Непонятный приговор - Философские идеи Джордано Бруно

Для того чтобы понять, какую все-таки роль в осуждении Бруно сыграла его философия, рассмотрим вначале основные моменты процесса над ним.

В начале многих трагедий были слова. Сначала слова новых, не слыханных ранее учений, а затем старых, как мир, доносов. В ночь с 23 на 24 мая 1592 г. Джордано Бруно был арестован инквизицией Венецианской республики. Основанием для ареста послужил донос дворянина Джованни Мочениго. 26 мая начались допросы Бруно, а 2 июня, отвечая на вопрос о сути своей философии, Бруно сказал: "В целом мои взгляды следующие.

Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества божества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, другой и другие бесконечные миры, создало конечный мир. Итак, я провозглашаю существование бесчисленных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве".

Вряд ли эти взгляды показались следователю Джованни Салюцци бесспорными, однако в тот момент философия Бруно интересовала его лишь постольку, поскольку о ней упоминал в своем доносе Мочениго, рассказывая при этом о вещах, куда более страшных, чем иные миры. Так, Мочениго утверждал, что Бруно, живший в его доме в качестве учителя, в разговорах неоднократно отвергал догматы католической церкви, называл Христа обманщиком, дурачившим народ, издевался над непорочным зачатием, рассуждал о каких-то бесчисленных мирах, заявлял, что хочет стать основателем "новой философии" и т. п.

Все эти обвинения Бруно категорически и "с гневом" отверг, а на первый (и обязательный!) вопрос следователя, знает ли арестованный, кто мог написать на него донос и нет ли у написавшего каких-либо причин для мести, сразу же назвал Мочениго и объяснил, что, хотя он добросовестно выполнил все взятые на себя обязательства по обучению Мочениго так называемому "лиллиевому искусству" (моделированию логических операций с использованием символических обозначений), последний не желает рассчитаться и стремится всеми силами оставить Бруно у себя в доме.

Договариваясь об уроках, Мочениго надеялся, что Бруно станет учить его не логике, а магии, которую Бруно неоднократно расхваливал в разговорах со знакомыми и намекал, что сведущ в ней. Намеки на тайные учения можно найти и в трудах Бруно, что стало предметом детального исследования Ф. Ейтс, полагающей, что важнейшей причиной осуждения философа была его приверженность магии.

Следует, однако, отметить, что в XVI в. интерес к магии был массовым явлением, карали же не просто за магию, а за колдовство с целью порчи. Между тем, нет никаких свидетельств, включая протоколы допросов, того, что Бруно на практике занимался магией.

Тем самым по закону донос Мочениго терял силу, а венецианские знакомые Бруно отказались подтвердить предъявленные ему обвинения. В принципе, Бруно мог надеяться на освобождение, но тут на него поступил донос от сокамерников, которые сообщили, что Бруно издевается над их молитвами и проповедует какие-то ужасные вещи, утверждая, в частности, что наш мир - это такая же звезда, как те, которые мы видим на небе.

Согласно закону этот донос не мог рассматриваться как дополнительная основа для обвинения, так как исходил от лиц, заинтересованных в смягчении своей участи. Однако он был приобщен к делу, а у инквизиции появились весьма серьезные сомнения в искренности арестованного.

Предвосхищая вероятный вопрос о возможности провокаций со стороны инквизиции или просто ложных доносов, отмечу, что стремление лезть на рожон всегда было отличительной чертой характера Бруно. В воспоминаниях современников он сохранился как человек импульсивный, хвастливый, не желавший в пылу полемики считаться ни с чувством собственного достоинства противника, ни с требованиями элементарной осторожности, ни даже с законами логики.

Причем все эти, безусловно, не украшавшие философа черты характера легко обнаружить и в его всегда ярких, полемически заостренных сочинениях. Поэтому у нас нет особых причин полагать, что доносчики - люди в основном малограмотные и богобоязненные - что-то специально выдумывали, чтобы опорочить Бруно. К сожалению, с этой задачей он справлялся сам.

Вот лишь один из ответов Бруно следователям, зафиксированный в "Кратком изложении": "Обвиняемый отрицал, что высказывался о девственности (Богоматери): "Да поможет мне Бог, я даже считаю, что дева может зачать физически, хотя и придерживаюсь того, что святая дева зачала не физически, а чудесным образом от святого духа" - и пустился в рассуждения о том, каким образом дева может физически зачать" .

Сходным образом Бруно отвечал и на многие другие вопросы. Обвинения в ересях и кощунствах он категорически отвергал, либо говорил, что его неверно поняли и исказили его слова, либо выкручивался и утверждал, что, имея сомнения и неправильные взгляды, держал их при себе и никогда не проповедовал. Понятно, что такое поведение Бруно вряд ли могло убедить следователей и судей в его искренности и набожности.

