Богатство в структуре аксиологических установок древних римлян периода поздней республики - принципата - Характеристика ценностного отношения римлян эпохи поздней республики - принципата к труду и богатству

Богатство -- изобилие у человека или общества материальных и нематериальных ценностей, таких, как деньги, средства производства, недвижимость или личное имущество. В социологии богатым считается тот человек, который обладает значительными ценностями по отношению к другим членам общества.

На протяжении истории люди с разных точек зрения смотрят на это явление, так как оно ассоциируется с различными образами, а иногда и противоречивыми понятиями. Для кого-то богатство значит такое количество денег, при котором человек может позволить себе что угодно. Для других оно означает независимость от всякого рода финансовых, платежных задолженностей. Для третьих богатством является возможность карьерного роста и обретение успеха. Богатством могут быть дети, образованность, сила, красота. Можно говорить о богатстве культуры, о богатстве любви, о богатстве дружбы и богатстве опыта. А есть и такие, для которых богатство - это полная свобода от всего, что было перечислено выше и беспокойств связанных с этими вещами. В любом случае, выбранная нами категория получает различную моральную оценку. Чтобы лучше понять статус нравственных категорий в современном мире, ученые все чаще обращаются к истории древних обществ. Поэтому богатство и связанное с ним отношение древних римлян к материальным ценностям и их обладателям в целом представляет интерес для исследователей.

Для обозначения богатства римские авторы использовали различные термины, эмоциональная окраска которых зависит от контекста.

В наиболее общем и широком смысле выбранную категорию обозначали словами "opulentia" и "divitiae". Значительные состояния в работах историков называются "locus". Для описания земельных богатств использовали слово "ubertas" (обилие, плодородие, большое количество). Термин "fortunarum" (спекуляция, торг) нес значение богатства, полученного в результате торговли. Для обозначения крупного имущества римляне употребляли термин "bonis" (добро, благо). Словом "pecuniam" обозначались денежные накопления. "Abundantia", "copia", "luxus" - означали изобилие, роскошь, пышность. При описании силы и могущества состоятельных людей богатство определяют словами "оpes" или "opum".

Применительно к богатым членам римского общества соответственно применяли термины "opulentus", "dives" (богатый), "сopiosus" (обладающий обильными богатствами), "locuples" (состоятельный), "fortunatus" (счастливый, богатый). Чтобы подчеркнуть щедрость обладателя богатств, его называли "largus" (обильный, щедрый). Нематериальное богатство выражалось словом "abundo".

Наиболее интересен в заявленном нами контексте термин "fortunarum", употребление которого сближает богатство с удачливостью и собственно счастьем.

Представители разных социальных слоев смотрели на собственность неодинаково. Вопрос отношения к богатству состоял в том, каким путем оно было добыто, как применялось и каким целям служило. Деньги сами по себе не злы и не добры, моральные категории фигурируют при способе их получения и употребления.

Историки делают акцент на важности честного происхождения состояния. Показательный пример мы находим у Саллюстия: при описании римской армии автор дает понимание богатства в среде воинов: "между собой они энергично соперничали из-за славы; каждый спешил поразить врага, взойти на городскую стену, совершить такой подвиг на глазах у других; это считали они богатством, добрым именем и великой знатностью. До похвал они были жадны, деньги давали щедро, славы желали великой, богатств -- честных".

Сохранился ряд текстов, содержащих перечень свойств, обладание которыми придавало в древнем Риме жизни человека особое достоинство и значительность. Один из них - речь Квинта Цецилия Метелла над телом его отца Луция, прославленного полководца: "Он стремился быть в числе первых воителей, быть превосходным оратором, доблестным полководцем, под чьим руководством совершались бы величайшие подвиги, пользоваться величайшим почетом, обладать высшей мудростью, стоять по общему признанию во главе сената, приобрести честным путем большое состояние, оставить множество детей и стяжать славу среди сограждан". В эту эпоху надгробные речи еще не были индивидуализированы, и содержащийся здесь перечень характеризовал не столько данного деятеля, сколько римскую аксиологию в целом. Среди перечисленных в речи ценностей, мы видим, что довольно высокое место занимало богатство, приобретенное честным путем.

