающий самостоятельной (непроизводной) властью".

Большое внимание на данном этапе развития либеральной правовой мысли начинает уделяться практическим вопросам организации государственной власти, взаимодействия ее ветвей, ее теоретическому приложению к российским условиям. Рассматривая принцип разделения властей как базовую теоретическую посылку для дальнейшего развития теории правового государства, российские либералы привносят в теорию немало самостоятельных положений, предопределенных спецификой общественного развития России. Указывая на недостатки этой теории, Б. А. Кистяковский писал: "Мы начали с самого важного и основного элемента -- с власти, мы остановились на проблеме власти, исследовали существо ее и в связи с этим занялись вопросом, чем гарантируется правовой характер власти. Мы отвергли теорию разделения властей, как несоответствующую фактам и неправильную, и пришли к заключению, что гарантии правового характера государственной власти надо искать не в разделении ее, а в других ее свойствах. Эти гарантии мы открыли в господстве права, а в частности -- в господстве верховного закона в государстве, в участии народного представительства в законодательстве и в обеспечении неприкосновенности и свободы личности".

Близкими к данной позиции были и взгляды той либеральной части общества, для которой позиция конституционных демократов представлялась излишне радикальной, недостаточно учитывавшей исторические особенности России и, в частности, отмечаемую ими психологическую связь между обществом и государством. Один из наиболее видных теоретиков этого течения в российском либерализме Д. Н. Шипов считал, что в современных условиях государство - необходимое и неизбежное явление, однако оно не есть "самодовлеющая цель своего существования". По его мнению, государство, прежде всего, есть средство, содействующее осуществлению высшей цели всечеловеческого бытия. "Государственный строй и установленный в нем правопорядок, - писал Д. Н. Шипов, - должны исходить из признания равенства людей и обеспечения каждой личности полной свободы в своем духовном развитии и в своих действиях, не причиняющих ущерба и не производящих насилия по отношению к своим ближним в христианском значении этого слова". По мнению Д. Н. Шипова, главным основанием государственного строя и политики государства должна служить "идея единения людей". На практике это находило выражение в деятельности государства по охране установленного правового порядка, выраженного в действующем законодательстве, и "в ограждении, путем применения принуждения и материальной силы, государственного строя, общественной безопасности и личных прав всех граждан от посягательства "злой воли людей".

"Государство, - писал Д. Н. Шипов, - не может не быть учреждением правовым, но право, нормирующее жизнь государства, всегда должно стремиться к постепенному установлению в государстве высшей правды и справедливости, призывающей всех людей к доброжелательному единению и к проявлению деятельной любви. Правовое государство должно всегда ставить себе целью создание условий государственной жизни, наиболее соответствующих этическим запросам человечества". К характерным чертам мировоззренческих представлений Д. Н. Шипова и его единомышленников и предлагаемых ими способов реформирования общественно-политического строя страны современные отечественные исследователи относят примат эволюционного пути общественного развития, бережное отношение к историческим традициям государственности и общества, идею компромисса между властными институтами и общественными структурами, сохранение единства страны. И хотя они справедливо представляются утопичными для России того времени, но содержащийся в них положительный для общества потенциал мирного реформизма вряд ли может быть подвергнут сомнению.

Сходной точки зрения придерживался и М. М. Ковалевский, который, выступая безусловным сторонником правового государства, обращал внимание (впрочем, как и его коллеги) на то, что субъектов политического процесса поджидает целый ряд опасностей и разочарований на первых стадиях практической реализации идей правового государства. "Народовластие, - писал М. М. Ковалевский, - подменяется господством парламентского большинства, а исполнительная власть настолько усиливается, что становится независимой от этого большинства. Свобода граждан не обеспечивается материально и носит формальный характер. Правительство же служит не столько интересам всего народа, сколько интересам тех классов, которые сосредотачивают в своих руках капитал и земельную собственность".

Как мы уже отмечали выше, на всех этапах развития либеральной общественной мысли России не существовало единства взглядов относительно оптимального для страны способа организации государственной власти. Отсутствие единства мнений по данному вопросу в значительной мере отразилось и в программатике российского либерализма, материалах его партийных организаций и их руководящих органов. В значительной мере на отражение данного вопроса в программных документах либеральных партий влияли разнообразные тактические аспекты партийной деятельности, значимые для партий в определенные периоды их деятельности. Однако анализ либерального теоретического наследия как в области философии права, так и в части развития государственного права позволяет сделать определенные выводы о тех основных формах государственного устройства страны, которые виделись отечественным исследователям в качестве возможных сценариев реализации либеральной программы преобразований общественного строя страны.