Скорее они могли предположить, что обвиняемый просто издевается над символами веры, и сделать из этого соответствующие выводы. Тем более что Бруно был беглым доминиканским монахом, уже судимым в молодые годы как еретик.

Последнее обстоятельство позволило римской инквизиции добиться выдачи Бруно Риму вскоре после начала следствия в Венеции.

"Ты, брат Джордано Бруно... еще 8 лет назад был привлечен к суду святой службы Венеции за то, что объявлял величайшей нелепостью говорить, будто хлеб превращается в тело (Господне.)" Так начинался приговор, в котором Бруно был публично объявлен нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком, и после знакомства с материалами процесса нам трудно не согласиться с теми историками, которые утверждают, что согласно законам того времени казнь Бруно не была расправой над невиновным.

Другой, однако, вопрос, в чем конкретно виновен Бруно? Публично были перечислены кощунства, способные поразить чувства верующих, но ничего не говорилось об обстоятельствах, при которых они произносились.

Между тем для вынесения приговора крайне важно было знать, являлись ли эти слова частью еретической проповеди, или они произносились в частной беседе, или вообще были риторическими оборотами в богословском диспуте о святотатцах. К сожалению, все эти тонкости в приговоре не разъяснялись, а сам он напоминал скорее донос, чем юридический документ, содержащий четко выделенные причины осуждения.

Немало вопросов вызывает и то, что инквизиция, занимаясь делом отпетого еретика и святотатца, тянула следствие восемь лет, хотя в приговоре специально отмечалось "похвальное рвение инквизиторов".

Но разве для того, чтобы разобраться с кощунствами, требовалось столько времени и разве у святой службы не было соответствующих специалистов, в присутствии которых Бруно вряд ли смог пускаться во фривольные рассуждения о непорочном зачатии? Далее.

Неужели для осуждения всех богохульств Бруно понадобилось созывать конгрегацию из девяти кардиналов во главе с папой? Нельзя ли в связи с этим предположить, что церковь, публично обвиняя Бруно в грехах, понятных толпе, на самом деле наказывала его за грехи иные?

Обращает внимание то, что уже в самом начале процесса люди, решавшие судьбу Бруно, прекрасно понимали, что имеют дело с человеком неординарным. Так, папский посланник, требуя от властей Венеции выдачи Бруно римской инквизиции, - а это требование было серьезным посягательством на независимость республики, - подчеркивал, что Бруно - это "заведомый ересиарх" , судить которого следует в Риме, под надзором папы.

В свою очередь прокуратор республики Контарини настаивал на том, что Бруно необходимо оставить в Венеции. В докладе Совету мудрых Венеции Контарини отмечал, что Бруно "совершил тягчайшие преступления в том, что касается ереси, но это - один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычайными познаниями, и создал замечательное учение" .

Вряд ли, конечно, прокуратор стал бы беспокоиться из-за простого святотатца, а ссылка на "замечательное учение" Бруно заставляет нас вспомнить, что и в доносах на него, и в письме Шоппе нечестивость Бруно связывалась с идеей множественности миров, о которых столь часто любил рассуждать философ.

Кроме того, известно, что решающую роль в выявлении ересей Бруно сыграл многолетний анализ инквизиторами его трудов, начало которому положил своеобразный донос. В декабре 1593 г., когда Бруно уже несколько месяцев находился в тюрьме римской инквизиции, следователи получили книгу Бруно "Изгнание торжествующего зверя" с множеством комментариев на полях. (Автор "подарка" остался неизвестным.)

Эта книга, представлявшая собой аллегорическую пародию на христианскую церковь, не была философским трактатом, однако она заставила римских инквизиторов обратить внимание на те сочинения, в которых Бруно развивал свое учение.

В "Кратком изложении" мы находим большой раздел, посвященный по поводу множественности миров, вечности мира, движения Земли и других допросам Бруно философских вопросов, содержащихся в его книгах.

То, что материалы этих допросов были включены в "Краткое изложение" и при этом выделены в специальный раздел, дает, на мой взгляд, серьезное основание полагать, что как минимум одним из восьми неназванных еретических положений, приведших к осуждению Бруно, было положение, касающееся его философского учения.

Причем видно, что на допросах, касающихся философских проблем, Бруно уже не ерничает, не выкручивается, а излагает взгляды, адекватные тем, которые он развивал в своих трудах. Однако, судя по всему, его ответы не удовлетворяют следователей.