Основные слагаемые системы ценностей были весьма стабильны. Мы находим их в документе другого жанра, где они прямо определяются как rerum bonarum maxima et praecipia. Речь идет о сохранившемся в составе компиляции Авла Гелия отзыве историка Семпрония Азеллиона, касающемся его современника - консула П. Лициния Красса Дивес Муциана. Он "обладал, как передают, пятью первыми и главными достоинствами, ибо был человеком очень богатым, очень знатным, очень красноречивым, выдающимся знатоком права и великим понтификом". Богатство здесь стоит на первом месте, и это не случайно, ведь оно было необходимым средством для ведения гражданской жизни. Позже, в I в. до н. э. повторяются многие понятия, фигурировавшие в обоих приведенных выше текстах: воинская доблесть и слава; успешная магистратская карьера; состояние, добытое, прежде всего, путем возделывания наследственного семейного надела.

Есть много данных, подтверждающих принадлежность перечисленных свойств к числу особенно важных и привлекательных для общественного мнения древнего Рима. Богатство, превозносимое в числе первых добродетелей и Цецилием Метеллом, и Семпронием Азеллионом, было основой конституционного деления граждан на цензовые разряды, и чем богаче был человек, тем более видное место в обществе он занимал; зажиточность фигурирует в качестве общественно весомой положительной характеристики почти в каждой судебной речи Цицерона. Служение государству на посту магистрата действительно составляло предмет гордости и основу высокого социального статуса - это подтверждается тысячами эпитафий. Сочинения так называемых римских агрономов - Катона, Варрона, Колумеллы - и многие положения римского права, касающиеся земельной собственности, подтверждают восприятие как наиболее достойного богатства, в первую очередь, извлеченного из обработки земли: "А из земледельцев выходят самые верные люди и самые стойкие солдаты. И доход этот самый чистый, самый верный и вовсе не вызывает зависти". "Единственный чистый и благородный способ увеличить свое состояние - сельское хозяйство".

Цицерон отмечает, что богатство получает положительную оценку общества только в том случае, если оно добыто добросовестно и накапливается умеренно: "Люди могущественные и видные находят наслаждение в том, чтобы их жизнь была обставлена пышно и протекала в изысканности и изобилии; но чем сильнее они к этому стремятся, тем неумереннее жаждут денег. Людей, желающих приумножить семейное достояние, презирать, разумеется, не следует, - нельзя, однако, ни при каких условиях нарушать справедливость и закон".

Таким образом, есть два вида богатства и два пути его увеличения - неумеренная жажда денег (pecuniae cupiditas) и умножение семейного достояния (rei familiaris amplificatio); по мнению Бранта словосочетание res familiaris означает главным образом недвижимость - землю, дома, инвентарь, т. е. имущество старинного, традиционного типа, в увеличении которого ничего предосудительного нет. Доказательством служит, в частности, смысловая эволюция термина rei familiari Caesaris praepositus, который все явственнее означал отпущенника императора, управлявшего его личным имением, т. е. прежде всего землей, домашним инвентарем, в отличие от прокуратора, ведавшего фиском, т. е. денежными поступлениями.

Источники содержат многочисленные примеры и оценки недостойных способов получения богатств. Так, у Саллюстия: "Когда богатства стали приносить почет и сопровождаться славой, властью и могуществом, то слабеть начала доблесть, бедность -- вызывать презрение к себе, бескорыстие -- считаться недоброжелательностью. И вот из-за богатства развращенность и алчность наряду с гордыней охватили юношество, и оно бросилось грабить, тратить, ни во что не ставить свое, желать чужого, пренебрегать совестливостью, стыдливостью, божескими и человеческими законами, ни с чем не считаться и ни в чем не знать меры. Стоит, осмотрев дома и усадьбы, возведенные наподобие городов, взглянуть на храмы богов, построенные нашими предками, благочестивейшими из смертных. Ведь они украшали святилища набожностью, дома свои -- славой и побежденных лишали одной только свободы совершать противозакония. А наши современники, трусливейшие люди, преступнейшим образом отбирают у союзников все, что храбрейшие мужи как победители им когда-то оставили; как будто совершать противозакония и значит осуществлять власть. Здесь автор видит в богатстве причину упадка нравов, гибели добродетелей.