В целом количество либеральных проектов преобразования, в той или иной мере содержащих идеи относительно государственного устройства страны, весьма велико. Те из них, которые относятся к эпохе "Великих реформ", получили достаточно подробное рассмотрение в отечественной исследовательской литературе. Либеральные проекты Основного закона России начала ХХ в. предполагается рассмотреть в следующей главе настоящей работы. Соответственно, в рамках настоящей главы основное внимание будет уделено теоретическому наследию либеральной отечественной мысли.

Начиная с Б. Н. Чичерина и К. Д. Кавелина, в российском либерализме получило развитие направление, ориентировавшееся на необходимость учета особенностей исторического развития при определении будущего государственного устройства страны. На практике это нашло выражение в признании за Россией естественного тяготения к монархическим формам организации государственной власти в сочетании с констатацией необходимости длительного периода политического воспитания народа, роста его сознательности до уровня, необходимого для реализации традиционных институтов демократии.

В последующий период развития политические ориентиры отечественных теоретиков претерпевают определенную трансформацию. Признав в качестве базового постулата тезис о первенствующей роли государства в общественном реформировании страны, они сосредотачивают свои усилия на исследовании места и роли законодательной власти в общей системе государственной власти. Это вполне объяснимо и закономерно, т. к. политические реалии России той эпохи оставляли либеральной части общества сколь-нибудь значимые шансы реализации своего сценария общественных преобразований почти исключительно в этой сфере. Попытки либералов в предшествующий период воздействовать в духе идей Чичерина на совершенствование правовой системы общества посредством внесения изменений в гражданское право путем повышения роли судьи как правотворца потерпели неудачу. Предлагаемые же оппонентами с левого фланга силовые сценарии преобразования, подразумевавшие провозглашение принципов господства захватного права, противоречили самой сути либеральной идеологии.

Вершиной в либеральной теоретической мысли дореволюционной России несомненно стала разработка теории правового государства и конкретного механизма ее реализации применительно к условиям российской действительности. Отечественная философия права изначально четко разграничивала общетеоретическое понятие правового государства и конкретно-социальные формы его воплощения в современной им политической практике. "Чистые государственные формы очень редко воплощаются в конкретной действительности как реальные факты, - писал Б. А. Кистяковский, - но они должны быть теоретически установлены в виде идеальных по своей законченности, полноте и совершенству типов".

Российская либеральная правовая мысль сформулировала основные положения теории правового государства, главными из которых были принципы ограниченности государственной власти признанием за личностью неотъемлемых, ненарушаемых и неприкосновенных прав, но и все свободы и права также получали строгую регламентацию, исключающую их взаимное столкновение. Продолжая традицию своих предшественников, неизменно обращавших внимание на неразвитость российского правосознания, что, по их мнению, создавало трудности в развитии страны по конституционному пути, либералы начала ХХ в. в качестве одной из задач своей как политической, так и законотворческой парламентской деятельности, постулировали необходимость развития народного правосознания. "Ни правопорядок, ни государственный строй не могут быть долговечны, - писал Б. А. Кистяковский, - если они не находят себе опоры в общественном правосознании".

Любопытно отметить, что те же либеральные теоретические идеи о природе и сущности государства мы находим и в записке С. Ю. Витте Николаю II: "Государственная организация имеет не только внешнее историческое оправдание, то есть государство не может жить и развиваться только потому, что оно существует. Оно оправдывается и внутренне заложенной в его существо идеей, то есть для жизни государства должна быть цель, государство живет во имя чего-нибудь... Право, действующее в стране, получает оценку постольку, поскольку оно охраняет данный строй и данный способ управления. Свобода - поскольку она совместима с таким искусственно построенным правом". Однако, как показала дальнейшая история взаимоотношений российского общества и исторической власти, в правящих слоях возобладала иная тенденция, основанная на вере во всемогущество государства полицейского типа.