Так, следователь в Риме неоднократно возвращается к ответам Бруно, включая изложение его учения о множественности миров, данное на допросе еще в Венеции. Новые ответы либо остаются без комментариев со стороны следователя, либо сопровождаются примечаниями типа: "На XIV допросе, по существу, отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства". Или: "Относительно этого ответа (о множественности миров) опрошен на XVII допросе, но не ответил утвердительно, ибо вернулся к тем же показаниям" .

И все же попытки утверждать, что Бруно сожгли за идею множественности миров и бесконечности Вселенной, за коперниканство или за другие философские воззрения, наталкиваются на очень серьезные возражения. Так, А. Ф. Лосев вполне резонно указывал, что многое в учении Бруно было созвучно взглядам его предшественников и последователей: Николая Кузанского, Фичино, Коперника, Галилея, Кеплера и других, но инквизиция почему-то отправила на костер только Бруно.

Анализируя причины этой селективности, Лосев писал, что роковую роль в судьбе Бруно сыграло то, что он развивал очень последовательную, без каких-либо оглядок на "христианскую совесть" версию пантеизма - философско-религиозного учения, как бы растворяющего Бога в природе, отождествляющего Бога с миром. Это было характерно для языческого неоплатонизма античных философов и вело к фактическому отрицанию Творца мира как надмировой абсолютной личности, а значит, к антихристианству и антицерковности. Вот за этот языческий неоплатонизм, писал Лосев, Бруно и пострадал.

Следует подчеркнуть, что выявление в учении Бруно неоплатонизма (пусть даже языческого) или пантеизма еще не объясняет ни антихристианство Бруно, ни того, почему именно он был сожжен.

Пантеизм Бруно к тому же далеко не бесспорен. Л. П. Карсавин, например, писал, что многочисленные попытки истолковать систему Бруно в пантеистическом смысле наталкиваются на совершенно определенные заявления философа о надмирности Бога. Сам Лосев отмечал, что во времена Бруно неоплатонизм был весьма распространен даже среди церковных деятелей.

Однако люди, развивавшие эту философию, каялись затем в своих нехристианских чувствах, причем "каялись безо всякого принуждения, в глубине своей собственной духовной жизни и перед своей собственной совестью. Совсем другое дело - Джордано Бруно, который был антихристианским неоплатоником и антицерковником в последней глубине своего духа и совести".

Сказанное Лосевым означает, что для понимания трагической судьбы Бруно мы должны как минимум попытаться понять, почему у человека, воспитанного в рамках христианской культуры, отсутствовала "христианская совесть". Ниже показано, какую роль в этом сыграла развиваемая философом концепция множественности миров.

При этом, однако, важно учитывать, что осуждение Бруно вообще нельзя однозначно объяснить какими-либо "измами" или ересями. Конечно, церковь боролась с ересями, язычеством и тем более антихристианством (например, со всевозможными сектами "сатанистов"), но само по себе наличие в учении какого-либо прегрешения, пусть даже очень серьезного, еще не означало, что автора этого учения следует отправить на костер. Церковные иерархи нередко закрывали глаза на многие ереси, а папа Климент VIII, например, приблизил к себе обвинявшегося в атеизме философа Чезальпино.

Тем не менее, этот же папа возглавил конгрегацию кардиналов, осудивших Бруно, хотя справедливости ради следует отметить, что он неоднократно использовал свой решающий голос для того, чтобы оттянуть вынесение окончательного приговора, надеясь на раскаяние подсудимого.

Мне кажется, что при анализе процесса Бруно резоннее спросить, не за что (причины для расправы можно найти всегда), а для чего сожгли философа? Ведь, в принципе, подсудимого можно было без всякого шума "сгноить" в тюрьме инквизиции, где он уже просидел несколько лет. Однако церковь почему-то устроила публичную казнь, не объяснив толком, за что сжигают человека, точнее, обвинив философа в примитивных кощунствах.

Впрочем, может именно в такой дискредитации мыслителя и состояла основная цель судей? Но это значит, что основную опасность представлял уже не сам Бруно, а его учение, которое могло распространиться благодаря тому, что ряд книг философа был издан. Это учение (а идеи о бесконечности Вселенной и множественности миров занимали в нем доминирующее место) и требовалось как-то дискредитировать, продемонстрировав, что из себя представляет его автор - "нераскаявшийся, упорный и непреклонный еретик".

Другой вопрос, удалась ли и могла ли вообще удастся затея судей? Но сейчас нам важнее понять, почему учение Бруно представляло (и представляло ли) опасность для церкви?

Похожие статьи




Непонятный приговор - Философские идеи Джордано Бруно

Предыдущая | Следующая