Тацит описывает печальную историю о том, как деньги толкают людей на преступления, ложь, предательство: "Еще худшая жестокость бушует в самом Риме, -- все вменяется в преступление: знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные премии, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньше негодования, чем их преступления. Некоторые из них в награду за свои подвиги получают жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями императора и вершат дела в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущенников -- против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья". Учение о добродетели как высшем и единственном подлинном благе, требовавшее безразличия к богатствам и почестям, таило в себе оппозиционность по отношению к императорам, ибо утверждало внутреннюю свободу и независимость человека от властей вообще, от власти принцепса в частности. Учение это было распространено среди части сенаторов (Гельвидий Приск, Геренний Сенецион, Арулен Рустик и др.), которых Тацит и имеет здесь в виду. Многие из них были казнены: Гельвидий при Веспасиане, Сенецион и Рустик -- Домицианом.

Римское право не знало института государственных обвинителей, и роль эту брали на себя частные лица. Такая система давала возможность каждому, кто желал выделиться, возбуждать судебное дело против какого-либо известного лица, допустившего нарушение закона (или подозреваемого в таком нарушении). Если обвиняемого осуждали, сенат мог присудить обвинителю четвертую часть имущества осужденного.

Императоры, особенно начиная с Тиберия, широко использовали эту особенность римского права для уничтожения своих политических противников, наиболее видных представителей сенатской аристократии. Спрос вызвал предложение: толпы молодых провинциалов, снедаемых честолюбием, стремлением пробиться, жаждой власти и денег избирали этот путь к карьере, не останавливаясь перед клеветой и лжесвидетельством. Многие из них добивались своего и проникали в сенат; люди этого типа составляли там одну из главных опор императорской власти. Трижды консулы (Вибий Крисп), префекты претория (Тигеллин), известные писатели (Силий Италик) нередко выступали в роли доносчиков. Тацит с отвращением и ненавистью говорит об этих людях во многих местах своих сочинений.

Наиболее яркие оценки категории "богатство" мы находим при описании расходования денежных средств. Аппиан демонстрирует нам благородный пример траты денег: "Марк Манлий, патриций, когда кельты произвели нашествие на Рим, спас его и удостоился величайших почестей. Впоследствии, узнав, что кредитор ведет в рабство старика, участвовавшего во многих походах, отдал за него долг и, прославляемый и благословляемый за это, он всем своим должникам отпустил их долги. Заслужив еще большую славу, он стал платить и за других должников. И вот, чувствуя себя превозносимым народным расположением, он предложил уже общее снятие долгов или же считал возможным, чтобы народ отдал кредиторам, продав для этого общественную землю, бывшую еще неразделенной". Римляне высоко оценивали деятельность Марка Манлия: "благодарность получил Манлий, ему были сделаны подарки от военных трибунов, и по единодушному решению всех воинов каждый приносил к нему в дом, находившийся в Крепости, по полуфунту полбы и по кварте вина. И то сказать, сущая безделица! Но в условиях голода она становилась величайшим доказательством любви, ведь для чествования одного-единственного человека каждый должен был урвать от собственных насущных потребностей, отказывая себе в пище".

Благоразумно распоряжается общественными богатствами Цезарь: "На народном собрании в Кордубе Цезарь благодарит всех по очереди: римских граждан за то, что они постарались удержать в своих руках город, испанцев за изгнание гарнизонов, гадитанцев за то, что они сокрушили попытки противников и постояли за свою свободу, прибывших туда для гарнизонной службы военных трибунов и центурионов за деятельную и мужественную поддержку, оказанную ими решению горожан. Деньги, обещанные римскими гражданами Варрону для государственных нужд, он с них сложил; равным образом он восстановил имущество тем, которые, по его расследованию, были лишены его за свои смелые речи. Некоторым общинам он определил награды от имени государства и от себя лично, остальным многое обещал в будущем. После двухдневного пребывания в Кордубе он отправился в Гады и там приказал вернуть в храм Геркулеса деньги и ценные вещи, препровожденные из него в частный дом". В данном случае распределение богатств можно рассматривать и как средство удержания власти.