Не сводя правовое государство к современным им конституционным государствам, отечественные либеральные теоретики однозначно делали вывод о неразрывной органической связи правового и конституционного государства, считая конституционный способ организации государственной власти наиболее реальным способом воплощения на практике принципов правового государства. Наличие в системе государственной власти народного представительства позволял, по их мнению, в полной мере реализовать принцип ограничения властных полномочий государства как аппарата управления правами человека и гражданина. "Органы государственной власти бывают действительно связаны законом только тогда, когда им противостоят граждане, наделенные субъективными публичными правами, - писал Б. А. Кистяковский". По его мнению: "Только имея дело с управомоченными лицами, могущими предъявлять правовые притязания к самому государству, государственная власть оказывается вынужденной неизменно соблюдать законы".

Однако, оставаясь реалистами в практической политике, российские либералы не надеялись, что сам факт законодательного разграничения прав человека и государства создаст фундамент для земного рая. Многообразие юридических школ и направлений, к которым относились российские либералы начала ХХ в., взаимно обогащало их, способствуя оптимизации предлагаемых способов правового переустройства страны. В области философии государственного права мы можем видеть синтез естественной школы права с ее учением о неотъемлемых правах человека и исторической школы, для которой понимание правовых явлений и прогнозирование их будущего развития было немыслимо без учета особенностей социально-исторического развития конкретной страны, а юридический позитивизм привносил в теорию строго юридические формы с присущей праву строгой формальной логикой. Немалую роль играл и социологический позитивизм как комплексное учение, пытавшееся объединить достижения иных направлений в отечественном праве.

В контексте синтеза теоретических взглядов различных либеральных направлений права человека и гражданина составляют только основу и предпосылки государственного строя, присущего правовому государству. Декларирование верховенства права не отрицало признания необходимости для него организованной власти в виде различных учреждений, выполняющих функции власти. Самым важным признавалось народное представительство, которое делало народ участником власти. По мнению Б. А. Кистяковского, "государственная власть и в конституционном государстве остается властью и сохраняет свое собственное и самостоятельное значение и существование, но эта власть солидарна с народом", хотя на практике до полной реализации этого принципа должно было пройти достаточно много времени.

На первом же этапе становления конституционного (правового) государства, по мнению либеральных мыслителей, главной задачей была передача законодательной власти народному представительству. Базовый принцип правового государства предполагает, что "...в избрании народного представительства должен участвовать, конечно, весь народ; никакие разделения народа и выделения из него привилегированных групп по отношению к праву избирать народных представителей, т. е. никакие ограничения избирательного права, принципиально недопустимы". Следует отметить, что при последующей реализации данного теоретического постулата в конкретной законотворческой деятельности и программатике отечественного либерализма возникла достаточно острая дискуссия относительно избирательных прав женщин применительно к российским условиям.

В самом общем виде формулу реализации теоретических разработок российского либерализма дал А. А. Кизеветтер, который писал: "Организация свободы на принципе правомерности и смелое социальное законодательство - таковы две основные задачи момента, от успешного разрешения которых зависит сейчас в наибольшей степени дальнейшая судьба возрождения нашей Родины".

Отсюда в значительной мере берет свои корни и острая дискуссия об оптимальной для России начала ХХ в. форме государственного устройства, ее соответствия потребностям общества, переживающего системный кризис и перспективам развития страны, находящейся в осознаваемой либералами ситуации цивилизационного отставания. Здесь либеральным теоретикам, бывшим в большинстве своем и практическими политиками весьма реалистического склада, приходилось вести борьбу на два фронта. Они одновременно подвергались нападкам и справа, и слева. Их оппоненты с правого фланга с разной мерой негодования обвиняли либералов в "подрыве устоев российской государственности", уничтожении "самости русского народа", непонимании специфики отечественного самодержавия, несводимого к общеевропейской типологии монархизма. Оппоненты же слева, предпочитали приписывать либеральной правовой теории и политической практике прямо противоположные черты, пытаясь доказать тяготение либеральных кругов к сохранению всевластия монархии, приверженности к узкоклассовой социальной политике, сводя отличия либеральных сил лишь к более тонким, чем у правых партий, методам маскировки защиты интересов имущих классов.

Не было единства и в самом либеральном лагере. В зависимости от степени оптимистичности прогноза развития политической системы страны, приоритеты в определении оптимальной формы государственного устройства колебались от парламентской республики до конституционной монархии.