При описании Августа Светоний говорит о финансовом положении его отца следующее: "Отец его Гай Октавий с молодых лет был богат и пользовался уважением; можно только удивляться, что и его некоторые объявляют ростовщиком и даже раздатчиком взяток при сделках на выборах. Выросши в достатке, он и достигал почетных должностей без труда, и отправлял их отлично". Здесь мы видим, что богатство помогало занять достойное место в обществе. Наличие определенного состояния давало право римлянам участвовать в гражданской жизни общества, отсюда сложилась поговорка "curia pauperibus clausa est, dat census honores", что в переводе означает "сенат для бедняков закрыт, лишь богатство дает почести". В перечне достоинств самого Августа Светоний выделяет благоразумное отношение к деньгам, чем император и вызывал к себе симпатию народа: "Какой любовью пользовался он за эти достоинства, нетрудно представить. О сенатских постановлениях я не говорю, так как их могут считать вынужденными или льстивыми. Всадники римские добровольно и по общему согласию праздновали его день рождения каждый год два дня подряд. Люди всех сословий по обету ежегодно бросали в Курциево озеро монетку за его здоровье, а на новый год приносили ему подарки на Капитолий, даже если его и не было в Риме; на эти средства он потом купил и поставил по всем кварталам дорогостоящие статуи богов -- Аполлона-Сандалиария, Юпитера-Трагеда и других. На восстановление его палатинского дома, сгоревшего во время пожара, несли деньги и ветераны, и декурии, и трибы, и отдельные граждане всякого разбора, добровольно и кто сколько мог; но он едва прикоснулся к этим кучам денег и взял не больше, чем по денарию из каждой. При возвращении из провинций его встречали не только добрыми пожеланиями, но и пением песен. Следили даже за тем, чтобы в день его въезда в город никогда не совершалось казней".

Римляне стремились всячески продемонстрировать свое богатство. К примеру, пользование дорогой и старинной посудой было в обычае на званых обедах, и такой обычай, по мнению В. А. Квашнина, был формой демонстрации повышенного социально-имущественного статуса хозяина. Обед у римлян был публичным актом, обедать в одиночестве считалось несчастьем, и поведение патрона во время обеда по отношению к клиентам образовывало одно из существенных слагаемых его репутации - репутации богатого и могущественного человека, который, пусть вопреки старинным установлениям, может иногда и унизить бедняков, оказавшихся за его столом.

Денежное богатство, описанное Цицероном, безусловно, предосудительно, потому что оно существует в определенном комплексе и предосудителен весь этот комплекс в целом: apparatus - пышный и роскошный стиль жизни, обстановки, утвари, elegantia - утонченность, изысканность, оригинальность, copia - изобилие; все вместе производим от объединяющего их ключевого понятия cultus vitae - культурный образ жизни, культура.

Понятие культуры, таким образом, оказывается у Цицерона глубоко двойственным: культура свидетельствует об обогащении и утонченности жизни, об изощрении вкуса, и она же есть выражение чрезмерного и нечистого богатства, чреватого iniuria - нарушением закона и справедливости.

Римские историки повествуют нам о том, что общество с презрением относилось к стяжательству: "трудно поверить, чтобы у богатого человека любовь к деньгам взяла верх над благочестием и уважением к памяти предков"; "Стремиться к обогащению считается недостойным сенатора".

Этим престижным представлениям, отстаиваемым Цицероном, противопоставлен другой комплекс, воплощенный в Верресе и основанный на cultus - любви к искусству, неотделимой от стяжательства и аморализма. На протяжении всей разбираемой речи повторяется, что Веррес - ценитель произведений искусства. Также на всем протяжении говорится, что он алчный стяжатель. Эти две характеристики постоянно выступают как две стороны единого целого: "Он старался не просто наслаждаться видом красивых вещей и удовлетворять не только свою прихоть, но также и безумную страсть всех самых жадных людей". Веррес действительно едва сдерживает слезы, видя, что не может приобрести взволновавшие его вазы; он действительно снимает с захваченных ваз художественные рельефы, а сами вазы возвращает владельцу.

Но любовь к произведениям искусства как к художественным ценностям и жажда обладания ими как сокровищами равно противоположны староримской системе ценностей, предполагавшей бескорыстие магистрата, и его dignitas - величавое бесстрастие, его равнодушие к эстетической стороне искусства равно замешаны на алчности, шальных деньгах и беззаконии и потому сливаются в едином комплексе. В своем антиконсерватизме они все в целом образуют альтернативную систему предпочтений и стимулов, где pecuniae cupiditas равно порождает и apparatus, и cultus vitae, и iniuria.

В конечном счете, противоположность двух шкал ценностей отражает основополагающую для римской истории противоположность натурального хозяйственного уклада и товарно-денежного развития, общинной автаркии и ее разрушения под влиянием завоеваний и торговли, консерватизма и общественной динамики, римской традиции и греко-восточно-римского синкретизма, примата общественного целого над личностью и индивидуализмом, moris maiorum и audaciae - всю ту систему контрастных отношений, которая была названа противоположностью полиса и города. Именно потому, что эта противоположность в различных своих модификациях характеризует всю историю римской гражданской общины, мы находим ее отражения в самых разных источниках II в. до н. э. - II в. н. э., т. е. всей той эпохи, когда она была осознана и стала предметом рефлексии. В пределах этого периода она проделывает весьма знаменательную эволюцию.

При рассмотрении проблемы "полис - город" в связи с понятием престижности в этой антиномии проступают существенные ее стороны, обычно остающиеся в тени. Выясняется, что денежное богатство, в его противопоставлении земельному богатству, bono modo - отнюдь не только факт финансово-экономический, а прежде всего факт социальной психологии, общественной морали и культуры. На протяжении I в. до н. э. - I в. н. э. cultus утверждается как особый престижный стиль, в котором слиты pecuniae cupiditas, изощрение цивилизации и быта, тяготение к искусству, усвоение греко-восточных обычаев, интерес к греческой философии - все формы существования, объединенные своей непринадлежностью к кодексу и этикету гражданской общины, к староримской традиции своей противоположностью ей и, явным или скрытым, осознанным или инстинктивным, от нее отталкиванием. Явления римской действительности, в которых находила себе выражение эта "антитрадиционная престижность", разнообразны до бесконечности.

Широко известен, например, раздел книги Варрона "О сельском хозяйстве", посвященный рыбным садкам. "Те садки, - начинает Варрон, - которые полнят водой речные нимфы и где живут наши местные рыбы, предназначены для простых людей и приносят им немалую выгоду; те же, что заполнены морской водой, принадлежат богачам и получают как воду, так и рыб от Нептуна. Они имеют дело скорее с глазом, чем с кошельком, и скорее опустошают, чем наполняют последний". Консулярий Гирций тратил на кормление своих рыб по 12 тыс. сестерциев зараз. Однажды он одолжил Цезарю шесть тысяч мурен из своих садков с условием, что тот их ему вернет по весу, т. е. что они не похудеют. У Квинта Гортензия под Байями были садки с хищными рыбами, для кормления которых у окрестных рыбаков скупался весь их улов. Чтобы соединить свои садки с морем, Лукулл прорыл прибрежную гору.

В распространенных рассказах о безумствах римских богачей обычно упускается из виду, что главным здесь были не траты сами по себе, а создание ореола изысканности, снобизма, демонстрация своей способности к переживаниям, недоступным толпе.

Знаменитый оратор, доносчик, политический деятель и богач Аквилий Регул, начинавший при Нероне и сошедший с политической арены лишь при Траяне, содержал для своего сына-подростка виварий и птичник, мало чем уступавшие садкам Гортензия. Когда мальчик умер, Регул перебил у погребального костра всех животных и птиц, что отнюдь не было в римских обычаях, а скорее демонстративно контрастировало с ними.

Письмо Плиния Младшего, на которое опирается Г. С. Кнабе, раскрывает ту систему связей, в которой описанные факты только и обнаруживают свой подлинный смысл. Как содержание животных, так и их уничтожение было, прежде всего, демонстративным, престижным актом: "Это уже не горе, а выставка горя". Своеобразный этот зоопарк входил в число тех владений Регула, что выражали богатство в неразрывной связи его с искусством: "Он живет за Тибром в парке; очень большое пространство застроил огромными портиками, а берег захватил под свои статуи". Все эти особенности Регула характеризовали не столько его поведение, сколько особый склад личности - сложной, противоречивой, необычной, обличавшей полный разрыв с традициями римской gravitas. Он покровительствовал искусству, был неврастеничен и нагл, расчетлив и непоследователен, а главное - талантлив, подл, патологически тщеславен и беспредельно алчен. Это был все тот же "комплекс Верреса", еще один вариант cultus.