Характеризуя строй, сложившийся в России после введения в систему государственной власти представительного (законодательного) органа, отечественная либеральная юридическая мысль исходила из того, что он представляет собой первый этап трансформации страны к правовому государству. Значительное внимание уделялось и дискуссии со своими политическими оппонентами, отстаивая конституционность нового строя и его жизненность в условиях российской политической действительности. В связи с этим представляет интерес анализ взглядов ведущих либеральных правоведов на конкретные аспекты этой проблемы, отраженные в ряде их теоретических и публицистических работ.

По мнению Б. А. Кистяковского, в связи с переходом либеральных кругов к парламентскому этапу своей деятельности появление в России Думы и Государственного совета, Положения о выборах в них "вводят новый у нас принцип ограничения монархической власти".

"Акты 1905-1906 гг., полагал он, "преобразовали наш государственный строй, превратив его из абсолютно-монархического в конституционный". По его мнению, "не подлежит сомнению, что конституционный государственный строй у нас установлен и у нас существует конституция". Соотнося развитие страны с теорией правового государства, предполагавшимися стадиями его развития он отмечал, что Россия "совершила в данный момент переход к формам правового государства. Если у нас конституционный строй далеко еще не осуществлен полностью, то с каждым годом, и даже с каждым месяцем он будет и должен осуществляться".

Полемизируя с оппонентами, утверждавшими, что "государственное управление совсем не регулируется Государственным советом и Государственной думой", Б. А. Кистяковский указывал: "Даже помимо того, что управление у нас осуществляется на основании тех законов, которые издаются с их согласия, им предоставлен целый ряд законных средств влиять на то, чтобы правительство управляло страной так, как это, по их мнению, желательно и полезно". К числу этих средств он относил утверждение бюджета, упразднение и создание в законодательном порядке учреждений и должностей подчиненного управления и право запросов".

Отвечая на аргументы многих политических противников российских либералов по поводу отсутствия в российском праве применительно к правовой системе страны термина "конституция", Б. А. Кистяковский отмечал, что "отсутствие слова "конституция" не имеет принципиального значения. В некоторых других конституционных государствах это слово также не употребляется". "Отсутствие слова "конституция", - заключал он, - не означает еще, что у нас нет конституции".

Аналогичную точку зрения поддерживал известный юрист Н. И. Лазаревский, который писал: "Конституцией наши Основные законы не именуются. Само собою разумеется, что не в имени дело. Да и установившаяся практика не требует непременно именно этого названия... Юридически существенно то, что в нашем законодательстве появился отдел, по юридической силе и по содержанию своему вполне аналогичный тому, что на Западе называется конституциями".

Сходную позицию занимал Б. А. Кистяковский и в полемике относительно титулования последнего российского императора как фактора, определяющего государственный строй страны. Имея ввиду титулы "самодержец" и "самодержавный", он писал: "Эти титулы чересчур тесно и неразрывно связаны со всем развитием у нас монархической власти; ни один русский монарх не может отказаться от них, и в них наиболее типично выражается характер нашей конституции как конституции дарованной. Однако сами по себе титулы не могут иметь не только решающего значения для государственного строя, но и быть показателем его. Не государственный строй определяется ими, а они определяются государственным строем".

На аналогичной точке зрения, отстаивая либеральную трактовку сути государственного строя России, стоял и Н. И. Лазаревский. "Так как понятие неограниченности есть понятие абсолютное, не допускающее степеней, - подчеркивал он, - то власть, ограниченная в одном каком-либо отношении (в делах законодательства), уже не может признаваться вообще неограниченною".

Квалифицируя государственный строй России, он опирался на общие понятия теории государственного права, указывая, что "с точки зрения отношений, существующих между правительством и парламентом, монархии делятся на два основные типа, допускающие, впрочем, много переходных ступеней: монархии конституционные, или дуалистические, и монархии парламентарные". "Дуалистическая система, - как отмечал Н. И. Лазаревский, - является отражением теории разделения властей в ее первоначальном виде: королю и его министрам приписывается власть исполнительная в полном объеме, законодательная власть предоставляется народному представительству".

В связи с этим Н. И. Лазаревский отмечал, что данный термин "представляет то существенное неудобство, что он употребляется одинаково и для обозначения всех вообще государств с представительной формою правления, и для обозначения одного вида их, а именно тех, где не существует зависимости министерства от парламентского большинства". "В государствах парламентарных, - указывал Н. И. Лазаревский, - признается, что министры должны принадлежать к составу палат и что они должны пользоваться их доверием".