Таких вариантов на протяжении I в. обнаруживается множество: строительство роскошных домашних купален, призванных доказать одновременно и в единстве богатство хозяина, его прикосновенность к греко-восточным традициям, способность к утонченным наслаждениям и грубую причудливость вкуса; судебное красноречие так называемых delatores, талантливых, демонстративно аморальных, столь же демонстративно противопоставлявших себя римской традиции и старине, зарабатывавших своим продажным красноречием огромные деньги (Регул был из их числа); "новая аксиология", которую усиленно насаждал Нерон и которая предполагала насыщение жизни искусством, максимальную эллинизацию всего, бешеные траты, пренебрежение ко всему исконно римскому, наглую грубость и извращенную жестокость. Главное - что все это делалось напоказ, привлекало сотни и тысячи зрителей, задавало тон, вызывало восхищение и подражание даже при внутреннем несогласии, т. е. было престижным: к Регулу "людей приходит видимо-невидимо; все его клянут, ненавидят и устремляются к нему; толпятся у него как у человека, которого уважают и любят".

Неразумное расходование средств вызывает у Тацита негодование: "Следующая задача заключалась в том, чтобы достать деньги. Перебрав все возможности, решили, что правильнее всего добыть их из того же источника, из которого и проистекло нынешнее безденежье: Нерон раздарил два миллиарда двести миллионов сестерциев, Гальба приказал взыскать их, оставив каждому одну десятую часть подаренной суммы. Но сверх этой одной десятой у людей, облагодетельствованных Нероном, уже почти ничего и не было, ибо, привыкши расточать свое добро, они так же управлялись с дареным; у этих хищных негодяев не осталось ни капиталов, ни земли и хватало богатства лишь на разврат. Ведать изъятием этих денег -- делом новым и нелегким, вызвавшим много происков и тяжб, -- были назначены тридцать римских всадников. Город заволновался: люди продавали и покупали, вели судебные дела; многие, однако, ликовали при мысли, что те, кого Нерон обогатил, станут беднее тех, кого он обобрал". В данном отрывке отчетливо проявляется негативное отношение к владельцам богатств, которые тратят их бесполезно, Тацит называет их "хищными негодяями" и говорит о том, что многие "ликовали", узнав об изъятии денег у богачей.

Саллюстий, затрагивая тему богатства, говорит, что слава, которую оно дает, забывается. "Всем людям, стремящимся отличаться от остальных, следует всячески стараться не прожить жизнь безвестно, подобно скотине, которую природа создала склоненной к земле и покорной чреву. Вся наша сила ведь -- в духе и теле: дух большей частью повелитель, тело -- раб; первый у нас -- общий с богами, второе -- с животными. Поэтому мне кажется более разумным искать славы с помощью ума, а не тела, и, так как сама жизнь, которой мы радуемся, коротка, оставлять по себе как можно более долгую память. Потому что слава, какую дают богатство и красота, скоротечна и непрочна, доблесть же -- достояние блистательное и вечное" (Nam divitiarum et formae gloria fluxa atque fragilis est, virtus clara aeternaque habetur).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что отношение римлян к "богатству" на протяжении II в. до н. э. - II в. н. э. претерпело значительные изменения. Это было связано с ростом могущества Рима и расширением его территорий. В результате завоеваний в Рим хлынули огромные потоки драгоценных металлов, дорогих украшений, тканей, изысканной пищи и т. д. Отсюда, происходит разложение староримской системы ценностей, становится обыденным изощренность в пище и быту, расточительство, алчность. Но само наличие богатства не могло быть положительной или отрицательной характеристикой гражданина, а вот способ его получения и использования получает моральную оценку. Если человек заработал состояние честным путем и тратил их на благородные дела и общественные нужды - то, безусловно, общество высоко оценивало его действия. Если же богатство было добыто в результате неблагочестивых занятий и растрачивалось впустую (пиры, забавы), то его обладатели подвергались критике, и о них складывалось резко негативное мнение.

Аппиан, Цезарь, Светоний демонстрируют нам примеры достойного распоряжения денежным состоянием: снятие долгов, постройка и восстановление общественных зданий, в первую очередь храмов, расплата с кредиторами за лиц, которые не могут это сделать самостоятельно. Народ в свою очередь отвечал на эти действия любовью, преданностью и добрыми пожеланиями. Катон, Колумелла и Цицерон в своих сочинениях делают акцент на том, что ценным является состояние, добытое в процессе занятия сельским хозяйством. Тацит, Саллюстий и Светоний осуждают богатство, которое получено в результате доносов, краж, грабежей завоеванных территорий. Необходимо подчеркнуть, что обладание нематериальными ценностями, по мнению Саллюстия, также делало его богатым в глазах окружающих. В доказательство он говорит, что в среде римских воинов слава, подвиг, поражение врага считались богатством. Наличие состояния и его демонстрация, по словам Цицерона и Тацита, давало его обладателям особый социально-имущественный статус, репутацию могущественного человека. Во всех проанализированных источниках отчетливо видно, что общество с презрением относилось к алчному накоплению денег, жажде к наживе, стяжательству.

Таким образом, проследив отношение древних римлян к труду и богатству во II в. до н. э. - II в. н. э., мы пришли к следующим выводам. В эпоху Поздней Республики категория "труд" занимала высокое положение в аксиологической шкале римлян, наряду с "доблестью", "верностью", "образованием" и "справедливостью". Наиболее высокую оценку из всех видов физического труда получало земледелие. Занятия ремеслом и торговлей, как правило, считались недостойным римского гражданина. Бесчестным и презрительным здесь считалось состояние зависимости, что рассматривалось как некоторое сближение с рабским статусом. При оценке категории "труд" принципиально важными были условия его исполнения, и наиболее существенным критерием выступала личность исполнителя. Работа свободного гражданина всегда выглядела в глазах окружающих более ценной и почитаемой, нежели труд зависимых лиц. Так как в эпоху Поздней Республики большинство видов трудовой деятельности выполнялось свободными гражданами, историки относятся к ней с уважением, считая работящего человека достойным гражданином, выбравшим правильный жизненный путь. Хотя для земледельцев и ремесленников работа являлась суровой необходимостью, свою деятельность они считали значимой и ценили человека, для которого ежедневный повседневный труд был нормой жизни, в противовес праздности. Показательно, что даже элита римского общества, не занятая тяжелым физическим трудом, позитивно оценивала выполненную на совесть работу.

В эпоху Принципата значение роли труда претерпевает некоторые изменения: физическая работа в иерархии ценностей занимает более низкую позицию, праздность в обществе не получает резкой критики, а иногда воспринимается как жизненная цель и, следовательно, ценность. Наиболее ярко это прослеживается на примере земледелия: если раньше большинство свободного населения сами обрабатывали свои наделы, то теперь эту обязанность переложили на плечи рабов и батраков. В среде самих трудящихся ценность выполняемой ими работы не снижается, а вот отношение нобилитета в корне меняется. В связи с притоком иностранных ремесленников и рабов, появляется презрительное отношение к людям, занятым тяжелой физической работой. Очевидно, что изменение ценностного отношения к труду обусловлено не собственно видами деятельности, а статусом его исполнителя.

Изучение исторических сочинений позволяет проследить эволюцию ценностного статуса категории "богатство". В период Поздней Республики самыми чистыми и уважаемыми считались доходы от земельных наделов. Деньги в большинстве случаев зарабатывали честным способом, и они служили благим целям, поэтому римляне ценили обладателей богатств. Кроме того, наличие большого состояния в этот период было неразрывно связано со знатностью происхождения. Обладатели богатств тщательно следили за своей репутацией и старались расходовать их разумно, на благо общества. Пороками, т. е. "антиценностями", считались эгоистическая расточительность (luxuria) - подменявшая щедрость для общины в целом (munificentia), а также алчность, корыстолюбие (avaritia) - им противопоставлялась бережливость (parsimonia). Оценка категории "богатство" меняется в период Принципата: в работах историков чаще встречаются примеры нечестных, противозаконных, аморальных способов накопления денег и неразумной их растраты. Заработать состояние в указанный период могли не только знатные люди, но даже вольноотпущенники и рабы. Новоиспеченные" богачи вызывали в глазах окружающих недоверие и неприязнь. Состоятельные люди уже не так трепетно следят за своей репутацией: если раньше большую часть своих денег они жертвовали на нужды общества, то теперь их тратили на предметы роскоши, пиры, развлечения. В связи с этим в среде римской знати богатство начинает занимать одну из высших позиций в шкале ценностей. У историков данный факт вызывает беспокойство: авторы видят в этом процессе одну из причин размывания сложившихся нравственных норм.

Похожие статьи