Отражая присущее ему понимание стадиальности в конкретно-исторических формах воплощения идей правового государства на практике он подчеркивал, что "гранью между абсолютизмом и конституцией надо считать не торжество правопорядка, а появление народного представительства с отведением ему роли, указываемой конституционною теорией, т. е. с предоставлением ему решающей роли в законодательстве".

"Так как в России народное представительство существует, и так как ему предоставлена именно та роль в законодательстве, какая указывается конституционной теорией, - отмечал Н. И. Лазаревский, - то и надо считать, что Россия перешла к конституционной форме правления, и ни недостаточное проведение конституционных начал в Основных законах, ни сохранение силы старых законов, по духу своему свойственных только абсолютной монархии, ни правительственная практика, отступающая от духа и даже от буквы новых законов, не опровергают того, что этот переход уже совершился: эти явления свойственны всем странам, только что покончившим с абсолютизмом, и в постепенном устранении этих явлений во всех государствах и состоит главная задача народного представительства".

В полемике относительно сути государственного строя России начала ХХ в., определяемого как конституционная или парламентская монархия, на сходных позициях стоял С. А. Котляревский, считавший, что "с точки зрения, сохранившейся у немецких государствоведов и действительно гармонирующей с общим, так сказать, стилем их воззрений, конституционная и парламентарная монархии суть два типа, имеющие гораздо больше различий, чем сходств".

Он полагал, что "русский государственный строй является совершенно дуалистическим в смысле противоположности парламентаризму и вообще недопущения в какой бы то ни было степени начал политической ответственности. Дуалистический отпечаток в нем выражен явственнее, чем в таком классическом образце этого типа, как прусская конституция - не говоря уже об австрийской".

"Мы имеем, - указывал С. А. Котляревский, - ряд примеров, как в рамках конституционных норм, созданных с мыслью о полной политической независимости правительства от представительства, вырастает несомненная зависимость. Дуалистический конституционный строй в различных странах Европы заменялся режимом, который в большей или меньшей степени приближается к парламентаризму". Отличительным же признаком последнего была "организация правительства", которая обеспечивает "его солидарность с общественным мнением".

Что касается данной ситуации в России, то здесь, как отмечал ученый: "Наше министерство политически вполне независимо от Государственной думы и Государственного совета, и эта независимость как бы утверждается Основными законами". "Политическая ответственность министерства перед законодательными органами, - по его мнению, - совершенно чужда нашим Основным законам: авторы последних, очевидно, принципиально ее отвергали".

Подобно своим коллегам, большое значение он придавал деятельности нижней палаты, имея ввиду ее значение как для законодательной деятельности, так и для политического воспитания населения, что объективно подготавливало условия для укрепления в России основ правового государства. "Постоянная деятельность представительных учреждений, - писал С. А. Котляревский, - одною длительной своей наличностью создает новые и новые юридические положения, все глубже врезается, так сказать, в самую толщу общественно-государственного целого и вырабатывает компетенцию, соответствующую условиям этой работы".

Задаваясь вопросом о сущности конституционного государства, известный кадетский специалист в области государственного права В. М. Гессен указывал, что "с того момента ... когда действительно народное представительство становится участником законодательной власти, устанавливается в стране конституционный режим" и, соответственно, "государство бывшее абсолютной монархией, становится конституционным государством". По его мнению, "строй, осуществляющий в своей организации начало участия народного представительства с решающим голосом в законодательстве, является строем конституционным", т. к. в нем находит выражением главный принцип конституционного государства. Анализируя российское законодательство, он приходил к выводу, что "с этим самым принципом мы встречаемся и в действующем государственном праве России".

Ближайшие задачи, которые, по его мнению, стояли перед либеральными политическими силами и вытекали из общей концепции реформирования государственного строя России, были связаны с расширением прав законодательного органа власти и дальнейшей демократизацией избирательного законодательства. "Из начала народного суверенитета в применении его к народному представительству, - писал В. М. Гессен, - вытекают два постулата: А) требование демократического избирательного права, определяющего состав первичного органа государственной власти...; В) второе требование есть требование демократической избирательной системы - определяющей конструкцию вторичного органа, т. е. парламента".

Отвечая на вопрос о типологии отечественного государственного строя, он писал: "В зависимости от характера отношений между законодательной и правительственной властью, или - точнее - между парламентом и главой государства, различаются два типа конституционного государства: парламентарный и дуалистический". По результатам изучения опыта конституционного законотворчества В. М. Гессен считал важным признаком их различия то, что "в дуалистических государствах министры остаются у власти до тех пор, пока они угодны монарху", а в парламентарных государствах министры остаются у власти "до тех пор, пока они угодны не только монарху, но и парламенту". "Министерство, неугодное парламенту, - констатировал В. М. Гессен, - не может оставаться у власти; вотум недоверия влечет за собою его выход в отставку - в этом вся сущность парламентаризма. Все остальные его признаки являются признаками вторичными или производными; они характерны для парламентаризма лишь постольку, поскольку вытекают из его основного начала".

Подводя общий итог своим исследованиям относительно сути нового строя России, Гессен считал, что "Конституционным является государство, в котором народ или народное представительство принимают решающее участие в осуществлении законодательной и учредительной власти", Россия же в этом ряду являла собой "наименее правовое из всех правовых государств". Проводя политический и юридический анализ проблемы, он писал: "С точки зрения права мы должны признать Россию конституционным государством, несмотря на все несоответствие этого конституционного режима с реальными отношениями государственной жизни".

В изучение этих вопросов внес свой вклад и А. А. Алексеев, который особое внимание уделил изучению вопроса о степени влияния представительной власти на политику правительства в дуалистических монархиях.

В целом, по мнению ученого, в дуалистической монархии, к каковой он относил и Россию, "власть, принадлежащая монарху, проявляется гораздо ярче, выпуклее, он чаще напоминает там о своем существовании, придавая политической жизни государства характерные черты своей индивидуальности". Алексеев указывал, что вместе с тем "дуалистическая монархия есть государство правовое, в котором не личная воля главы государства или, по крайней мере, не одна его личная воля определяет направление правительственной деятельности".

А. А. Алексеев утверждал, что в дуалистических государствах "министерство не эмансипировано вовсе от влияния на него со стороны народного представительства, и в них оно находится в известной от него зависимости и является проводником начал общественного самоопределения в область государственного управления". Дуалистический монарх, по его мнению, "не может выбирать министров по собственному усмотрению, не считаясь с настроением парламента и не принимая во внимание общественного мнения страны".

Конкретизируя данные теоретические постулаты на примере взаимодействия законодательной и исполнительной власти в России, Алексеев указывал, что "несмотря на всю шаткость и ограниченность русского бюджетного права, несмотря на то, что значительная часть бюджета изъята из-под действительного контроля со стороны народного представительства, существующие полномочия дают ему возможность известного влияния на административную деятельность государства, заставляют министров в той или иной степени сообразоваться с теми взглядами, которые в нем проводятся". Он так же отмечал, что "русские представительные учреждения, раз вызванные к жизни, являются фактором, с которым министрам приходится считаться, игнорировать который они уже более не могут, и деятельность их протекает отныне под контролем палат, находится в известного рода зависимости от них".

Общие тенденции развития виделись ему достаточно благоприятными. Как считал А. А. Алексеев, в дуалистических государствах "с постепенным увеличением социального веса народного представительства, с расширением его компетенции наблюдается тенденция в сторону уменьшения личного влияния монарха и увеличения значения и авторитета общественного самоопределения".

Несмотря на определенные отличия в области понимания правовой природы государства, прав и свобод человека от позиций иных либеральных юристов, сходно оценивал сущность дуалистической и конституционной монархии Н. М. Коркунов. "Представительные монархии, - отмечал ученый, - могут принимать две различные формы: монархии дуалистической и монархии парламентарной", а различие "двух форм представительной монархии заключается в различии объема власти парламента". "В дуалистической монархии, - подчеркивал Н. М. Коркунов, - власть парламента охватывает собою только законодательную и финансовую функции".

Говоря о конституционно-дуалистической монархии, Н. М. Коркунов писал: "Монарх и парламент при таких условиях являются двумя самостоятельными, различными властями, из которых каждая имеет свою сферу действия. Отсюда и название - дуалистическая монархия".

"Собственно управление остается исключительно функцией монарха, - характеризовал он дуалистическую монархию. Оно осуществляется при посредстве министров, свободно им выбираемых, хотя и ответственных пред парламентом. ... Парламент при этом действует не иначе как совместно с монархом, санкция которого необходима для всякого законопроекта. Монарх же в сфере управления действует самостоятельно, без содействия парламента, лишь с обязательством соблюдать закономерность".

"В монархии парламентарной, - писал Н. М. Коркунов, - парламент распространяет свою власть на все функции государственной власти, так что монарх вовсе не может осуществлять власти самостоятельно, без участия в том парламента". Внешнее выражение "всевластие парламента, - по мнению Н. М. Коркунова, - находит себя в том, что назначение министров в парламентарной монархии не есть уже свободный акт короля. Король и тут назначает министров. Без королевского назначения никто министром сделаться не может. Но вместе с тем король может назначать министрами только членов парламента и притом принадлежащих к партии большинства. Таким образом, министерство, всегда солидарное, превращается в комитет парламента, избираемый из среды господствующей в нем партии, но только не самим парламентом, а монархом".

Подводя итог, можно отметить, что несмотря на разницу в теоретическом понимании правовой природы государства, в оценке оптимальных темпов общественных преобразований, в принадлежности к различным научным школам российские либеральные юристы сходились во мнении что после 1906 г. в России существуют основные элементы конституционного государства, относящегося по своей типологии к дуалистической монархии, характеризующейся дисбалансом распределения властных полномочий в сторону исторической исполнительной власти. Общим выводом, встречающимся в той или иной форме в трудах либеральных юристов, было указание на первостепенное значение таких направлений законотворческой работы, как реформирование избирательной системы и борьба за расширение полномочий законодательной власти.

В отечественной либеральной традиции разработки возможных и допустимых сценариев развития общества, нашедших свое выражение как в совокупности фундаментальных теоретических трудов, так и в известных либеральных проектах Основного закона, понятие места и роли государства как одного из базовых элементов системы прошли ряд последовательных трансформаций. Изначально, в период 50-60-х годы XIX в. государство понимается по преимуществу как некая данность, основанная на длительной исторической традиции, воздействовать на которое предполагается в рамках имеющихся у общества возможностей. У Б. Н. Чичерина под ними понимается ведущая роль аристократии, которая, по его мнению, в условиях неразвитости политических форм жизни страны способна к управлению государством на основе сочетания всесословных интересов, в силу своей определенной независимости, насколько это возможно в условиях абсолютной монархии. Для К. Д. Кавелина одним из наиболее реалистичных способов усовершенствования российского общества выступает создание всесословного административного сената в качестве некоей предтечи законосовещательного учреждения, параллельно выполняющего функции единения монарха с народом и одновременно подготавливающего население для перехода к новым, более сложным формам политической самоорганизации и непосредственного участия в государственном управлении.

Однако общей равнодействующей для первого этапа общественных преобразований в либеральной среде в той или иной степени была признана конституционная монархия с балансом между законодательной и исполнительной властью, подразумевающим систему сдержек и противовесов. Достаточно характерны в данном случае либеральные проекты Основного закона, особенно их последние редакции, где четко прослеживается курс на компромисс с исторической властью.

В качестве оптимальной формы организации законодательной власти предлагается двухпалатный парламент, в котором нижняя палата состоит из народных представителей (общее для европейской парламентской традиции), а верхнюю в конечном счете предполагалось формировать на основе необходимости обеспечить представительство регионов, но также на выборной основе. Впоследствии это ляжет в основу либеральных проектов Основного закона страны начала ХХ в.

Исполнительная власть в разработках либеральной юридической мысли России отнюдь не виделась как подчиненная власти законодательной. Это обуславливалось признанием государства главным средством преобразования общества именно в сфере действия исполнительной власти. Немаловажным был и учет того, что покушение на прерогативы исполнительной власти в России с перспективой реального соотношения сил исторической власти и нарождающейся либеральной оппозиции выглядело явно выходящим за пределы задач, мыслимых для реальной политики.

Принципиально отличным от западной традиции, где предполагалось максимально ограничить влияние государства в части вмешательства в общественные дела, российская политическая теория и практика именно в государственной реформаторской деятельности видела главное, наряду с политическим воспитанием населения и созданием необходимого положительного законодательства, средство социально-политических преобразований.

Один из базовых тезисов отечественного либерализма, заключавшийся в безусловной приверженности к мирному, эволюционному пути развития общества, трансформировался применительно к либеральной субмодели преобразования страны, в программную установку на овладение способами влияния на процесс реализации государственной власти путем активной законотворческой парламентской деятельности, ставящей власть в строгие рамки положительного законодательства.

Государство - Законотворческая деятельность российских либералов в Государственной думе (1906-1917 гг.)

Похожие статьи